Настя постепенно оттаяла, прыскала от смеха. Я поделилась и страшной тайной: как ловили Сталина и как я его предупредила про готовящийся захват.

Всё испортила прибывшая Настина мама.

– Мама, это Ася Топоркова, – представила меня девочка. И почему-то соврала: – Мы русским занимались.

– Моя любимая, моя крошечка! – осыпала поцелуями мама Настю, словно они тысячу лет не виделись.

– Меня зовут Нелли. А вас полностью?

– В каком смысле?

– Ася – сокращённо от чего?

– Ни от чего. Просто Ася. Ася Викторовна.

Лицо у Нелли было лисье – злое и хитрое одновременно. Она походила на нашу соседку тётю Веру – не внешним сходством, а производимым впечатлением: такая вцепится острыми зубами – не оторвёшь. Хотя, возможно, моё мнение необъективно, ведь я заранее настроилась против матери, которая довела ребёнка до невроза. Да и глупо ожидать, что брошенная женщина будет светиться покоем и счастьем.

– Эта Шваль звонил? – спросила Нелли дочь.

От дальнейшего разговора мне стало дурно до тошноты. Во-первых, с моей лёгкой руки Швалью они называли Настиного папу. Во-вторых, Нелли сочла необходимым подробно рассказать мне, как муж её бросил, какой он подлец, грязнуля, спутался с такой же неряхой, которая волосы моет раз в месяц. Самым отвратительным было то, что мать призывала в свидетельницы дочь, которая явно находилась в курсе отнюдь не детских проблем родителей. Настя кивала, поддакивала и смотрела на меня в ожидании одобрения и поношения человека, обеспечивающего им небедное существование.

На месте Настиного папы я сбежала бы от Нелли не через двенадцать лет, а на второй день после свадьбы. Что касается хлорной чистоты, то её обеспечивала девушка-молдаванка, которая имени-то не имела. К ней обращались в повелительном наклонении: подай, поставь, убери. Аристократы, ёшкин корень! Представляю, сколько девушке приходится вкалывать и какой вздорно-требовательной бывает Нелли, помешанная на чистоте. Она полагает, что вылизанная квартира – это высший класс. А тут выть хочется, моргом отдаёт. Схватить бы Нелли за волосы на затылке и сунуть под кран с холодной водой – посетила меня дикая идея. Чтобы остудить её стремление к совершенству, а главное, чтобы смыть мерзкую привычку использовать дочь в неблагих целях.

Кажется, аналогичное желание – облить, правда, не водой, а дорогим коньяком, – посетило меня при разговоре с Димой Столовым. Эта семейка вызывает у меня бунтарские порывы.

На моё счастье, зазвонил телефон, и Нелли ушла разговаривать в другую комнату. Самое время смотаться. На прощание я дала Насте свой телефон:

– Давай как-нибудь встретимся? Мне нужно посоветоваться с тобой.

– О чём?

– Хотим делать сайт «Словарика». Возможно, у тебя будут идеи. Пока! Рада была с тобой познакомиться.

– Я тоже.

Выйдя на улицу, я несколько минут стояла, вдыхая чистый морозный воздух, будто проветривала лёгкие от смрада, в котором находилась последние два с половиной часа. В безупречно чистой квартире. Бедная Настя!


Ожидание телефонного звонка – настоящая пытка. Раньше был один телефон – домашний, теперь добавился сотовый. Приходится гипнотизировать оба, потому отвести взгляд от них получается с трудом.

Костя обиделся? Решил порвать со мной, не видеть, не слышать, не общаться? Правильно. На его месте так поступил бы каждый. Чего валандаться с капризной барышней? Но Костя – не каждый! Он совершенно исключительный, необыкновенный, уникальный. Дружбой с такими людьми не разбрасываются, а их влечение, пусть и короткое, мимолётное – подарок судьбы, который только законченная дура не оценит. Чтобы увидеть законченную дуру, мне требовалось лишь подойти к зеркалу.

Работа валилась из рук, точнее – глаза не видели. Они, вместо того чтобы скользить по тексту, надолго застывали то на одном телефонном аппарате, но на другом. Цивилизация всё-таки множит страдания, а не сокращает их. Вот в шестнадцатом веке у какой-нибудь Брунгильды уплыл избранник за славой и добычей – сиди себе полтора года, жди терпеливо, мечтай, совершенствуй ткацкое мастерство. А у нас сплошное мытарство – выйти на связь твой любимый может в любой момент. Но не выходит!

К вечеру воскресенья я извелась окончательно. А тут ещё по радио передали песню из кинофильма «Карнавал». Проникновенный голос Ирины Муравьёвой, и слова... Как молитва, в которой повторы усиливают просьбу, рвущуюся из души:

Позвони мне, позвони!

Позвони мне, ради бога.

Через время протяни

Голос тихий и глубокий.

Звёзды тают над Москвой,

Может, я забыла гордость?

Как хочу услышать голос,

Как хочу услышать голос,

Долгожданный голос твой.

Позвони мне, позвони!

Без тебя проходят дни.

Что со мною, я не знаю.

Умоляю, позвони!

Позвони мне, заклинаю!

Дотянись издалека.

Пусть над этой звёздной бездной

Вдруг раздастся гром небесный,

Вдруг раздастся гром небесный

Телефонного звонка.

Позвони мне, позвони!

