– Уверена, что в порядке? – спрашивает Нат, все еще неуверенная.

– Да, я в порядке. Серьезно. Клянусь. Прости, что закатила такую драму.

– Расстанься с ним.

Я шепчу:

– Не могу.

У меня миллион причин. У меня нет ни одной. Неважно. Это чувство «не могу» сильнее всего остального, словно ты темный колдун, наложивший на меня заклятие. (Это так? Потому что это многое бы объяснило. Скажи мне, что ты колдун, Гэвин. Я поверю тебе.)

Я кладу трубку. Встаю и убираю нож на место. Лезвие подмигивает мне перед тем, как скользнуть в подставку. Если бы я только могла пронзить твое сердце, прекратить наши мучения. Вместо этого я вытираю глаза и накрываю стол к ужину.


Я открываю окно машины до упора, высовываю голову и кричу в ветер, потому что я двухстах милях от тебя. И это так. Чертовски. Хорошо.

– Да-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!

Я сажусь обратно, и Натали улыбается:

– О да.

Никогда не думала, что мама отпустит меня в Лос-Анджелес с друзьями, но когда сестра сказала, что может разместить нас на выходные и показать университетскую жизнь, мама сказала, цитирую: «Тебе уже восемнадцать. Сама решай».

Атака инопланетян удивила бы меня меньше.

Это все заслуга Нат. После того как я позвонила ей с ножом, она настояла, что нам нужно тут же уехать из города. Потом она позвонила Бет для поддержки. И, конечно же, Лис. Три дня спустя вот она я, несусь прочь от всего, что не дает мне спать по ночам.

Ты, конечно же, зол, что я уезжаю. Тебе не нравится, что Нат и Лис проводят так много времени со мной. Ты боишься, что они встанут между нами. Свежие новости, Гэвин: уже встали. То, что ты повторяешь одно и то же о них, не помогает. Ты хочешь, чтобы я перестала с ними гулять. Ты им не доверяешь и правильно делаешь. Они не в команде поддержки Гэвина. Совсем нет.

У меня не получается выбить из головы твою последнюю песню. Ты сыграл ее мне в тот день, как выбрался из Бирч Гров, куда родители заставили тебя ходить к врачу после выписки. Наше свидание закончилось криками, потому что ты узнал, что я ходила на вечеринку, где был и Гидеон. Не важно, что мы с ним едва тремя словами обменялись и что у него теперь есть девушка. Все равно не обошлось без «Чертова шлюха, ненавижу тебя». Ты такой умный, Гэвин. Ты знал, что, если выживешь в аварии, я больше не смогу тебя оставить. Только если не хочу испачкать руки в крови. Тебе повезло, что твои ставки оправдались. Теперь ты можешь делать и говорить все, что хочешь, разве нет? Теперь я там, где ты всегда хотел меня видеть.

Ты победил.

Вот такой была твоя песня:


Я смотрю, как ты спишь ночью,

Гадаю, что тебе снится,

Кладу руку на стекло,

Хочу, чтобы ты была со мной.

Между нами окно,

Толстое стекло все время.

Не могу вспомнить

Дни, когда ты была моей.


– Так, мне нужно уточнить, – говорит Нат, пока мы сидим возле придорожного ларька с тако. – Сколько именно раз он наблюдал, как ты спишь?

– Много раз, судя по всему, – говорю я. – Мне кажется, он пытается быть романтичным, но…

– Не-а, – говорит Лис. – Она берет чипс и окунает в сальсу. – Это жутко. То есть это уже больше, чем жутко.

Я не признаюсь, но согласна. Мысль о том, что ты стоишь за моим окном ночью, не наполняет меня бабочками и радугой, как ты наверняка думаешь. Ты же не пытался скрыть, что это делаешь, – ты спел мне эту песню, гордясь гитарным соло в середине.

– Давайте поговорим о чем-то другом, – предлагаю я.

– Нет, мне кажется, мы должны разыграть это по ролям, – говорит Лис.

– Давайте не будем этого делать, а всем скажем, что сделали, – ворчу я. Лис со своим вечным психоанализом.

– Эй, через несколько лет ты будешь платить мне баксов сто пятьдесят за час, чтобы я разбиралась с твоей фигней. Наслаждайся моей бесплатной помощью, пока можешь, – говорит она.

Я представляю, как она сидит за столом в том же наряде, что и сейчас: майка, на которой написано «Я сражаю наповал», болтающиеся сережки-ананасы, джинсы неонового розового цвета с белыми звездочками.

– Я действительно не…

Но Нат перебивает меня:

– Я вообще-то думаю, что Лис права, это может действительно помочь.

Я закатываю глаза:

– Ладно.

Лис ухмыляется:

– Ладно, я буду Гэвином, очевидно же. – Она понижает голос и ссутуливается – достаточно хорошая имитация. – Привет, детка.

Натали фыркает.

– Привет… Гэвин.

– Итак… – Она показывает мне начать говорить.

– Мне, э-э-э, действительно нравится твоя песня, но… может, тебе не стоит следить за мной во сне. Вообще-то мои родители разозлятся, если узнают, что ты…

– НЕТ, – говорит Лис. – Скажи ему про свои чувства.

– Я не хочу это делать, – говорю я. Засовываю чипс в рот, потом другой.

Лис издает чересчур драматичный вздох.

– Ты безнадежна.

– Я повешу занавески.

