Бренда Джойс

Темный огонь

Часть первая

ВЛАСТЕЛИН ТЬМЫ

Глава 1

Драгмор, 1874 год

Николас Брэгг, лорд Шелтон, стоял у французского окна, глядя наружу и вертя в пальцах письмо. Вид, открывавшийся из окна, был поистине великолепен: бесконечные зеленые лужайки и газоны, тщательно ухоженные, густые заросли розовых кустов, длинный, извилистый подъездной путь, а вдали – холмы и дубовые рощи в роскошном убранстве последних дней лета. Но графа ничто не радовало. Скривив крепко сжатые губы, он смял письмо.

– Ч-черт!

Он произнес это с большим чувством и в ту же секунду яростно отшвырнул письмо.

А потом начал шагать взад и вперед.

Граф был одет, как обычно, в плотно облегающие бриджи, высокие черные ботинки и тонкую льняную рубашку, расстегнутую до середины груди. Графа не интересовали викторианские правила приличий. В каждом движении графа ощущалась огромная сила и едва сдерживаемая энергия; он чем-то напоминал ягуара или пантеру. Чуть приостановившись, он посмотрел на валявшийся на полу смятый листок бумаги, испытывая мальчишеское желание поддать его ногой. Но от этого письмо не исчезло бы. И не исчезла бы та особа.

Подопечная.

Граф обругал свою покойную жену, ничуть не сожалея о ее смерти.

Потом он подошел к окну и запустил пальцы в свои растрепанные волосы – невероятно густые и невероятно черные, настолько черные, что в лучах солнца они отсвечивали синевой.

Видит Бог, граф был слишком занят своими делами, чтобы изображать из себя няньку для какой-то девицы. Его жизнь была рассчитана по часам, и ему совсем не хотелось, чтобы невесть откуда объявившаяся подопечная вносила в нее путаницу. Близилось время сбора урожая, и еще ему пора было отправляться в Ньюмаркет, на ярмарку, чтобы присмотреть нескольких племенных быков. А его жеребец, Ноу-Регрет, в следующую субботу должен участвовать в скачках, и, черт побери, граф не собирался пропускать это событие. И вообще он намеревался следующие две недели провести в Лондоне, а до этого должен был уладить кое-какие дела в имении. Черт бы ее побрал!

Интересно, сколько ей лет?

Граф злобно поднял письмо; разворачивая смятую бумагу, он порвал ее. С ничего не выражающим лицом он снова всмотрелся в ровные строчки; лишь его серые глаза, такие светлые, что иной раз казались серебряными, сверкали гневом. Ей было семнадцать. Семнадцать, черт побери, и, если верить ее тетушке Матильде, девица являла собой сплошной клубок неприятностей… из-за чего ее и отправляли к нему.

Граф выругался.

– Я ее запихну в детскую, к Чеду, – мрачно решил он. – Может быть, там от нее будет хоть какая-то польза.

На мгновение он усомнился, подумав, что пятилетний мальчик – не компания семнадцатилетней девушке, но тут же отбросил эту мысль.

Его жене было семнадцать, когда они впервые встретились. Граф почувствовал нечто вроде разочарования, и его гнев усилился. Он не собирается горевать об этой лживой, неверной суке, которая, если христиане не врут, должна сейчас гореть в аду. Впрочем, он не верил в ад – да и в Бога тоже, если уж на то пошло.

Жеребец графа был таким же черным и огромным, как и его хозяин. Конюхи отлично знали привычки лорда. Ни один из них и глазом не моргнул, когда Ник вскочил на широкую спину неоседланного коня и мгновенно пустил его в галоп. Жеребец понесся по подъездной дороге, которую каждый день тщательно выравнивали, подсыпая гравий. Это был приказ, отданный супругой графа, и по сей день он оставался в силе. Несмотря на то, что после смерти графини прошло уже четыре года, Ник не потрудился отменить ее распоряжение. Подъездная дорога тянулась на четыре мили по земле Драгмора, а потом выходила на тракт, ведущий в Лессингу, и далее – к Лондону. Граф повернул коня с дороги на тщательно ухоженную лужайку. Он знал, что садовники считают его жутким невежей. Они думали, граф не догадывается, что каждый раз, когда копыта его коня уродуют лужайку, им приходится торопливо укладывать новый дерн, прежде чем хозяин заметит беспорядок. Ник улыбнулся. Это были его лужайки. И он будет по ним ездить, когда ему вздумается.

Конь и всадник, словно превратившись в единое существо, перелетели через высокую, толстую каменную стену. Но на другой стороне граф сразу же сдержал коня, чтобы не перепугать пасущихся неподалеку овец – его собственных овец, – а дальше, на следующем пастбище, щипали траву чуткие кобылы с веселыми жеребятами, и их тоже нельзя было тревожить. И граф ни за что не стал бы скакать через пшеничное поле. Никогда он этого не делал и никогда не сделает.

Он позволял себе портить только чертовы лужайки, за которыми ухаживали пятнадцать садовников.

Когда граф вернулся к конюшням, его рубашка промокла от пота и облепила его мощный торс. Конюхи торопливо выбежали ему навстречу, чтобы принять жеребца. Но граф небрежным жестом отослал их. Он сам добрых полчаса выхаживал коня, пока тот наконец не остыл.

Старший конюх, пожилой человек по имени Виллард, наблюдал за ними издали, задумчиво жуя табак. Его племянник Джимми, двенадцати лет от роду, лишь недавно поселившийся в Драгморе, не сводил с лорда широко раскрытых глаз.

