Гера Серебро - Тихоня вышла на охоту (СИ)

— Так, ладно… хорошо. Я знаю, чего ты хочешь. И раз без этого тебе никак, то ладно, уж так и быть, — забормотала едва слышно, выискивая что-то в кармане. Достала телефон, зашла в контакты.

Внутри бурлила злость. Смысл здравый ликовал. А на задворках разума, неразборчиво и глухо, тихонько кто-то говорил: «Не надо, Лина, ну не надо!..»

«Уйди!» — рявкнула в мыслях на него.

— Сейчас ты успокоишься, — сказала раздраженно. Нашла контакт «Косички», сглотнула. Почему-то стало горько, глаза бездумно уставились на телефон. Как будто прямо в первый раз. Но отступать — бессмысленно и поздно. — Не будет его больше. Никогда. Слышишь? — и нажала кнопку «вызов». Поспешно, быстро — чтобы не передумать. Сосредоточилась, глаза закрыла.

От протяжного гудка внутри все холодело. Хотелось немедленно нажать «отбой». Уйти и спрятаться, от всех подальше.

«Пришли мне смс», — вспомнила последние его слова. А вместо сообщения получит он… вот это.

Кирилл ответил почти сразу. Как будто ждал ее звонка.

— Лина, привет! — сказала трубка приятным баритоном. С оттенком радости, гадко-настоящей. Отвратительно-приятной. До мурашек по спине. А перед глазами встало его лицо. С семью морщинками вокруг левого глаза — столько их вылезало, когда он морщился и улыбался.

Какого черта она их сосчитала?!

— Привет, — сухо ответила, пытаясь унять трясущиеся руки. Ручка двери запрыгала верх-вниз.

— Ну как, дошла до дома? Все…

— Послушай, Кира, — жестко перебила. — Я думала. И я решила. Ты нафиг мне не нужен. Катись к чертям. Не появляйся больше. Никогда, — выпалила и замолчала. В груди заухало: «Бум! Бум!». В горле встал ком. В замке что-то зашуршало, еще чуть-чуть, и раздался бы щелчок.

Но не раздался.

— Мне просто было интересно, — продолжила, ответа не дождавшись. — А как это — с геем? С таким слащавым, — едва не всхлипнула. Слеза скатилась. В ответ все та же тишина. — И знаешь, что? Ужасно. Я хуже в жизни не видала. Сплошное разочарование. Так что, иди-ка ты к чертям. Сыночек маменькин. Придурок.

В груди заклокотало. Слезы текли беспрерывно. Да почему ж так горько?! Хотелось всхлипнуть, но нельзя — он же услышит, и сразу все поймет. Что врет она, как дышит.

В ответ по-прежнему молчали. Да лучше бы он ответил, назвал ее шалавой, последней тварью и меркантильной сукой, так, как большинство из них и говорило во всех тех чатах, сайтах знакомств и иногда в реальной жизни — хоть что-нибудь плохое, так было б проще, так ей казалось бы, что она полностью права, но он молчал, словно нарочно, чтобы добить ее и сделать побольней.

«А что ты хочешь от него услышать?» — ехидно отозвался здравый смысл. Дверная ручка опустилась до предела. Еще чуть-чуть, еще три слова…

— Иди ты на хуй, — с трудом, но все-таки сказала Лина.

Секунда тишины. Какой-то треск. «Пи-и-ип! Пи-и-ип! Пи-и-ип!» — уныло отозвался телефон, давя на уши пыточными тисками.

— Да что… да что со мной такое?.. — сползла по стенке, смотря на экран. Подняла глаза чуть выше, уставилась на сосны, чернеющие в темноте. И на горькую луну, огромную и ледяную. Почувствовала себя, как в лесу, мистическом и ненастоящем, где из всех живых — она одна, и откуда нет ни выхода, ни входа. И век ей тут бродить, одной, озлобленной и раздраженной.

«Щелк!» — раздалось внезапно; Лина подпрыгнула на месте, перевела свой взгляд на дверь. Она открылась. Свет вспыхнул сразу, во всем доме, приветливо маня вовнутрь и заставляя щуриться от рези. Кружка на кухне под самовар подлетела, кипяток уютно зажурчал, в ванной раздался всплеск и гул, свинка проснулась и запищала. Окна закрылись плавно, на улице похолодало.

Все, как обычно. Так, как всегда.

А Лина все сидела на крыльце и на экран, давно погасший, задумчиво смотрела. Идти домой не торопилась. Ей почему-то расхотелось. Ей не хотелось ничего — вставать, идти, чего-то делать, но больше всего — думать. А мысли, как назойливые маньяки, все равно лезли, лезли, и коготки впивали в совесть; эмпатия проснулась вдруг внезапно, и вкрадчиво шептала — «А если бы тебя вот точно так же, а?»; мошкара вокруг кружилась и отвратительно в ушах пищала, и ветерок прохладный мурашки вызывал. Столетний коврик у порога, истертый почти до дыр, немного свесился с порога и руку Лины собой накрыл. Она одернула ее, как будто от огня, потрясла перед собой, отмахивая незримую мерзость, уставилась на мутную кисть, сообразила, что сколько тут сидит, столько и плачет, и перед глазами все плывет.

— А-а-а-а-а-а! — не выдержала и вслух завыла, швырнула с силой телефон, от себя подальше, — он врезался в стену и разлетелся на куски.

«Что я наделала?

Так точно было надо?..» — она уже не знала. И путь назад надежно перекрыт.

«Вот он до чего меня довел.