Нат тянется через стол и хватает меня за руку:

– Мы тебя любим. Зачем ты сходишь с ума?

– Не знаю, – шепчу я.

Но я знаю. Все это – ссоры, слезы, разбитое сердце Гидеона – было бы впустую, если бы мы даже не дали шанса тому, как все сложится, когда я выпущусь. Сколько раз я представляла, что смогу ходить на все твои концерты, вечеринки, не волнуясь о родителях или комендантском часе? Сколько раз ты представлял, что будешь просыпаться рядом со мной, встречаться на обед между уроками? Ты болен и пытаешься вылечиться. Может, если найти правильные лекарства, правильного врача…

Расставаться с тобой сейчас слишком сложно. Поездка с друзьями, мероприятия выпускного года, даже план пойти одной на выпускной бал, так как у тебя концерт в это день, – это все я могу сделать.

У Калифорнийского университета Лос-Анджелеса огромный, обширный кампус в Вествуде, модной части Лос-Анджелеса. Мы находим парковку на улице, усаженной пальмами, а потом идем к квартире Бет в испанском стиле, которая находится всего в пяти минутах от кампуса.

Из квартиры на нижнем этаже орет музыка, и парень в одних только пляжных шортах выбегает на улицу и зажигает косяк прямо перед нами.

– Дамы, – говорит он, касаясь воображаемой шляпы.

Нат таращится на него в шоке, а Лис безудержно хихикает, направляясь к ступенькам.

– Никуда не могу с ними пойти, – говорю я парню со слабой улыбкой.

Он ухмыляется и протягивает сигарету и мне.

– Хочешь?

Я быстро качаю головой. Мне впервые предложили покурить. Я знаю этот запах только из-за пары вечеринок, на которых была с тобой.

– Она в старшей школе, – говорит Натали своим типичным неодобрительным тоном. Она похожа на вожатую лагеря в своих хлопковых шортах и рубашке поло.

Я пинаю ее в ногу.

Парень невозмутимо кивает:

– Отстой.

– Это точно, – говорю я.

Нат тянет меня вверх по лестнице за Лис.

– О боже, этот наркоман флиртовал с тобой, – говорит она.

– Да? – ухмыляюсь я и качаю бедрами. – Снята с продажи, но все еще неплоха.

– О брат мой.

Когда расправляешь крылья, то чувствуется покалывание в груди, потом по всему телу до самой спины. Это совсем не больно.

Бет открывает дверь после первого же стука. Мы с ней одновременно кричим и начинаем прыгать.

– У тебя синие волосы! – визжу я.

– Да-а-а! – кричит она в ответ.

Сестра живет в квартире моей мечты. Белые рождественские огоньки окаймляют окна изнутри, и мебель вся современная, из «Икеи», словно кричит «Мы молодые и нищие, но крутые». Они с соседями по комнате задрапировали стены цветными саронгами и повесили везде китайские фонарики.

Далее следуют, пожалуй, лучшие выходные в моей жизни. Включающие в себя импровизированный костер на пляже, беготню за пончиками в два часа ночи, кофейные утра и секонд-хенды. Мы заходим в Университет Южной Калифорнии, и я все говорю и говорю о том, как хороша французская программа с возможностью учиться за границей и что их театральный факультет один из лучших в стране. Я покупаю толстовку и позирую для фотографии перед троянцем Томми, символом университета, и пытаюсь не думать о том, как мне удастся оплатить учебу.

– Итак, сестренка, я должна спросить, – говорит Бет. Мы сидим на покрывале на пляже, наблюдая, как Нат и Лис плещутся в холодном Тихом океане. – Почему ты все еще с Гэвином? Я знаю, что и так говорю тебе расстаться с ним беспрерывно, но серьезно: расстанься с ним. Ты же очевидно несчастна. Ты похудела, и макияж у тебя весь размазан, как у наркоманки.

– Спасибо за повышение самооценки, – говорю я.

– Всегда пожалуйста.

Я кладу голову на плечо Бет, и она обнимает меня.

– Я пытаюсь с ним расстаться, – говорю я. – Клянусь, это так.

Бет подвигается и кладет руки мне на плечи, так что мы смотрим друг другу в глаза.

– Единственная причина быть с кем-то – это если вы делаете друг друга счастливыми. Любая другая причина – чушь.

Я качаю головой:

– Ты не понимаешь, Бет. Он чуть не умер. Врач сказал, что ему просто повезло выжить. А если мы расстанемся, кто знает, что он сделает? Как мне потом жить, если…

Она вскидывает руки:

– Не твое дело удерживать Гэвина Дэвиса в живых. Это его дело.

Я ничего не говорю. Нечего сказать.

– Как я говорила тебе и раньше: ты превращаешься в маму, – говорит она. – Разве ты этого не замечаешь? Гэвин твой Великан. Твой парень готов оскорблять тебя, он опасен и на сто процентов безумен. А ты просто принимаешь это.

Слезы наполняют глаза.

– Твои любящие советы меня как катком переезжают.

Она пожимает плечами:

– Я люблю тебя. А эта фигня должна прекратиться.

Я не звоню тебе, чтобы отчитаться. Я даже не думаю о тебе, кроме как в том разговоре с Бет. Я представляю, какой будет моя жизнь в Лос-Анджелесе, разговоры с милыми парнями без рубашек, живущими под нами, встреча с друзьями на площадке между занятиями. Я представляю, как сяду на самолет в Париж и буду учиться в Сорбонне.