Ник вышел из дома следом за Джейн. Она уже садилась в карету, в которую забралась Молли с Николь на руках. Граф бросился к Джейн, схватил ее, развернул и впился в ее губы обжигающим, безумным поцелуем. Джейн не ответила, она была слишком потрясена, и ее душа оцепенела.

– Я приеду к вам утром, – пообещал граф. На ее глазах снова заблестели слезы.

– Прощай, Николас.

– До завтра, Джейн, – твердо сказал он, а потом долго стоял у двери, провожая взглядом карету, которая катила по подъездному пути, к кованым воротам, на Тависток-сквер…

Адвокат графа, Генри Фелдинг, был высоким, худощавым, немножко нервным человеком. Но как юрист он был великолепен. Он явился четвертью часа позже.

– Где вас носило? – зарычал на него Ник.

– Прошу прощения, милорд, но в это время слишком сильное движение на улицах. Как поживает ваша супруга? – вежливо поинтересовался Фелдинг.

– Моя жена, черт бы побрал ее грязную душу, воскресла! Фелдинг был явно ошарашен.

– Моя первая жена! – скрипнув зубами, пояснил Ник. – Патриция Вестон Шелтон! Она жива, она в Лондоне!

Фелдинг сел на ближайший стул.

– Ох черт!.. – пробормотал он.

– Да уж, без черта тут не обошлось! – Граф схватил стул, тоже уселся и тут же наклонился вперед и уставился на адвоката. – Неужели по закону я и теперь на ней женат? Она пропала шесть лет назад, ее признали мертвой, и вам это хорошо известно.

Фелдинг достал носовой платок и вытер вспотевшее лицо.

– Да, конечно, я помню эту шумную историю. Ох… да, она и теперь ваша жена – и по закону, и в глазах церкви.

Ник яростно выругался. Фелдинг покраснел.

– А кем в таком случае мне приходится Джейн?

– Боюсь, у Джейн в таком случае нет официального положения, да.

– Я хочу развестись.

– О, аннулировать брак будет совсем нетрудно, – просветлел Филдинг. – Поскольку леди Патриция жива, церковь с готовностью расторгнет ваш брак с Джейн.

– Да нет же! Я хочу развестись с этой дерьмовой сукой, с Патрицией! Немедленно начинайте подготовку к процессу!

Фелдинг разинул рот. Развод, конечно, не был исключительным событием, в особенности в высших кругах общества, но все же это был крайний выход, и он грозил немалым скандалом.

– Вы уверены?

– На все сто процентов. Сколько времени это займет?

– Обычно такой процесс занимает около года.

– Ч-черт!

– Но… – Фелдинг обрадованно улыбнулся. – В данном случае мы имеем особые обстоятельства. Ваша жена бросила вас, признана погибшей, вы снова женились… ну, с учетом всех сторон дела… думаю, можно будет это немного ускорить.

– О Боже! – закричал граф. – Боже!

– Я сейчас же начну подготовку материалов, – сказал Фелдинг, доставая блокнот и карандаш и что-то записывая.

Граф направился к своему письменному столу и вернулся с двумя конвертами в руках.

– Это вам… аванс за хорошую работу, – сказал он. Фелдинг смутился.

– Благодарю вас, милорд, но в этом нет необходимости…

– А это – на тот случай, если вам придется платить кому-нибудь за помощь. Я хочу, чтобы все было сделано как можно быстрее, – сказал граф, всовывая в руку адвоката второй конверт. В каждом из конвертов лежало по тысяче фунтов.

– О, это, безусловно, облегчит мою задачу! – сказал Генри Фелдинг.

Едва пробило одиннадцать, как экипаж графа Драгморского, с черно-золотыми гербами на дверцах, остановился перед домом в Кларендоне.

Поместье Кларендон располагалось в Кенте, в пяти часах езды от Лондона. Оно раскинулось на двенадцати тысячах акров, большую часть которых давным-давно, из-за плохого управления, пришлось отдать в аренду. Сам особняк, в стиле Тюдор, был выстроен в царствование Генриха VII, а впоследствии, в царствование королевы Елизаветы, к нему были сделаны пристройки; но потом постепенно добавлялись все новые и новые строения – ив результате возникло огромное бестолковое сооружение, довольно уродливое. Нику никогда не нравилось это место.

Ник твердо решил сообщить Патриции о предстоящем разводе. И чтобы сделать это, он весь вечер провел в пути. Граф решительно спрыгнул на землю; навстречу ему выбежали бледные, перепуганные слуги, без сомнения так же потрясенные появлением Патриции, как и сам граф. Граф знал, что она приехала сюда не более шести часов назад.

– Миледи спит, – доложил Нику дворецкий, имени которого граф никогда не мог запомнить; в голосе слуги звучало явное пренебрежение.

Граф высокомерно остановился в обширном холле; его губы скривила жестокая усмешка.

– Так разбудите, ее. Я буду ее ждать в библиотеке через пятнадцать минут. Если она не явится, я поднимусь наверх и сам приведу ее. Даже если придется вытащить ее из постели.

Дворецкий шарахнулся прочь.

Граф быстро прошагал через холл и принялся открывать одну дверь за другой в поисках библиотеки. Он обнаружил большой танцевальный зал, музыкальную комнату, маленькую гостиную, большую гостиную. Наконец он отыскал нужное ему помещение и сразу направился к буфету и налил себе французского «бордо». Вино оказалось весьма неплохим.