– Дядя, а правду ли говорят, – прошептал наконец парнишка, – что граф – сам дьявол? Я уж сколько раз об этом слыхал.

Виллард, продолжая смотреть на графа, смачно сплюнул. Граф стоял возле жеребца, положив ладонь на бархатную конскую морду и склонив голову к лошадиному уху. Издали невозможно было понять, говорит ли граф что-нибудь, но, судя по его позе, вполне можно было предположить, что лорд беседует с животным. А Виллард точно знал одно – что этот жеребец уж точно был отродьем сатаны.

– Все может быть. Но только смотри, малыш, будь поосторожнее, чтобы граф не услыхал от тебя таких речей.

Граф наконец оставил коня и быстро зашагал к дому. Дом этот был огромен, с сорока или пятьюдесятью комнатами, и его иной раз сравнивали с особняком герцога Мальборо. Он был выстроен из темно-серого тесаного камня, с башенками и портиками, со множеством сверкающих стеклами окон. Везде по стенам вились розы – это тоже было выдумкой графини. Сам Ник всегда предпочитал плющ, но плющ вырубили уже давно.

Южное крыло дома четыре года назад сгорело дотла. Кое-где высились почерневшие остатки стен, а под ними лежали груды камней. Ни крыши, ни башенок не осталось и в помине, сохранилась лишь главная башня крыла – с мрачными дырами вместо окон. Она казалась зловещим стражем понемногу зараставших травой руин. Но граф не бросил ни единого взгляда в сторону пепелища.

Через веранду он вошел в свой кабинет, намереваясь выпить виски и прочесть сообщение от своего арендатора в Брэддоке. Графу непонятен был вкус любимого всеми бренди, ему нравилось виски. Очутившись в кабинете, граф приостановился, уставившись на пышный женский зад. Горничная наклонилась, поднимая что-то с пола. Похоже, это было брошенное им письмо.

Легкая, едва заметная улыбке тронула губы графа. Но, как ни слаба была эта улыбка, она все же на мгновение смягчила выражение его лица, и в особенности светлых серых глаз. Впрочем, улыбаться по-другому граф просто не умел.

Минуту-другую граф рассматривал горничную.

Потом быстрым бесшумным шагом приблизился к ней и, обхватив девушку за бедра, прижался к ней мгновенно возбудившимся мужским естеством. Молли задохнулась и вскрикнула, выпрямляясь, а он тут же куснул ее за шею.

– Вы меня напугали, – выбранила девушка графа, не оборачиваясь.

– Вот как?

Он крепко стиснул ее, прижимая к своему телу и потираясь пахом о ее тугие ягодицы. Сначала он обнимал девушку лениво, но скоро она почувствовала растущую настойчивость лорда.

– О-ох, – выдохнула девушка. Но, несмотря на охватившее ее желание, страх не проходил. Она подумала, что граф пугает ее куда чаще, чем сам может предположить. Она не боялась его лишь в те мгновения, когда они занимались любовью. Но она слишком хорошо знала, что никогда и ни за что не скажет этого хозяину.

Граф прижался лицом к изгибу ее шеи и несколько раз провел ладонью по ее бедрам, пока девушка не начала содрогаться от страсти.

Тогда он подтолкнул ее к письменному столу и заставил наклониться. Она оперлась о стол, а сам он в это время торопливо задрал ее юбки. И ворвался в девушку так стремительно, что она вскрикнула, – но это был крик наслаждения, а не боли. Девушка была горячей и влажной и стонала от непритворного удовольствия.

– Сильнее, милорд, – задыхаясь, выкрикнула она. – Сильнее!

Граф сжал ее ягодицы и вонзился в нее со всей силой. И через мгновение все было кончено. Он и не пытался задержать свое освобождение – его это ничуть не заботило. На долю минуты он замер, опершись на девушку и отдыхая, а затем спокойно высвободился и натянул спущенные бриджи. Подойдя к буфету, он налил себе виски. Он слышал, как горничная оправляла юбки у него за спиной. Но его мысли были уже далеко. Граф думал, что глупо было сегодня так гонять Ноу-Регрета, ведь призовые скачки уже не за горами. Очень глупо. Отпив виски, граф твердо решил, что ничего подобного он больше делать не будет, коня следует поберечь. Взор графа скользил по зеленым лужайкам, раскинувшимся за окном. Молли, бросив на него косой взгляд, вышла из кабинета. Граф не заметил этого.

Он снова мрачно подумал о девушке, которую ему придется опекать. Обернувшись, он поискал глазами письмо. Оно лежало на столе, там, куда его положила горничная. Она явно пыталась его разгладить. Подопечная. Боже! Какого черта, что ему делать с семнадцатилетней девчонкой?!

Граф снова выругался.

Граф Драгморский был в ярости.

Глава 2

Я не буду бояться.

Я не боюсь.

Джейн все повторяла и повторяла про себя эти слова, полная отчаянной решимости. Но чем ближе они подъезжали к Драгмору, тем страшнее ей становилось. Она сидела не двигаясь, словно приклеенная к сиденью кареты, которую они наняли на железнодорожной станции в Лессинге. Руки Джейн, затянутые в белые кружевные перчатки, нервно тискали подол платья. Девушка почти не замечала пейзажей за окном кареты – она не видела ни широко раскинувшихся лугов, ни зеленых деревьев, четко обрисовывавшихся на фоне низкого августовского неба. Легкий, чисто английский туман залегал кое-где в низинах. Но девушку не трогала красота суссекского ландшафта. Она чувствовала лишь, как испуганно сжимается ее сердце…