— Я еще никогда не была так счастлива!

— И ты готова вернуться к работе?

— Луис, мы попробуем вновь войти в гробницу?

— Не знаю. Это звучит, как бред сумасшедшего, но в той ситуации было много непонятного. Это землетрясение…

— Нет, я думаю, что это кое-что другое.

— Не смейся, Жоан. Я думаю, что нас спасли, или защитили те возлюбленные. Спасая наши жизни, они как бы замаливали свои грехи.

— Или смывали свой позор.

— Нет, любовь это не позор. Любовь не может быть позором. Она возвышенна и прекрасна. Мне бы хотелось думать, что это правда, моя милая.

— Как ты романтичен! А еще говорят, что археологи страшные зануды.

— Слухи! — ответил Луис и улыбнулся.

— Но я собираюсь хранить все в тайне. Мне этот археолог-романтик и самой нужен.

— Что ж, мы будем предоставлены друг другу долгое время. В музее чуть не прыгали от радости, когда узнали о нашей находке и прочитали письмо твоего отца. Похоже, еще несколько лет нам придется жить в нашем маленьком домике.

— Нет ничего лучше! — воскликнула Жоан. Луис склонил голову и поцеловал ее долгим, страстным поцелуем.

Вскоре на горизонте показалась пристань Хогена. Уже издалека можно было разглядеть три фигуры, стоявшие на ней. Это были Франк, Сальма и Ланнек. Они приветственно махали руками. Жоан и Луис счастливо посмотрели друг на друга.

— Мы дома, любовь моя, — тихо сказал он. — Мы дома.

Когда спустились сумерки, две молодые пары и пожилой господин сидели на террасе, увитой лианами. Колумбийские джунгли говорили, пели, благоухали. И в мире не было ничего, кроме негромкого разговора, позвякивания фарфоровых чашек, терпкого запаха сумерек, ничего, кроме истории любви.

В саду повар, который был еще истопником и сторожем, зажег фонари. Джунгли сразу резко потемнели и отступили назад. Померкли звезды, и ночное светило растаяло, как леденец. Но оно было там, в невообразимой вышине, где только пустота и хрустальный перезвон времени. Мир вечен. Это самое главное. И, наверное, не важно, что луна почти не видна.