Девушка бросила на него благодарный взгляд. Граф заметил, как зарумянились ее щеки.

Анселла отвела глаза и ничего не сказала. Интересно, размышлял он, о чем она думает. «Она непременно должна полюбить меня».

Нельзя допустить, чтобы Анселла боялась его. Испугавшись, она может отвернуться от него навсегда.

Граф вспомнил слова вице-короля, советовавшего быть терпеливым и ждать удобного момента, который обязательно придет.

— Надеюсь, ожидание не окажется слишком долгим, — пробормотал он.

В замок граф возвратился почти одновременно с каретой, в которой сидели Анселла и миссис Шеферд.

Поднимаясь вслед за женой по ступенькам, он едва удержался от того, чтобы не заключить ее в свои объятия.

— Вам пора принять ванну, — сказала Анселла, когда они достигли двери. — Вы поступили очень благородно, когда согласились стать крестным отцом ребенка. Он был такой маленький и такой хорошенький, что мне хотелось оставить его себе.

Графа так и тянуло сказать, что он мог бы помочь ей обзавестись собственным ребенком.

Но вслух он произнес другое:

— Мне понравилось ваше предложение устроить праздник и, конечно, в таком случае не обойтись без фейерверка.

— Детишки будут в восторге, — сказала Анселла и, слегка замявшись, добавила: — И я тоже.

— Тогда вы получите самый большой и самый лучший из фейерверков, — пообещал граф.

— Вот и осуществится еще одна моя мечта. Я много раз просила отца устроить фейерверк, но он всегда отказывал мне в этой просьбе. Наверное, просто потому, что мне этого хотелось.

Обсуждать поведение лорда Фрезера у графа не было ни малейшего желания, поэтому он поспешно сменил тему.

Затем они разошлись по своим комнатам.

Пребывая в наилучшем расположении духа, Анселла переоделась в самое красивое из имевшихся у нее платьев, видеть которое графу еще не доводилось.

Когда она через некоторое время сошла вниз, он восхищенно замер, не находя подходящих слов.

Видя, что муж молчит, Анселла сказала:

— Я надела это платье для того, чтобы порадовать вас. Что-то не так?

— Все так. — Граф обрел наконец голос. — Вы выглядите чудесно, вы такая… эфемерная.

— Что это означает?

— Это означает, что вы можете исчезнуть, раствориться в облаке или озере, и тогда я вас потеряю навсегда.

Анселла рассмеялась:

— Не потеряете. Я так счастлива оттого, что нахожусь здесь, с вами. Это так прекрасно, так ново, так удивительно — делать то, что мне никогда раньше не дозволялось, например, посещать других людей, быть первой, кому суждено увидеть новорожденного.

Ее слова вызвали у графа искреннее умиление. Какая еще женщина радовалась бы так искренне рождению чужого ребенка?

Можно представить, как счастлива была бы Анселла, имея собственного сына.

По пути в столовую он еще раз попросил Бога, чтобы ждать не пришлось слишком долго.

И все же выражение глаз Анселлы, когда она говорила об этом, было не вполне таким, какое ему хотелось бы видеть.

Они обсудили то, что еще надо сделать в деревне в ближайшее время, кроме строительства школы.

Но разговор снова и снова возвращался к ребенку.

— Он не может просто получить ваше имя, — сказала Анселла. — Нам нужно дать ему и второе имя. Для важности.

Граф предложил несколько смешных имен, в том числе индийских, вызвавших у его жены веселый смех.

Обед закончился, и они вместе перешли в гостиную.

Комната выглядела совершенно по-другому, чем тогда, когда он увидел ее впервые.

Желая угодить молодой хозяйке, Коснат собрал все, какие только мог, цветы и расставил их в вазы.

Недавно расцветшие первые розы и жимолость наполнили воздух своим упоительным, сладким ароматом.

Граф сообщил Анселле, что на следующий день договорится о возвращении семейных портретов.

На время ремонта галереи их сдали на хранение в Оксфорд. Дверь открылась, и в комнату вошел Марлоу.

Он нес серебряный поднос, на котором лежало письмо.

— Принесли из деревни, милорд, — сообщил слуга, протягивая поднос хозяину. — Почтальон хотел доставить его завтра, с утра, ранней почтой, но потом понял, что оно из Америки, и решил поспешить.

— Весьма любезно с его стороны, — ответил граф. — Передайте ему мою благодарность и, конечно, угостите стаканчиком, если он еще не ушел.

Марлоу улыбнулся:

— Я предположил, что ваша светлость обязательно распорядится об этом, и потому уже угостил его стаканом пива.

— Хорошо. — Граф одобрительно кивнул.

Он уже знал, что в замок доставили бочку пива. Таким образом, миссис Марлоу отреагировала на его разрешение заказать все, что нужно.

Появление на столе за обедом прекрасного белого вина, принесенного Марлоу, не вызвало каких-либо комментариев.

Точно такое же вино всегда закупал у виноторговца в Оксфорде его отец.

