«Молились ли мои родители Аллаху? – мучительно пытался вспомнить Кадир. Почему-то этот вопрос очень занимал его, представлялся крайне важным. – А может, они поминали в своих молитвах христианского Бога? Или Бога Авраама, Исаака и Якова?»

Воспоминания были стерты. Осталась лишь одна невнятная картинка: светловолосая женщина в белой сорочке и подоткнутой юбке полощет на берегу реки какие-то тряпки, а рядом с ней играет полосатый котенок.

– Ивашка! Иди сюда! – зовет женщина, а котенок падает навзничь, неожиданно чихнув. – Ивашка, не уходи далеко!

Через несколько дней Кадир-ага был найден мертвым в своей маленькой комнатке на задворках дворца. Лекари, опасаясь заразной болезни, внимательно осмотрели труп, но ничего опасного не обнаружили. Евнух умер от болезни сердца – таков был вывод. И никто не вспомнил, что Кадир-ага отличался редким здоровьем и почти никогда ничем не болел, разве что чихал иногда по весне, когда буйно зацветал дворцовый сад.

– Он был кастрирован еще совсем малышом, – сказал главный лекарь капы-агасы, когда тот пришел задавать вопросы. – Уж не знаю почему, но такие евнухи обычно не живут слишком долго. Доживают до возраста мужей, а затем неожиданно умирают. Зато они очень надежны и служат верно.

Капы-агасы согласился с лекарем, Кадир-ага был тихо похоронен, и вопросов о его смерти больше не возникало. Ну а Хюррем Хатун иногда вспоминала Кадира в своих молитвах. Потихоньку, чтобы никто об этом не узнал.

* * *

Хюррем Хатун чувствовала себя грязной. Погода в последние дни упрямо стояла жаркая и влажная, иногда проливающийся из низких облаков дождь не приносил свежести, лишь увеличивал духоту. Хюррем обливалась потом, и служанки не успевали обтирать распухшее разомлевшее тело холодной водой с уксусом. Пот сочился из каждой поры кожи, лился ручьями по спине, на бровях висели соленые капельки, такие же капельки текли по лицу, словно слезы. Под грудью появились неприятные потертости, которые постоянно саднило, такие же потертости были и под животом, и Хюррем иногда даже поскуливала от боли, поворачиваясь с боку на бок. Да и младенец беспокоился. Похоже, ему тоже не нравилась жара, которая измучила мать.

Хюррем мечтала о бане. О распаренном березовом венике, густом аромате хвои от еловых лапок, о холодном квасе с горбушкой черного свежеиспеченного хлеба. А главное – хотелось почувствовать чистоту тела, когда кожа аж поскрипывает от чистоты, а волосы, высыхая, поднимаются. И ласковое прикосновение льняной рубахи, и быстрый бег к прохладной речке, когда жаркое тело обтекает набегающий ветерок, напоенный луговым ароматом… А затем речные волны ласково обнимают, и все тело становится прозрачным и звонким, и звезды, глядящие с высоты, представляются близкими и понятными. Лишь оглушительное кваканье лягушек да пронзительный комариный звон врываются тогда в мечты, причудливо сплетаясь с ними, создавая удивительные картины…

– Хочу в хаммам! – заявила Хюррем, отталкивая служанку, размазывающую по потертостям какое-то неприятно пахнущее снадобье. – Это все не помогает, только становится хуже.

Мази, которыми исправно снабжали икбал лекарки, в самом деле не помогали. Пот мгновенно смывал их с кожи, разнося по всему телу, и тонкая жирная пленка заставляла потеть еще больше.

– Будет ли это полезно? – Служанки попытались отговорить Хюррем. В самом деле, в хаммаме мраморный скользкий пол, там можно упасть, удариться обо что-либо. А ведь роды уже скоро, так не лучше ли потерпеть, не подвергать себя, а тем более младенца опасности. Но Хюррем стояла на своем. Зачем же нужны служанки, если они не могут поддержать под руки, проследить, чтобы госпожа не споткнулась и не поскользнулась? Не могут вымыть госпожу как следует? И вообще, разве не сказал пророк Мухаммед, что чистота – это половина веры? Аллах хочет, чтобы мы поддерживали тело в чистоте, ведь тело – сосуд для души, и этот сосуд не должен пачкать содержимое.

Можно было вымыться не выходя из покоев, служанки быстро принесли бы теплой воды, обтерли бы тело. Но Хюррем хотелось еще и развлечься, а в хаммаме всегда весело. Девушки болтают, смеются, рассказывают друг другу истории – хамам источник сплетен всего дворца, расшалившись, обливают друг друга водой… Весело! Хюррем уже не может принять участие в этих забавах, но хотя бы посмотреть. А заодно и послушать. Среди глупостей, которые обычно болтают девушки, иногда попадается что-то действительно стоящее.

Для посещения хаммама Хюррем выбрала самое нарядное платье. Ведь там будут другие женщины из гарема, а может, и Махидевран. Так нужно показать себя во всей красе, продемонстрировать, как султан ее ценит и любит. Именно этого от нее ждут, а Хюррем знала, что нельзя обманывать чужие ожидания.

– Подать в хаммам фрукты и сладости?

– Нет! – Хюррем сглотнула вязкую противную слюну – в эти жаркие дни все время Пересыхало во рту. – От ваших сладостей только еще больше хочется пить. Принесите квашеной капусты, клюквы да холодного квасу.

