Мне ничего не оставалось, как пересесть в машину, оставив Инну совершенно одну.

– Я не знала, что у вас есть машина! – сказала я Николаю, подавая руку Маркусу, чтобы залезть вовнутрь «бобика» без происшествий.

– Она стояла в сарае десять лет, пока Марк не намудрил что-то, и она не завелась! – смеясь, отвечал Николай.

Я удивленно посмотрела на Маркуса. Тот, широко улыбнувшись, произнес на ломаном языке: «И какой же русский не любит быстрой езды!»

Я в ответ опустила глаза, заметно покраснев. Ошиблась в Маркусе, полагая, раз он богач и не привычен к труду, то вряд ли сможет что-нибудь делать тут, что обычно делают простые мужчины. Но Маркус оказался гораздо более приспособленным к жизни вдали от цивилизации, чем я сама.

Инна, недолго думая, поехала вслед за нами. Она держала некоторое расстояние, чтобы собаки не дышали переработанным топливом, валившим из неисправной трубы. И злилась.

***

– Надо бы поменять тут кое-что! – Маркус заглянул под дымящий капот сразу, как только мы приехали.

– Да знаю, клапана совсем прохудились! Да все руки не доходят! —Николай в растерянности почесал волосы под шапкой.

– Транспорт любит заботу. – Гирш бережно погладил капот «бобика». – Как настоящая женщина!

Я вышла из машины и, посмотрев на старый двигатель, скривилась и пошла в дом Нины.

Нас уже давно ждали. Нина бегала, словно ужаленная, расставляя блюда. Марина ей помогала, сервируя стол. Она, как мне показалось, прежде никогда этого не делала. Махая вилками, долгое время вспоминала, в какую же сторону следовало их положить относительно тарелки, справа или слева.

– Вот, привез! – Николай указал на большую кадку. – Медвежатина! Промыл, замариновал, пальчики оближешь! И еще, – он хмуро покосился на Сергея и Гирша. – если бы не эти двое, пива было бы больше!

– Путь же не близкий! – отвечал ему изрядно охмелевший Маркус.

Теперь я поняла причину сверкающих глаз немца и широкую улыбку, подаренную мне, несмотря на вчерашние разногласия.

***

Мы сели за стол. Николай травил байки без умолку, рассказывая про былую жизнь деревни, как тут все раньше кипело и было хорошо. Маркус увлеченно слушал его, смакуя домашнее, приготовленное по старинному рецепту, пиво, и закусывая жареной картошкой.

– Что же мы… – Нина всплеснула руками, – Сесть сели, а рыбу не достали! Марина, принеси рыбу из погреба!

Я покосилась на Нину. Убедившись, что она обращается к своей дочери, а не ко мне, тут же расслабилась.

Марина вернулась довольно скоро, держа в руках огромную связку вяленой рыбы. Постелив перед Маркусом старую газету, Марина выделила ему самую большую рыбину из связки и любезно кивнула.

Маркус посмотрел на рыбу с некоторой опаской, а потом, повернувшись ко мне, спросил,

– Эта рыба сырая?

– Вяленая. – отвечала я, – ну знаешь, засоленная, подсушенная. Попробуй, очень вкусно!

– Нет. – он покачал головой. – Я не могу!

– Почему? – я взяла у него рыбу и принялась чистить. – Давай, помогу тебе.

– Мы не едим такого! – наотрез отказывался Гирш.

– Попробуй хоть кусочек! Доверься, я знаю, что это вкусно!

– Постой, я забыла достать грибочки! – Нина встала со стола. – Еще моченые яблочки есть и арбузики!

Маркус невольно поморщился при упоминании этих названий блюд, все еще не сводя испуганных глаз с вяленой рыбы.

– Есть еще что-то, что вы не едите из того, что любим мы? – спросила я немца.

– Пожалуй, – он вдумчиво напрягся, – семена подсолнуха.

– Семечки? Почему?

– Мы считаем, что это птичий корм. И грибы не собираем, как и ягоды.

– Правда, что ли? – изумился Николай.

– У нас есть специальные платные поля, где мы можем приобрести, – Маркус причмокнул, – ягода красная, с черными точками.

– Клубника? – поправила я.

– Да, клубнику. Насчет яблок моченных… – он не договорил и брезгливо покачал головой.

– Я тоже не люблю их! – подбодрила я Маркуса.

– Я не пробовал. И еще икра. – он снова покосился на рыбу.

– Не может быть! Такой вкуснятины не едите?

– И вон то! – он указал на свекольный салат на другом конце стола.

Нина, невзирая на немецкие причитания, достала маринованные скользкие опята и поставила их в глубокой миске перед Маркусом. Он при виде этого месива даже придвинулся ко мне. Я усмехнулась, протягивая ему кусочек рыбы, которую успела очистить к тому моменту.

– Держи.

Маркус, нехотя, но взял кусок двумя пальцами. Потом понюхал его и, снова поглядев на меня в надежде, что я пошутила, огорченно взял стакан с пивом в другую руку. Сделав краткий выдох, он откусил кусочек рыбы, осторожно его жуя. Издав протяжное урчание, он откусил еще кусок. Дав всем гостям понять, что рыба ему понравилась, Гирш отпил немного пенного напитка.

– Может, попробуешь грибочков? – шепнула ему Нина. – Сама собирала, старалась!

