Бренда Джойс - Темный огонь

Но внутри по-прежнему было тихо, словно дом опустел.

Но это невозможно, подумал граф, поспешно направляясь к черному ходу. Маленький дворик, в котором он качал Николь на розовых качелях, зарос травой. Граф подергал дверь кухни, но она оказалась запертой. Однако окна кухни не были занавешены, и граф заглянул внутрь. Там было аккуратно прибрано и все выглядело холодным… словно никто давным-давно уже не заходил туда.

Графу стало нехорошо.

Их не было в доме. Граф внезапно понял это.

Граф яростно огляделся по сторонам и решительно схватил валявшийся неподалеку камень. Он мгновенно разбил стекло задней двери и, небрежно отшвырнув ногой посыпавшиеся осколки, просунул руку внутрь и отпер замок. Дверь распахнулась.

Граф ворвался в пустую безупречно прибранную кухню, оттуда стремительно прошел в столовую с покрытым пылью столом и, перескакивая через две ступеньки, помчался наверх. Он рывком открыл дверь спальни Джейн и позвал жену. Но спальня была пуста, кровать застлана.

Не веря собственным глазам. Ник бросился к гардеробной… но она тоже была абсолютно пуста.

Джейн здесь не было.

Она сюда не приезжала, она не входила в этот дом.

Это открытие настолько ошеломило графа, что он, как во сне, подошел к окну и, отодвинув занавеску, тупо уставился в туман.

Где она? Куда она уехала? И почему, великий Боже?

И вдруг граф завыл, глядя в туман, завыл, как волк. Она бросила его. Она снова бросила его.

– Джейн! – закричал он, зажмурив глаза. – Джейн, Джейн, ты не можешь меня оставить! Ты не можешь снова оставить меня!

Но ответа не было.

Дом хранил тишину, дом молчал…

– Но почему?! – выкрикнул граф, стиснув кулаки. – Почему?!

Нью-Йорк, 1876 год

Нью-Йорк осень пришла рано. Джейн торопливо шла по Пятой авеню, и ее щеки покалывало легким морозцем. Старые дубы, растущие по периметру парка, начали желтеть, их листья сверкали на солнце яркими красками. Белки, уже собравшие на зиму изрядные запасы, суетились в ветвях. На ярко-голубом небе не было ни облачка, и солнце проливало на землю по-осеннему теплые лучи. В воздухе чувствовалось приближение снегопадов. Но Джейн спешила, не обращая ни на что внимания.

Она чувствовала себя плохо как никогда.

«Боже, – в тысячный раз мысленно восклицала она, – как мне справиться со всем этим?!»

Ей было совсем не легко покинуть Англию, покинуть Ника. Но у нее не оставалось выбора. Жить в Лондоне в качестве его любовницы – а это и было очевидным выходом, – для нее означало медленную смерть. Джейн, любя графа всей душой, бесконечно, просто не могла делить его с другой женщиной… к тому же той самой, которую он когда-то любил, давно, до Джейн. Кроме того, побывав уже его женой, Джейн не представляла, как могла бы стать его любовницей.

Вообще-то, она не собиралась уезжать из Лондона так внезапно и уж совсем не собиралась ехать в Америку. Она вместе с Молли и Николь приехала в дом на Глосестер-стрит, потрясенная и оцепеневшая, не будучи в состоянии даже плакать. Дом был пуст и заброшен, в нем не было ни тепла, ни уюта. Джейн остановилась посреди гостиной, между свернутыми коврами и укрытой чехлами мебелью, огляделась по сторонам – все было прибранным и голым, и ни одной из милых ее сердцу мелочей здесь не осталось… и она поняла, что не сможет жить в этом доме. Если она здесь поселится, то не сумеет устоять перед Николасом. И если он примется умолять ее стать его любовницей, она ему не откажет. И Джейн решила уехать в Париж.

Но ей нужны были деньги.

Она послала тревожную записку Линдлею, и он тут же явился. И именно Линдлей убедил ее отправиться не во Францию, а в Нью-Йорк, вместе с ним, потому что он как раз собирался в деловую поездку в Америку. Он собирался отбыть в течение десяти ближайших дней. Джейн заявила, что поедет с ним, если они отправятся прямо сегодня, в крайнем случае завтра, на первом же корабле. И Джейн поняла, что Линдлей по-прежнему любит ее, потому что он обрадовался возможности немедленно увезти ее от Николаса как можно дальше.

Джейн устроилась в Регент-отеле, на Шестой авеню. На нее не произвели ни малейшего впечатления ни мраморные колонны, ни расписанные фресками потолки, ни роскошные хрустальные люстры, ни пышные персидские ковры. Она давно привыкла к роскоши. И сейчас, когда она торопливо поднималась к своему номеру, соединенному с номером Линдлея, она думала совсем о другом.

Должна ли она сообщить Нику?

Должна ли она сказать Линдлею?

Как ей сейчас не хватало Николаса!

Сердце Джейн болело, каждый новый день начинался с нового приступа боли, все прошедшие месяцы. И теперь Джейн уже поняла, что ей никогда не разлюбить Николаса.

Джейн вошла в свой номер и бросила на стол пакеты. Она ходила по магазинам. Как только она села на диван, чтобы немного отдохнуть, как полированная дверь красного дерева, соединяющая ее номер с номером Линдлея, открылась и вошел Джонатан.

