Яна Перепечина - Теория большого взрыва

- Давай тогда чайку попьём. Или кофейку. Устал ведь.

- С удовольствием, - улыбнулся Константин. Вадим достал из ящика старого рассохшегося стола две чашки, банку с сахарным песком и пачку печенья. Он очень ценил Соколана за лёгкий характер, трудолюбие, порядочность и какую-то невероятную чуткость и любил поговорить с ним «за жизнь». Получалось это у них нечасто: всё не давали рабочая суета и многочисленные заботы. Но уж если выпадала такая возможность, то оба были ей рады.

- Как там Гриша, Вадим Дмитриевич?

- Сам понимаешь, я тебе деталей рассказать не могу. Но плохо ему сейчас. Если в двух словах и без подробностей — влюбился он не в ту... Что ж вас всё тянет не туда? - Вадим, постоянно сталкивающийся с несчастными влюблённостями своих молодых сотрудников, отхлебнул кофе и страдальчески поморщился .

- Так ведь любовь — это такая штука…

- Ну какая? - пожал плечами Валдайцев.

Сам он к любви относился с большим скепсисом. В книжках читал, конечно. И неоднократно. Он вообще любил читать, а в детстве ещё и радиоспектакли слушал с большим удовольствием. И вот в них про глубокие сильные чувства рассказывалось, конечно. И нередко. Но вот чтобы в жизни встретить? Нет, не встречал. Всё больше ту или иную форму расчёта.

Даже мама с отцом, которые, по идее, должны были служить ему образцом настоящей любви, на его памяти то и дело ссорились и ругались. Мама рассказывала, конечно, что когда-то они очень любили друг друга. Но сам Вадим этого не помнил совершенно, а потому верить в её слова не получалось.

Уже в его детстве ничего похожего на большую любовь он между ними не замечал. А ведь тогда они были женаты не так уж и долго: он родился всего через два года после их свадьбы. Ну, пусть лет до шести мало что понимал. Но потом-то всё видел, всё замечал. И получается, что всего лишь через восемь-десять лет семейной жизни мама с отцом друг друга уже совсем не любили. Ну, или Вадим под любовью понимал не то, что они. Ему таких отношений, как были у них, совсем не хотелось. А чтобы как в книжках… Это было бы неплохо, конечно… Но ведь так не бывает. Или бывает так редко, что, пожалуй, больше шанс выиграть в лотерею и внезапно обогатиться.

Вот взять хотя бы его родителей. Они и поженились как-то странно. Мама вспоминала, что встречались долго. Она была уже совсем взрослой, двадцать седьмой год шёл, когда их познакомили коллеги. А отцу и того больше, он ведь на восемь лет старше. И мама хотела замуж, конечно. Тем более, что жених такой подходящий: умный, перспективный, с хорошей работой, потенциальная свекровь далеко, почти за тысячу километров, а свёкра и вовсе нет, погиб на войне. Нет, именно такими словами мама не говорила, разумеется. Циничной она никогда не была. Но Вадим и сам понимал, что всё происходило примерно так. И ему от этого пусть и неосознанного или скрываемого мамой от самой себя расчёта было тоскливо. Взвешенный подход к созданию семьи он в рассказе мамы видел, а любовь всё никак не мог разглядеть.

Ещё мама рассказывала, что отец долго не решался сделать предложение. А когда, наконец, решился, то они чуть ли не полгода не могли назначить свадьбу, потому что жених колебался и выбирал даты. Вадим слушал это и думал, что, будь он на месте невесты, то уже сам отказался бы выходить замуж за такого неторопливого и нерешительного человека. Но мама почему-то не отказалась и вышла. И родился Вадим. Спасибо, конечно, родителям. Но он бы предпочёл, чтобы они, его будущие папа и мама, женились не потому, что время подошло и вариант хороший. И чтобы он, Вадим, родился от большой любви, продолжающейся и по сей день. Да где ж её найдёшь, настоящую и большую-то? Да ещё и вечную или хотя бы долгоиграющую? У его родителей любовь если и была когда, то получилась скоротечной настолько, что их сын не успел её застать. И теперь, давно уже став взрослым, он сам никуда не торопился. На вопросы друзей, уже успевших не только жениться, но и развестись, отшучивался:

- Я, как вы, пристреливаться не буду. Сразу в десятку попаду.

- Ну-ну, - отвечали опытные, битые жизнью друзья и многозначительно, скептически ухмылялись. А он не обращал на это никакого внимания и продолжал жить, как живётся. Ничего не планируя, ни на что не рассчитывая, ни о чём высоком и несбыточном не мечтая. И просто знал, что или всё будет совсем не так, как то, что он видел вокруг, или ему вообще ничего не нужно. Варианты «как-нибудь», «а вдруг» и «как у всех» его не устраивали. В этом смысле он вполне разделял позицию мудрого Омара Хайяма.

Среди его многочисленных знакомых как-то иначе, не так как все, к жене относился разве что Костя Соколан. Он, наверное, и правда любил свою Светлану. Ведь уже больше года прошло, с тех пор как родился их сын. Мальчик был инвалидом, надежд на его выздоровление уже почти не оставалось. Но вместо того, чтобы развестись, как часто случается в таких ситуациях, Костя и Света по-прежнему были вместе. И Костя вон, бегает, разыскивая какие-то специальные подгузники, и бомбит на своей старой машине, чтобы заработать ещё хоть чуть-чуть для их мальчика, и старается облегчить жизнь своей Свете. Наверное, это и есть настоящая любовь. Вот такая, не отступающая даже перед большой бедой.