Патриция появилась не через пятнадцать, а через двадцать минут, и сна у нее не было ни в одном глазу.

– Что все это значит? – надменно поинтересовалась она, явно чувствуя себя уверенно в доме своих предков.

Он оглядел ее бархатный халат.

– У меня есть новости, которые необходимо обсудить.

– Именно сейчас? Посреди ночи?

– Именно сейчас, посреди ночи. Я развожусь с тобой. Патриция.

Она побледнела.

– И я честно предупреждаю тебя об этом. Но должен заметить, что честности с моей стороны ты ничем не заслужила. Но я и не позволю тебе всю жизнь мешать мне и связывать меня. Ты получишь поместье и обеспечение, но Кларендон принадлежит Чеду. Впрочем, я могу позволить тебе пожить здесь какое-то время.

– Ах ты, жалкий ублюдок! – прошипела Патриция. – Я не желаю разводиться! Это скандал! Мне его не пережить!

– Патриция, ты, похоже, не в состоянии разумно рассуждать, – сказал граф. – Ты уже вызвала скандал, воскреснув из мертвых.

– Но у меня есть прекрасное объяснение! Я с трудом спаслась из огня и от страха потеряла память! – бешено закричала Патриция. – Я стану любимицей света, вот увидишь!

– Вообще-то, мне твое согласие не нужно, – сообщил ей граф. – Ты ничего не сможешь сделать после того, как бросила меня и ребенка.

– Но я ничего не помню! – сказала она, уже взяв себя в руки, и по ее лицу скользнула ледяная усмешка.

Он с улыбкой посмотрел на нее:

– Ты хочешь сразиться со мной? И полагаешь, что можешь победить?

Она лишь самоуверенно взглянула ему в глаза.

Его улыбка стала шире; сверкнули белые, ровные зубы.

– Патриция, если я не получу развода, я превращу твою жизнь в ад!

Она уставилась на него сверкающими глазами; ее ноздри расширились, щеки порозовели.

– Ты когда-то отвергла меня… из-за моей индейской крови. – Он снова сверкнул зубами и шагнул к Патриции. – Но ведь в моих венах по-прежнему течет все та же кровь. Мои предки любили снимать скальпы с бледнолицых вроде тебя, Патриция. А потом вешали эти скальпы, страшные и окровавленные, себе на пояс.

Патриция побелела.

– Осмелюсь предположить, – продолжал граф, – что и мой отец снял скальп-другой… тебе это понятно, Патриция?

– Ты лжешь, – потрясено прошептала она. В ответ он зарычал.

– Тебе бы лучше молиться о том, чтобы я поскорее получил развод, Патриция. Потому что если его не будет, между нами не останется никаких соглашений, никаких раздельных спален и прочего. Я стану твоим мужем в полном смысле этого слова и буду обладать тобой, когда мне вздумается, и наплевать мне будет на твои чувства! А если ты начнешь сопротивляться, я тебя буду брать силой. И все то время, пока мы будем женаты, твоя жизнь будет настоящим адом!

На глазах Патриции выступили слезы.

– Ублюдок!

– Это точно, – согласился он.

– Ну и получай свой развод, получай! – закричала она. – Я всем расскажу свою историю, и мне все будут сочувствовать, и я найду себе нового мужа! И не какого-нибудь индейца-полукровку!

– Я и не сомневаюсь, что ты встанешь на все четыре лапы, как кошка, – беспечно бросил граф и тут же раскланялся. – Я буду сообщать тебе о ходе процесса.

Граф подъехал к дому на Глосестер-стрит, когда рассвет лишь начинался и небо еще было розовато-лиловым.

Он на секунду остановился перед воротами. Утро было туманным, и клубы густого тумана окутывали все вокруг. Дом казался неживым, пустынным, слишком тихим. Но, конечно, ему это лишь показалось, ведь там, в доме, были Джейн и его дочь, и они мирно спали. Граф зашагал вперед, стремясь поскорее сообщить Джейн хорошие новости и упросить потерпеть, продержаться совсем немного, пока минует этот тяжкий период.

Очень скоро он разведется, и они с Джейн поженятся заново.

Сердце Ника затрепетало при этой мысли. Но чем ближе он подходил к дому, тем все более мрачнел. Что-то показалось ему не так, в душу закралось странное подозрение. В доме было чертовски тихо! И все ярко-желтые ставни были плотно закрыты. Это поразило его сильнее всего. Он напрягся, стараясь услышать хоть какой-нибудь звук, может быть голосок Николь, всегда просыпавшейся чуть свет. Но он ничего не услышал, совсем ничего, даже птицы не чирикали возле дома. Граф, конечно, понимал, что еще слишком рано и даже молочники еще не появлялись на улицах.

Он позвонил у двери, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Уж Молли-то наверняка встала, она должна готовить завтрак для своей хозяйки. Ответа не последовало, и граф позвонил еще раз, потом еще и еще… Он попытался заглянуть в одно не закрытое ставнями окно, но занавески внутри были плотно задернуты.

Граф вдруг испугался.

Он, что есть силы, ударил кулаком в дверь и закричал:

– Молли! Открывай! Это я, граф Драгморский!