Видела она и «приходы», когда эти несчастные «торчки» заканчивали варить на кухне свою отраву, набирали в шприцы чуть зеленоватую прозрачную жидкость, дрожащими от нетерпения пальцами отыскивали на себе — порою в самых неожиданных местах — оставшиеся в живых вены, как медленно входили в них иглы, как мешалась с зеленоватой жидкостью струйка крови, как уходило все это внутрь, все до капельки… От этого зрелища невольно сосало под ложечкой. Что потом? Что за этими беснующимися в восторге телами, что за блаженными улыбками, за сияющими глазами, что за страстным шепотом: «Я вижу!» Что?! Волшебные сны… Сны красивые, еще более настоящие, чем сама реальность… Сны наяву… «Господи, как хорошо!»… «Полетели-и-и-и!» Слезы на глазах… Неизъяснимое счастье за туманом… «Я не хочу, чтобы это кончалось! Ни-ког-да!» Трудно устоять… Честное слово, очень трудно…

Однажды один из димкиных друзей, Женька Волченок, худенький паренек с огромными, очень светлыми печальными глазами, длинными патлами и жиденькой бородкой, похожий скорее на святого подвижника, замученного постами, чем на наркомана (конечно, если на вены его не смотреть), попросил ее сходить в аптеку за солутаном.

— У меня терка в кармане… заполненная… все путем будет… Сходи, пожалуйста! Не дай умереть! Кроме тебя некому…

«Терка» — это рецепт, где-то добытый и подправленный нужным образом. Отоварить его весьма даже не просто. Фармацевтам в аптеках прекрасно известно, для чего нужен солутан некоторым странным личностям с бегающими глазками, желтыми лицами, одетым в рубашки с длинным рукавом даже в самую жестокую жару. Нет, они не мучаются от астмы или бронхита, по средством довольно замысловатых химических реакций они из солутана добывают эфедрин, основной компонент первитина. Строгие женщины из отделов, где лекарства выдаются по рецептам весьма критично относятся к гражданам желающим получить солутан и изучают рецепты чуть ли под микроскопом. Идти в аптеку Элина боялась до жути, но Волченка было жалко и она пошла. Решила, что ей поверят и ни в чем не заподозрят. Даже если повяжут, не докажут ничего — у нее вены чистые.

— Это для старичка из нашего подъезда, — говорила она пухлой женщине в белом халате, протягивая рецепт, — У него бронхиальная астма, мучается страшно… Попросил сходить.

Она специально надела маечку с коротким рукавом, чтобы было видно ее чистые вены. Женщина внимательно посмотрела на ее руки, потом в глаза и выдала по рецепту две бутылочки.

Дома восторгу было море. Элину едва не задушили в объятиях.

— Только не думайте, что я буду теперь по аптекам ходить! Обойдетесь! — предупредила она.

И однако же с тех пор рейды по аптекам стали едва ли не ежедневны. Умельцы на компьютере штамповали рецепты, а милая девочка Элина отоваривала их по аптекам Москвы, разумеется, не всякий раз успешно, но в восьми случаях из десяти. Статистика очень хорошая.

Собственно, непосредственное участие в процессе и стало последним шагом на пути к тому, чтобы Элина сдалась. «Ну какого черта я работаю для кого-то?» — подумала она и однажды явилась на кухню как раз в момент окончания процесса приготовления зелья и спросила, так, между прочим:

— На мою долю останется?

Ее просьба была принята с восторгом:

— Конечно!!!

Ну правда, почему бы не попробовать? Не будет вреда от одного раза, не помрет и не привыкнет… С первого раза никогда ни к чему не привыкнешь! О да… Опять-таки говорят, что физической зависимости от «винта» не бывает… А депрессуха… Она и без того — вечный друг и товарищ.

И было все! Было все почти так же здорово, как с ЛСД, чуть-чуть по другому, но… совсем ничуть не хуже! То ли уже отвыкла Элина от чистого, сильного, потрясающего действия волшебной «кислоты», то ли очень сильно изголодалась… Приход был мягкий, медленный, без боли, без страха, без бешеного натиска на мозг… Волчонок здорово умел варить «винт», он получался у него чистый-чистый и такой до-олгий… куда там ЛСД с его двенадцатью часами. И были безумные полеты в иные миры и общение с невидимыми существами, населяющими мир параллельный, и был потрясающий секс по несколько часов подряд без остановки, без усталости. Было невероятное, непостижимое счастье, безумная радость… Эйфория… Какое это знакомое и простое слово, но как много в нем, как много такого, чего никогда не поймешь не испытав! Лавина мощнейших, непередаваемых ощущений — дней эдак на десять! Потом — снотворные, баклофен, кальций, эссенциале форте и в кроватку на пару дней. Потом — скрежет зубовный, холодный озноб, желудок выворачивает, малейший шум бьет по ушам как кувалдой, самый светлый и солнечный день падает в вечные сумерки, и все ненавистно, и в глазах темно, и во рту мерзко, и шепчешь:

— Ну дайте хоть что-нибудь! Что-нибудь есть?!

А ничего нет. И все мучаются точно так же. И в аптеку послать некого, а у цыган «салют» бешеных бабок стоит.