Песня старая, сто раз слышанная, но сегодня она произвела на меня особое впечатление. Поэт потрясающе выразил моё состояние. Будто нырнул в моё сознание, а потом из сумятицы отчаяния, надежд, паники выстроил, используя простые художественные средства, образ тоскующей женщины. Ирина Муравьёва, наверное, была бы довольна произведённым эффектом: после её пения я разрыдалась.

Слёзы слезам рознь. Плакать от боли, от невозможности доказать свою правоту в споре с родными, плакать из-за гормонов в предменструальные дни, из-за воров, которые стащили у тебя кошелёк в троллейбусе, из-за подружки, которая увела кавалера, – всё это лечебно, терапевтически полезно. Наревелась – и легче стало. Плакать тихо, чтобы бабушка не слышала, кусая подушку, плакать из-за собственной глупости – профукала, идиотка, свою судьбу, – никакого облегчения не приносит. Хуже и хуже становится. Выть хочется, в голос и отчаянно. Теперь понимаю, откуда в старину черпали силы профессиональные плакальщицы. Они настраивали себя, мысленно представляя несбывшиеся мечты, упущенный шанс. Прошлое не вернёшь, остаётся только выть и выть.

Искусав и вымочив почти насквозь подушку, я обессилела и потому утихла. «Надо взять себя в руки, – вяло подумала я, – или хотя бы внести ясность, самой позвонить Косте, по голосу понять его настроение, отношение ко мне...» Ага! Разбежалась! Ничего понять ты сейчас не способна. Но мне требуется услышать его голос. Хоть два слова: «Привет! – Пока!» Может, он не звонит, потому что в аварию попал, гоняет ведь? Тьфу-тьфу! А хорошо бы! Я к нему в больницу ходила бы, носила фрукты и книги, вытирала испарину с лица. И судно подкладывала? Он этим судном в башку мне запустит. А пусть бы чуть-чуть травмировался. Ногу сломал. Висит Костина нога в воздухе на штуке вроде маленького подъёмного крана, я сижу рядом, кормлю как маленького: «Ещё одну ложечку, пюрешечка вкусненькая, открывай ротик». Нет, руки-то у него здоровые. Тогда пусть руки сломает, они у него на двух подставках покоятся перед грудью...

Так! Я дошла до того, что мечтаю Костю покалечить. Мне никто не запрещает ему позвонить. Повод? Есть отличный повод: сказать, что его пожертвования больному ребёнку очень пригодились. Сейчас ребёнка уже готовят к перевозке в Москву, есть надежда, что бесплатно на самолёте МЧС отправят.

Я очень торопилась, боялась, что негаданная решительность меня покинет. Схватила сотовый, зашла в телефонную книжку, выбрала строчку, нажала «вызов»...

–Здравствуй, это Ася! С тобой всё в порядке?

–Привет! Более-менее, – ответил мне... Прохиндей!

–Ой, извини, ошиблась номером.

–Да ладно, Аська! Скучаешь по мне? Я тоже иногда вспоминаю, неплохо время проводили, а?

– Я действительно ошиблась!

– Брось! – не поверил он. – Я тебе позванивал, но бабка твоя гонит волну на меня.

– Мою бабушку зовут Вера Петровна, – невольно втянулась я в разговор. – Она тебе не «бабка»!

– Значит, увидимся? – гнул своё Прохиндей. – Дай сообразить, где и когда. Может, отправишь ба... Веру Петровну прогуляться, а я подскочу? Только не в понедельник и среду, у меня тренировки.

– Не хочу я с тобой встречаться!

– Ты ж первая мне позвонила! Любишь ты, Аська, ломаться. Давай во вторник?

Зазвонил наш городской телефон, бабушка на кухне сняла трубку.

– Хорошо, во вторник, приходите с женой и малышом, приготовлю что-нибудь вкусненькое. У ребёнка нет аллергии на какие-нибудь продукты?

– При чём тут аллергия, то есть жена? Я с тобой хочу увидеться, – многозначительно сказал Прохиндей.

Бабушка приоткрыла дверь, просунула руку с телефонной трубкой и пол-лица с любопытными глазом и носом:

– Костя звонит.

Взрывная волна подкинула меня на стуле. Плохо соображая, я простонала в микрофон:

– Наконец-то! – И выхватила у бабушки трубку: – Да!

– Ася, привет, Костя.

– Да.

Мысленно: «Где ты пропадал? Я измучилась».

– Тебе удобно сейчас говорить?

– Да.

«С тобой всегда удобно, в любой час дня и ночи».

– Мы можем встретиться?

– Да.

«Вот счастье привалило!»

– Если я сейчас подъеду, нормально?

– Да.

«Отлично, великолепно, лучше не бывает!»

– Ася, с тобой точно всё в порядке? – подозрительно спросил Костя.

– Да.

«Только сердце выпрыгивает из груди, ноги дрожат и голова кружится».

– Я не буду к тебе приставать, не бойся.

– Да.

«Хочу, чтобы приставал, ещё больше, чем боюсь».

– Мы будем говорить о русском языке.

– Да.

«Какой, к лешему, русский язык? Впрочем, о чём бы ни говорить, лишь бы его увидеть».

– Через полчаса приеду.

– Да.

«Так до-о-олго?!»

– Ася, тебя заклинило? Кроме «да» другие слова имеются?

– Я буду тебя ждать.

«...вечно. Хотя тридцать минут – это вечность в квадрате или в кубе, это бесконечность...»