– Нет, – Гирш покачал головой. – не сегодня!

***

После пары галлонов выпитого пива, моря съеденной рыбы и моченных яблок в прикус с сырым луком, Маркус Гирш оживился. Он увлеченно поддерживал Николая, постоянно перебивая его и расспрашивая подробности всяческих историй о деревне.

Я, с любопытством наблюдая за ним, не могла отвести глаз от счастливого Маркуса, которому, по всей видимости, очень нравились байки Николая. Теперь я не чувствовала себя настолько виноватой. Гирш влился в сельскую колею. И уже не выглядит страдальцем!

Глава 18. Дискотека, питкяж и вареники с сюрпризами

К вечеру, когда все присутствующие за праздничным столом жители села были изрядно навеселе, Николай вышел из дома, позвав с собой Маркуса.

Я принялась помогать Нине и Марине прибирать со стола и вышла на улицу, чтобы набрать воды для мытья посуды. Но не дошла до колонки.

Почуяв дымок, я прошла за дом и глянула в сторону речки, простиравшейся неподалеку от забора. Николай и Маркус распалили костер. Я поняла, скоро начнется так называемая «дискотека», и излюбленные всеми местными страшилки и песни не заставят себя долго ждать.

Помыв посуду и прихорошив себя при помощи новой косметики, насколько это было возможно в сочетании с мешковатой мужской одеждой, я, закутавшись в пуховик, покинула дом.

Издали к тому времени уже доносились резвящиеся звуки гармони и напевный свист. Быстро преодолев неблизкое расстояние, я очутилась в нескольких метрах от всего веселья. Вокруг костра на бревнах сидели жители села, переодетые кто в кого.

Николай, звонко присвистывая, напевал частушки на карельском языке под аккомпанемент гармони.

Маркус, к моему удивлению, вовсе не сидел среди них. Он вместе с какой-то девушкой, имени которой я не знала, но уже видела эту девушку раньше за праздничным столом, резво отплясывал на потеху местным нечто похожее на кадриль, но со сдержанным «немецким» акцентом!

Николай надрывал голос, воспроизводя слова, которые казались мне знакомыми, созвучными с русскими, уже давно привычными словами.

Подойдя к бревну, я осторожно протиснулась в круг, не сводя пристального взгляда с Маркуса и его умелой партнерши по танцам.

Николай, увидев меня и мою полыхающую ревность в глазах, перестал играть. Односельчане смолкли и посмотрели на меня.

Маркус, только прекратилась песня, остановился и обернулся. Его увлеченный взгляд отсканировал меня с головы до пят, не пропуская ни единого миллиметра. Я последовала его же примеру, отвечая на столь дерзкий призыв, которого Гирш ни разу мне не давал. Я сделала несколько медленных, но уверенных шагов вперед, намеренно показывая, что готова принять приглашение на танец.

Николай, что-то буркнув про себя, затянул медленную и душевную песню, известную среди большей части москвичей всех возрастов и национальностей. Маркус, пользуясь случаем, подошел ко мне и подал руку. Мы с немцем резво пустились в танец страсти, насколько позволяли нам теплые тулупы и таявший, подобный каше, снег под ногами.

Маркус не отрывал хищного взгляда от моих глаз, которые он мог созерцать целиком благодаря моей запрокинутой в виду маленького роста голове, но упорно молчал, лишь время от времени плотно стискивая зубы и громко выдыхая. Его партизанское молчание означает только одно: Гирш сильно зол на меня. Настолько, что уже не знал, как показать это. Ведь немец был гораздо более сдержан, чем я. Чем все, кто здесь присутствовал. Я осознавала, что люблю Маркуса, причем за его занудство люблю его еще больше. Но не могла переступить через себя, показав свою слабость, хоть и ощущая, что теряю его, неторопливо, но намеренно.

Черствые и холодные движения Маркуса сливались с жаром его глаз, в симбиозе представляя собой смесь, которую я называла любовью. Потому что хотела, чтобы это было именно так.

Однажды Гирш уже дал понять, что испытывает ко мне лишь сладострастное влечение, но разве похоть объясняла его, пусть мимолетное, но все же желание жениться на мне?

«Либо Маркус уж очень скрытен, – думала я, взглянув ему в глаза, а затем опустив голову. – либо для немцев и впрямь не существует таких понятий, как любовь или банальные чувства вообще! Везде порядок и все по расписанию, никаких отступлений и безрассудств…»

Ледяные пальцы Маркуса, скользнувшие по моей спине, обнажившейся от неожиданного прогиба тела к земле, заставили меня вздрогнуть и с призывающим трепетом приоткрыть рот. Мне не хватало нежности здесь, в чужом, хоть и самом лучшем в мире, краю. Кроме Гирша, никто не смотрел на меня так. Никто не говорил так, как он, никто не улыбался, как мне улыбался Маркус.

Недоуменно подняв брови, Гирш вернул мое тело в прежнее вертикальное положение под изумленные возгласы наблюдающих, а затем остановил танец. Сделав пару шагов назад, он скомандовал «Полька!», и Николай, подхватив его игривое настроение, принялся в ускорившемся темпе снова терзать гармонь. Девушки тут же встали и принялись кружить над Маркусом, выводя руками перед его лицом различные движения.