И это — бесконечность… Бесконечность адских мук после бесконечности райских наслаждений, когда душу готов продать за прозрачную, светло-зеленую жидкость в шприце… Да по идее за все, что угодно душу готов продать, хоть за опиум, хоть за героин… только бы кто-нибудь дал… Но разве кто-нибудь даст просто так? Ха-ха. Ложись под барыгу, и он, может быть, смилостивится, подкинет тебе что-нибудь. А нет, так валяйся на кровати, подыхай, дожидайся, пока кто-нибудь из многочисленных приятелей не разживется денежками или приличными «терками».

Незабываемый момент, сродни саспенсу, когда вдруг замечаешь, как по округе волной проходит оживление, и ты не в силах поверить в чудо доползаешь до кухни, где кто-то гремит посудой и тихо матерится.

— Что, достал?! — шепчешь со слезами на глазах.

— Достал… Погоди, сейчас будет.

И скрипя зубами сидишь в сторонке и ждешь… ждешь… пока вожделенный эликсир не заполнит шприц и заранее начинаешь осматривать руки, ноги… ну где-нибудь, где-нибудь вена должна быть! Хоть одна, хоть дохленькая! Ма-а-ама!!! Господи, помоги, если ты есть, помоги мне!!! Я ведь помру сейчас!!! Слезы на щеках… внезапная радость… Давай сюда, скорее коли!.. У-ух… Контроль! Есть!!! Попалась родимая…

Пошло!!!


Димка Ухо умер прямо в лифте, когда возвращался домой. То ли остановил лифт между этажами, чтобы «ширнуться», то ли лифт сам по себе застрял, и Димка принял дозу, чтобы «раскумариться». Передозировка. И чем бы вы думали? Героином! Никто и не знал, что Димка подсел на героин…

Приехали его мамаша с папашей, пригрозили милицией и выгнали всех наркоманов на улицу. Элина ушла жить к маленькой худенькой девушке, которую звали Муха. Жила Муха с матерью-алкоголичкой в коммуналке, где помимо них обретались две тихие старушки, которые наркоманов боялись и ни во что не встревали. Старушки кое как поддерживали порядок в квартире, периодически вымывали загаженную кухню, Элине было их жаль и в редкие минуты просветлений, она помогала им, правда довольно вяло. У нее совсем не было сил, кружилась голова, черные мушки летали перед глазами, стоило только нагнуться и резко встать.

— Что же ты, деточка? — тихо сетовали старушки, — Что же ты делаешь с собой, милая? Остановись, пока еще не поздно.

Элина плакала, утыкаясь лицом в теплое, уютное плечо, качала головой.

— Да… Я обязательно брошу. Обязательно!

Она сама себе верила, она готовилась собрать вещи и отправиться на станцию покупать билет домой… Но все желания забивала горчайшая депрессия… Или приходили ребята, готовили «винт»…

— Я в последний раз. Вот сейчас вмажусь — и домой… А дома перемучаюсь, переломаюсь, выдюжу как-нибудь. Дома даже стены помогают. Дома — мама…

Последние дни перед тем, как она оказалась в больнице, Элина вообще помнила смутно. Ей было очень плохо, так, как еще не было никогда раньше, однажды утром она просто не смогла встать с кровати, не было ни сил, ни желания, Элина с облегчением подумала, что умирает и просила тормощащую ее мать Мухи, оставить ее в покое. Сама Муха уже несколько дней не ночевала дома, а мать ее, испугавшись, что Элина умрет у нее в квартире, в какой-то момент просто попросила знакомых алкашей выволочь девушку на улицу и оттащить куда-нибудь подальше от ее дома.

Глава 7

Элина провела в больнице в общем почти пол года.

Попала в конце июня — а вышла за две недели до нового 2006 года.

Без малого шесть месяцев пряталась от мира за закрашенными больничными стеклами, в пахнущем хлоркой и кислой капустой больничном уюте. Здесь она чувствовала себя действительно защищенною. И старалась совсем никак не контактировать с внешним миром. По большому счету она общалась только с Андреем Степановичем, да и с ним в основном на темы околопрофессиональные, которые были интересны и ей и ему. В ответ на ее откровенность, Арванцов рассказал ей историю своей сестры и свою последовавшую за ее смертью одержимость найти универсальное лекарство для лечении наркомании. И о том, как эта мечта разбилась в прах.

Вот где-то после этого Элина и начала сама задумываться о том, как можно помочь таким, как она. Лекарства — это ведь ерунда… И эта самая пресловутая трудотерапия — тоже ерунда… Главное — слова. Какие слова могли бы помочь ей самой? Какие слова могли бы отвлечь ее от страданий в тот момент, когда все ее существо — душа, мозг, тело, нервы, сосуды, кровь — каждая молекула тела, каждая фибра души! — жаждали очередной порции сладкой отравы. Какие слова ей никто не сказал вовремя? Какие слова может сказать она, чтобы помочь другим? В конце концов, она ведь выбралась из рушащейся башни собственной жизни… С потерями, конечно. Со значительными потерями. Но она выжила. И теперь — она должна сделать хоть что-то полезное! Хоть как-то использовать подаренную ей жизнь — во благо! И теперь Элина чувствовала себя не в праве жить как прежде: бессмысленно существовать день за днем. Она должна была что-то сделать. Хоть что-то.