Вот что со мной творится!» — смахнула Лина слезы. Сидеть вот так она устала, горечь утихла, немножечко, но стало легче. С трудом, но поднялась, размяла затекшие ноги. Вошла в дом, и прямиком на кухню. Села за стол, взяла кружку с чаем. Отхлебнула, поморщилась — чай остыл.

— Ай, нет, не надо, — смахнула плед с себя. Он рухнул на пол и уполз на место. Остывший чай вылился в раковину, кружка помылась, налился новый. Стол пододвинулся поближе. Подушка, вся в заплатках, юркнула за спину.

— Со мной нельзя так. Ты плохо себя вел!.. — вздохнула Лина. Подушка потерлась об ее спину.

— Эх, Солнце, Солнце… — она откинулась, удобно расположилась. — Не этого сейчас мне надо. Мне очень плохо, понимаешь?

Форточка кивнула, чуть приоткрылась и захлопнулась обратно.

— Мне руки надо. Теплые, чтобы жалели. Чтобы я села на кровать, читала книгу или просто так сидела, а сзади меня кто-то обнимал. Ты понимаешь? А еще мне хочется лечь на чьи-нибудь колени, глаза закрыть, а ты чтобы меня чесал. И гладил. Пока я не усну. И рядом чтоб сидел всю ночь и одеяло поправлял. Руками, а не самим одеялом. Или даже лежал чтобы рядом, и прижимал меня к себе. Мне что-то вот такое надо, а не вот этого всего, — закончила и грустно осмотрела приползший коврик под ногами, зависший плед на входе, подкравшийся самовар и занавеску, переместившуюся на стол.

Все быстро разбежалось по местам.

— Я же так быстро не оклемаюсь. Забота мне нужна. И много…

Лина шмыгнула носом, подумала немного, решила, что начинать нужно прямо сейчас, пока опять не накатило — взяла рюкзак, достала ноутбук. Зашла на сайт «Нирвана», ввела логин и пароль. Бегло просмотрела все двадцать пять входящих сообщений, задержалась на одном. Писал взрослый мужчина, лет тридцати пяти. Она таких обычно не любила, но секс сегодня не входил в ее планы. Ей требовались руки, срочно, и лучше бы, чтобы они были повзрослее — чтобы почувствовать себя маленькой и несчастной, настроиться на нужный лад. Как в детстве, с мамой, когда она мечтала о правильном папе, который был бы мудрым и большим, а не злым и вечно пьяным.

Зашла в анкету. Данные: Егор, тридцать семь лет, женат. Ищу: любовницу. Дети: имеются. Статус: онлайн.

«Еще один козел, однако», — сморщилась девушка, все фотографии все же пересмотрев. Козел, но симпатичный. Поджарый, невысокий. Шатен. В подметки Кире не годится, но…

«Да хватит думать-то о нем!» — поток мыслей оборвала. Снова на глаза навернулись слезы, обидно стало так, хоть вой. Быстро, чтобы не успеть расклеиться опять, она нажала кнопку «чат» и в ответ на скромное «привет» поспешно настрочила:

«Привет-привет! Чем занят?»

«Привет еще раз! Сижу в гостинице. Я в вашем городе в командировке. А ты чем?» — и все те же смайлы. Командировочный… да тут сам бог велел!..

«А мне так грустно… Сижу одна, в пустом, огромном доме…» — забросила удочку она.

«М-м-м, как интересно. А как насчет…» — попалось тело на крючок.

Через минут так десять Лина закрыла ноутбук и через лес пошла на остановку, куда обещалась подъехать на такси выбранная жертва. Девушка никогда не писала истинный свой адрес и постоянный номер телефона, чтобы у жертв не оставалось ни одной конкретной зацепки; забыть-то они все забудут, а по переписке могут чего-то сообразить, востановить хронологию событий. Бывали в прошлом прецеденты.

«А Кирилл-то помнит адрес. И телефон, и место работы!» — сообразила вдруг она. Притормозила, шмыгнула носом, достала сигарету, закурила. Медленно дошла до остановки, села на лавочку, но долго посидеть не удалось — подъехала машина, из которой вышел Петр. Или Олег, или Егор. Не важно, в общем. Тело вышло. Она отбросила бычок и двинулась ему навстречу…

Сначала Кирилл только глотал ртом воздух. Горло банально онемело, он бы и хотел вслух что-нибудь сказать, но не мог, не получалось. И чувствовал себя так, как будто его только что избили, физически, за просто так. А после харкнули сверху и оставили корчиться в грязи. В висках стучали колкие слова, одни и те же, раз за разом: «придурок, маменькин сыночек, иди ты на хуй, гей, гей, гей…». Они сильно выжимали, хотелось плакать; и ладно абы кто сказал такое, но услышать это от нее, после того, что у них сегодня было — вдвойне невыносимо. Обида жгла и затмевала здравый смысл. Хотелось все ломать, крушить, схватить мерзавку ту за плечи и трясти так, чтобы она орала и прощение просила; на Яну сесть и на огромной скорости промчаться по ровной трассе, вперед, и все равно, куда, лишь бы быстрее.

Кирилл с трудом удерживал себя. Он понимал, что в таком состоянии куда-то мчаться сгоряча опасно, и для начала успокоиться бы надо. Вот только как? Тяжелым взглядом посмотрел вокруг. Гараж открытый, темнота, чернеющая во мраке Яна, луна и крыши типовых высоток. Картина так себе.

Кира уперся спиной в стену, сполз вниз, уставился на телефон, который с силой сжимал в руках примерно с вечность. Забросил его в кофр, отпил воды из той бутылки, из которой и она пила, вдруг сильно разозлился и отшвырнул бутылку в тьму.