– Джейн! Я уже начал беспокоиться! Вы должны были вернуться несколько часов назад!

Она едва глянула на него.

– Я гуляла в парке.

– Гуляли по парку? – скептическим тоном переспросил Линдлей. – Что случилось! Вы ужасно выглядите.

Джейн внезапно решилась сказать ему все и тут же выпалила:

– Я беременна!

Он отшатнулся, потрясенный.

Джейн почувствовала, как на ее глазах вскипают слезы.

– Черт, черт, черт! – в отчаянии выругалась она, но тут же спохватилась и раскаялась: – О нет, нет, я хочу его ребенка, конечно же, хочу!

– Просто поверить не могу! – выдохнул Линдлей.

– Он должен об этом узнать, – сказала Джейн, и ей стало не по себе при воспоминании о том, как она скрывала от графа Николь. – Я должна сказать ему. Я напишу письмо.

– Нет! Он же сразу приедет за вами! Джейн печально посмотрела на него.

– Я ведь не собираюсь писать ему прямо сегодня, Джон. Я напишу через несколько месяцев, когда он уже перестанет желать меня… тогда он и узнает обо всем.

Линдлей открыл рот – и снова закрыл его. Потом коснулся плеча Джейн, погладил. И наконец сказал:

– Что я могу сделать для вас?

– Ничего, – грустно улыбнулась она.

– Может быть, не пойдем сегодня в гости?

Джейн посмотрела на него, и в ее сердце шевельнулась тревога. Они были приглашены на ужин к Рету Брэггу. Рет – брат Николаса. Конечно, он был давно знаком с Линдлеем, они не раз встречались во время приездов Рета в Лондон, к брату. Линдлей с Ретом случайно встретились в мужском клубе в Нью-Йорке, и Рет пригласил Линдлея поужинать с ним и его молодой женой, Грэйс. Джейн не хотелось туда идти. Разумеется, Рет не знал, что она была любовницей его брата, что она – мать ребенка Николаса. Но все же Джейн хотелось бы держаться подальше от Рета; в этом знакомстве она ощущала какую-то угрозу, пусть даже оно останется поверхностным… Но Линдлей уговорил ее принять приглашение. «Почему бы и не провести один-единственный вечер с приятными людьми, – сказал он, – вы ведь совсем не имеете развлечений…» – и Джейн уступила. К несчастью – или к счастью, – они с Грэйс мгновенно подружились. И теперь, когда прошло уже две недели, Грэйс знала о Джейн все, что только можно было знать, а Джейн знала все о Грэйс. Грэйс знала даже, что Джейн оставила в Лондоне большую любовь… ей лишь неизвестно было, что любовь эта – брат ее мужа. Джейн вообще старалась не упоминать о том, что знает Николаса, умалчивая об этом периоде своей жизни. Джейн знала, что и Рет, и Грэйс считают их с Линдлеем любовниками и что им обоим это чрезвычайно нравится.

Джейн внезапно поняла, что ей хочется увидеть Грэйс. Она хотела довериться подруге – во всем. Конечно, ей не следовало этого делать, она не должна. Но, по крайней мере, можно поговорить о ее положении, поплакаться на теплом плече подруги.

– Нет, я хочу пойти, я хочу повидаться с Грэйс.

Но Линдлей не слышал ее слов. Он пристально смотрел на нее.

– Джейн, – сказал он, – а ведь это выход. Джейн удивленно моргнула.

– Выходите за меня замуж!

– Я не могу!

– Очень даже можете! Шелтон женат на Патриции. Поймите это, Джейн, поймите! Черт побери, я просто видеть не могу, как вы страдаете! Его жена – Патриция! Вы беременны, вы одиноки. Мы с вами старые друзья. Более того, я люблю вас, я буду страшно счастлив заботиться о вас, стать отцом вашего ребенка! Неужели вам хочется, чтобы малыш считался незаконнорожденным?

Джейн вздрогнула.

– Я не знаю, Джон… мне надо подумать.

– Подумайте. – Он склонился к ней, коснулся ее щеки. – Я всегда рядом. Я всегда готов вам помочь. Думаю, я уже доказал это, и не раз. Вы знаете, что можете на меня положиться, можете мне довериться.

Он встал и ушел в свои комнаты. Джейн смотрела ему вслед. Потом, закусив дрожащую нижнюю губу, упала на диван и прижалась щекой к подушке. Должна ли она выйти замуж за Линдлея?

О Боже! Что еще уготовила ей Судьба?

– Николас… – прошептала Джейн. – Что же мне делать?

– Милый, – сказала Грэйс Брэгг, одаряя мужа полунасмешливой, полусоблазнительной улыбкой. – Почему бы тебе не увести Джона в свою берлогу? Вы вполне можете заняться чем-нибудь таким, чем развлекаются мужчины в своих цитаделях, куда запрещен вход представительницам прекрасного пола. Курить, пьянствовать, говорить об умных – ведь обязательно умных, не так ли? – вещах.

Высокая, роскошная рыжеволосая женщина чуть наклонилась к мужу; ее прекрасное лицо светилось улыбкой. Рет все еще сидел, лениво раскинувшись, за обеденным столом; Джейн и Линдлей тоже явно никуда не спешили. Рет, крупный мускулистый мужчина, невероятно интересный, удивленно посмотрел на жену; его голубые глаза заметно расширились, на лице отразилось недоумение. Грэйс чмокнула его в щеку.