Со всем бережением, поддерживая под руки, Хюррем повели в хаммам. Шли медленно, чтоб не утомить беременную. Одна из служанок несла маленькую скамеечку, другая – пухлую подушку. Предосторожности на случай, если вдруг госпожа почувствует себя дурно, понадобится присесть. Два евнуха бежали впереди, следили, чтоб дорога была свободна, чтобы султанская любимица не встретила чего-либо неподобающего, что ее расстроит. Всем известно, что беременным нельзя расстраиваться, ведь это влияет на ребенка. На члена династии!

Мраморные чаши, резные колонны, гладкие каменные скамьи заставляли Хюррем почувствовать себя маленькой и неловкой. Но она гордо вздернула голову. Вся эта красота добыта грабежом, убийствами, чужими слезами. Вон тот изящный мраморный цветок у крана – не его ли выплакала мать, горюя по дочери? А вот тот кувшин с длинным журавлиным горлом – может, он оплачен тоскою отца, у которого отняли любимого ребенка? Хюррем закусила губу: во всем, что ее окружало, все всей изысканной красоте она видела теперь лишь кровавые лужи, грязь. На мгновение даже показалось, что пахнуло солоноватой гнилостью преющей в жару крови, и тошнотный ком встал поперек горла. Но обошлось.

В хаммаме для Хюррем освободили лучшее место. Она устроилась на широкой мраморной скамье, отдалась заботе служанок. Те снимали со своей госпожи украшения и одежду медленно, демонстрируя каждый предмет окружавшим их девушкам. Раздавались завистливые вздохи. Хюррем улыбалась про себя, слыша шепотки.

– Ой, смотри, смотри, какая ткань! А какой браслет! Кольцо…

– Подарки султана, – с важностью отвечали служанки и так при этом задирали нос, будто подарки были сделаны им.

Хюррем нежилась в теплой воде и волнах всеобщего внимания. Она улыбалась девушкам, разговаривала с ними, как с равными, и те польщено переглядывались. Еще бы, госпожа не зазнается! А может, потом сделает подарки.

Махидевран Султан вошла в хамам внезапно. Ее появление не было столь помпезным, как у Хюррем, но султанша ведь и не была беременна. Стайка девушек, только что восхищенно слушавших истории, что рассказывала Хюррем, немедленно упорхнула. У всех тут же нашлись дела в других местах, и скамья напротив Хюррем освободилась. Туда и уселась Махидевран.

Темные глаза прелестной черкешенки гневно сузились, когда она увидела огромный живот Хюррем, туго натянутую кожу, бесстыдно выворачивающийся пупок, разбухшие груди, готовые наполниться молоком. Скоро эта наглая тварь родит! И ведь как уродлива, у нее даже лицо все в пятнах. Махидевран не теряла красоты даже во время беременности, и недостатки Хюррем вызывали у нее презрение. Крестьянка, что с нее взять. Ударить бы тварь, но султан не простит. Но ничего, ударить можно не только рукой.

– Надеешься родить мальчика? – поинтересовалась Махидевран, подставляя голову под струю теплой воды из серебряной чаши, что с бережностью лила служанка. – Хочешь стать матерью шах заде?

Служанки делали вид, что глухи от рождения, а девушки из гарема, напротив, – придвинулись поближе, жадно ловя каждое слово.

– Конечно, у меня родится шахзаде, – безмятежно отозвалась Хюррем. Она посасывала кусочек моченого яблока, наслаждаясь кисло-сладким вкусом. Интересно, что же положил туда повар? Чувствуется мед, мята, еще знакомые травы… Но есть и что-то новое. Нужно будет обязательно узнать.

– И ты думаешь, что именно твой сын станет наследником? – усмехнулась Махидевран. – Ты не забыла, что мой сын все равно останется старшим?

– Аллах даст султану долгих лет жизни. – Хюррем отложила яблоко, подцепила ложку капусты. – А за эти годы может случиться многое. К тому же я рожу повелителю много сыновей.

– Дурочка! – расхохоталась Махидевран. – Я знала, что ты глупа, но чтоб настолько! Ты слышала о законе Фатиха?

Хюррем насторожилась. Она надеялась, что Махидевран вновь придет в ярость, набросится с кулаками, и это станет той каплей, что переполнит чашу терпения султана. За себя она не опасалась – вокруг много служанок, и Махидевран не успеет ничего сделать, лишь безвозвратно погубит себя. Но, похоже, она ошиблась. Султанша не только не разозлилась, но ее настроение почему-то улучшилось. Что же такое этот закон Фатиха, если Махидевран смеется при мысли о том, что Хюррем родит много сыновей?

– Я тебе расскажу, глупая! – продолжала смеяться Махидевран. – Расскажу, чтобы ты не радовалась так. Это не просто традиция, которую можно нарушить. Это закон!

– Со всем почтением слушаю, султанша. – Хюррем чуть приподняла бровь, и служанка тут же подлетела к ней с мягкой простыней, начала обтирать обширное распаренное тело.

– Останется только один! – выкрикнула Махидевран. Смех ее стал истерическим, прерывался икотой, по лицу текли слезы. Она никак не могла остановиться. Обида на султана, ярость, ненависть к этой наглой беременной дряни, которая столь спокойна и счастлива, – все смешалось, помутило рассудок. – Только один наследник, понимаешь ты это, дура? Остальные будут убиты. Таков закон Фатиха Завоевателя, и он непреложен! Все, все будут убиты. И даже если у тебя получится избавиться от моего сына, если ты родишь нескольких сыновей, то судьба твоя – наблюдать, как они убивают друг друга, пока не останется единственный, кто и станет султаном!