Вадим поверх чашки, из которой он отхлёбывал кофе, посмотрел на усталое, похудевшее, очень изменившееся за этот год лицо Кости и устыдился.

- Да, ты прав, Кость. Любовь... Тебе виднее. Я то что… Я в этом вопросе не силён.

- Любовь, - задумчиво откликнулся Соколан и вдруг горько спросил:

- Да есть ли она вообще?

- Ты что, Кость? - удивился Вадим.

Соколан вдруг со стуком поставил чашку и сказал:

- Я уже сомневаюсь в этом, Вадим Дмитриевич, - в его голосе звучала глухая безнадёжная тоска.

- Кость, ты что? - Вадиму было так горько слышать это, что он даже растерялся от неожиданности и мог только повторять одно и то же в разных вариациях. - Что случилось?

- Да, - бессильно и неопределённо махнул рукой Костя. - Мы со Светой уже не любим друг друга. А, может, и не любили никогда.

- Вы что, разводитесь?

- Нет, конечно, - твёрдо сказал Соколан. - Мы не разводимся. Я не могу их с Костиком бросить. Я им нужен, они без меня пропадут. Но любви уже нет. Вернее, есть что-то. Возможно, даже любовь. Но какая-то не такая. Мне Свету жалко очень. И ответственность чувствую за неё. И даже люблю… Ну, как сестру, что ли…

- Как сестру? - удивился Вадим, который хорошо помнил, каким счастливым выглядел его подчинённый, когда только собирался жениться.

- Да я уже и сам не понимаю ничего, Вадим Дмитриевич. Она мне дорога, я к ней привязан, но это всё не то…

- А как должно быть? - зачем-то спросил Вадим.

- Я не знаю. Но уверен, что не так. Мне кажется, я бы теперь не ошибся, не прошёл бы мимо. И не принял бы за любовь то, что я испытывал к Свете тогда, перед свадьбой, и испытываю сейчас.

- И как же вы теперь? - Вадиму было больно слышать то, что говорил Костя. И жалко было их со Светой, так жалко, что уже не хотелось ни кофе, ни спать, ни даже домой...

- Да как? Будем и дальше бороться за Костика…

- А врачи что говорят?

- А что они скажут? Говорят, что он много не проживёт. Год… Ну, два… Ну, если уж совсем чудо какое случится, три… А потом мы разведёмся…

- И ты будешь ждать этого момента...

- Нет, я буду бояться этого момента. Потому что это будет означать, что Костика уже нет… А родительская любовь — она совершенно точно есть. И ещё какая сильная. Это я теперь знаю наверняка…

«Пудрила носик» Рина долго. Ангелина успела уже и кафе рассмотреть хорошенько, и поглазеть на прохожих, и допить кофе. Наконец подруга вернулась. Вид у неё был радостно-возбуждённый.

- Слушай, мне необходимо срочно бежать, позвонили по важному делу, - она показала на телефон, зажатый в руке. - Но нам обязательно нужно встретиться. Мне тут одна мысль в голову пришла...

- Пока носик пудрила? - засмеялась Ангелина.

- Именно, - в тон ей ответила Рина. - Очень, знаешь ли, способствует мыслительному процессу.

- И что за идея?

- Я тебе об этом завтра расскажу... Ты сможешь для меня время найти?

- Конечно, - пожала плечами удивлённая и заинтригованная Ангелина.

- Ну, вот и отлично! - обрадовалась Карина. - Тогда завтра обязательно пересечёмся. Я свои дела решу и тебе вечером позвоню. Лады?

- Лады.

Явно обрадованная Рина энергично порылась в одном из своих огромных бумажных пакетов:

- Слушай, я тебе кое-что подарить хочу.

Она достала широкополую красивую шляпу.

- Рин, ты что? Ну зачем?

- В честь нашей исторической встречи!

- Я тебя прошу, не нужно.

- Ничего и слышать не желаю! - Рина вскочила с диванчика, на который уселась перед этим, и чуть ли не по уши нахлобучила Ангелине шляпу. Та шутя хлопнула её по рукам:

- Полегче! Ещё немного и это произведение шляпного искусства превратится в воротник.

- А это чтобы ветром не сдуло, - смеясь, пояснила подруга.

- Теперь, чтобы её сдуть, потребуется как минимум торнадо, - хмыкнула Ангелина и, отогнув мягкое большое поле шляпы рукой, поцеловала её в щёку, - спасибо, мне очень неловко, но я тоже тебе подарок сделаю, обязательно.

Рина сердито махнула на неё рукой и одновременно подозвала официанта.

Они расплатились и вышли в холл, к большому зеркалу.

- Слушай, - внимательно посмотрела на Ангелину Рина, - тебе невероятно идут шляпы. Ты в них такая леди. Я бы на твоём месте их не снимала.

- Так ты и не снимаешь, - засмеялась Ангелина, указав на большую синюю шляпу подруги. Её зеркальная копия сделала то же самое. - И тебе они тоже очень идут.