Когда дворецкий вышел из комнаты, граф повернулся к жене.

— Марлоу очень предусмотрителен.

— Он заботится о вас, как и все остальные, — сказала Анселла. — Это очень трогательно.

Она не упомянула о том, подумал граф, что в Уоттон-Холле никто бы не осмелился заказать что-то без разрешения ее отца. Даже самое необходимое.

Граф знал, что в глазах Марлоу и его жены он все еще остается маленьким мальчиком.

Они считали, что за ним нужно присматривать, о нем нужно заботиться и думали обо всем сами, опережая его распоряжения.

Действительно трогательно. И хорошо, что Анселла это заметила.

Он взглянул на письмо, которое держал в руке, и увидел, что оно и впрямь из Америки.

Неужели от дяди?

Ему не верилось в это, но он не знал никого, кто мог бы писать ему из Америки.

Если письмо от дяди, то вряд ли в нем содержатся хорошие новости, а графу не хотелось портить себе настроение. Обед с Анселлой доставил ему огромное удовольствие. Она выглядела такой красивой в летнем платье, что он испытал замешательство, не зная, стоит ли читать послание именно сейчас.

Что же могло случиться?

Если дядя Бэзил все же решил связаться с ним, то причина должна быть достаточно веская.

Неужели он уже успел растратить все прихваченные с собой деньги?

Или продолжал заниматься в Америке тем, чем занимался и в Англии?

Может быть, он попал в тюрьму и нуждается в помощи, или ему угрожают воры и шантажисты?

Вероятно, эти беспокойные мысли как-то отразились на его лице, потому что Анселла воскликнула:

— Что с вами? Вы чем-то встревожены? Что вас так огорчило?

— Нет, ничего, — ответил граф. — Всего лишь дурные предчувствия.

— Из-за этого письма? Оно ведь из Америки, да? О, Майкл, вы же не думаете, что этот ваш ужасный дядя хочет получить от вас что-то еще?

— Пока не знаю, — сказал граф. — Но если бы в камине горел огонь, я предпочел бы бросить в него это послание, не читая.

— Нет, это было бы ошибкой, — быстро заметила Анселла.

— Почему? — полюбопытствовал граф.

— Потому что тогда вы до конца жизни терзались бы, раздумывая над тем, что было в письме. Возможно, оно содержит не плохие, а хорошие известия.

— Последнее крайне маловероятно, — заметил он. — Но, конечно, вы правы. Нужно набраться смелости, как сделали вчера вы, и открыть конверт.

— Я набралась смелости только потому, что хотела спасти вас.

— И вам это удалось, — с улыбкой сказал граф. — Если бы не вы, мы могли бы просидеть там всю ночь, до утра, замерзшие и голодные, пока кто-нибудь не увидел бы лошадей и не нашел бы нас.

— Теперь об этом лучше не думать, — заявила Анселла, — потому что ничего такого не случилось. Я уже никогда не пожалею о том, что уродилась худой, потому как благодаря этому сумела пролезть через окно. Отец постоянно упрекал меня в худобе, и я каждый день молилась о том, чтобы потолстеть. Но сколько бы я ни съедала картофеля и сладкого, моя талия никак не полнела.

— Большинство женщин многое бы отдали за то, чтобы выглядеть так, как вы, — с улыбкой заметил граф. — Многие из них в отчаянии отказываются от шоколада и глазированных пирожных и клюют пищу, как птички, сгорая от желания наброситься на еду, потому что боятся набрать вес.

— По крайней мере это мне не угрожает, так что одним беспокойством меньше. Вы ведь тоже много ездите верхом и не сидите на месте, а значит, как мне кажется, не задыхаетесь, поднимаясь по лестнице, и не страдаете одышкой.

Ее замечание доставило ему истинное удовольствие, и он даже улыбнулся.

— Хорошо, я согласен. Мы оба стройны, худы и смелы, а потому я открою это письмо. Если новости плохие, постараемся не расплакаться перед сном.

— Ненавижу вашего дядю! — выпалила Анселла. — Почему он огорчает нас именно тогда, когда мы так счастливы!

— А вы счастливы?

— Очень… очень счастлива, — ответила она. — Мне кажется, что ваш замок волшебный, что каждый, кто приходит сюда, попадает под действие магических чар, от которых хочется смеяться, танцевать и петь.

Графу стоило сделать над собой усилие, чтобы не протянуть ей руки. Он впервые слышал, чтобы она так говорила.

Ее слова вдохновили его.

— Это самый лучший из всех комплиментов, которых когда-либо удостаивался замок. Наверное, он поклонился бы вам, если бы только мог.

— Давайте верить в то, что если в письме и есть что-то дурное, то магия замка защитит нас!

С этими словами Анселла поднялась, подошла к столу и принесла нож для разрезания бумаги.

Это был не тот позолоченный нож, которым пользовался старый граф, а обычный, из простого металла.

Вероятно, дядя Бэзил прихватил прежний с собой или же продал кому-то.

Граф разрезал конверт и вынул исписанный лист бумаги.