Вера Петровна в этот день была полностью счастлива. Настя ничего отвечать не собиралась.

— Они меня обзывали свиньей! И все так смеялись… Из-за капли сока на юбочке!

— Вероника, твои одноклассники поступили некрасиво. Нельзя оскорблять человека, особенно если он не виноват. И они были неправы, а ты была права… ровно до того момента, когда влепила Юле ложкой по лбу.

— Они меня ненавидят! У меня вообще нет друзей!

— Ошибаешься. У тебя есть по крайней мере один друг — я. И я ни за что не назвала бы тебя свиньей. Даже если бы ты вылила на юбочку всю пачку сока.

— Даже если б специально?

— Даже так.

— Пойдем на кухню, проверим!

— Без проблем.

Наблюдая за тем, как Вероника выливает целый литр персикового сока на форменную юбку, даже Тамарочка усомнилась в адекватности Насти, которая при этом и слова не произнесла.

— Ну зачем мне этот английский? И без того уроков много!

— Давай тогда сегодня занятие отменим. Но если хочешь, то я позвоню тебе вечером, перед тем, как ты ляжешь спать, и спрошу по-английски: «Как дела?». А ты мне что-нибудь ответишь.

— А ты мне позвонишь?

— Обязательно.

С тех пор Настя звонила Веронике каждый вечер, хоть разговор их и сводился к двум-трем фразам.

— Настя, а друзей можно купить?

— Конечно, нет.

— Но ведь папа тебя мне купил.

— Он купил мое время, но не мою дружбу. Собирайся уже, а то в кино опоздаем, — Вера Петровна сама попросила Настю сегодня составить Веронике компанию.

— Омафакинэс![1] — Вероника иногда вставляла это ругательство, но вряд ли понимала его смысл, поэтому Настя просто предпочитала не заострять на нем внимания. — Вот за что мне в друзья досталась такая зануда? Давай в кино и Наташу позовем — она так смешно хохочет! А вот тебя можно и тут оставить, все равно в веселье от тебя толку мало.

Только через месяц они пришли к общим правилам взаимодействия. И нельзя сказать, что поведение Вероники существенно изменилось — она чуть реже пропускала гимназию, чуть чаще садилась за уроки без предварительной «головной боли», но на этом достижения Насти заканчивались. Однако Александр Алексеевич и в этих небольших сдвигах видел грандиозные победы, за что Настю и благодарил. Она пока не чувствовала себя достойной похвалы, но при этом и понимала, что в будущем об этих заботах никто и не вспомнит. Наверное, напрасно Александр Алексеевич не женился повторно и, судя по кухонным сплетням, даже не собирался. Девочке нужен тот, кто хотя бы отчасти способен сыграть роль матери. Вероника приняла бы это как факт. Но чем старше она становится, тем ей сложнее будет принять нового человека в своей жизни. И тем сложнее будет ее отцу.

Отношения с остальными «крепостными» у Насти тоже были доброжелательными. Так она и думала, пока случайно не услышала разговор на кухне. Настя замерла в коридорчике, а потом, собравшись, быстро ретировалась в гостиную, но успела уловить самое важное — она, дескать, работает меньше остальных, но получает ту же зарплату. Некоторые за эти деньги вкалывают с утра до ночи. Претензия эта, вызвавшая шумное одобрение, прозвучала из уст Веры Петровны — няни Вероники. От нее такого подвоха Настя не ждала. Вот что за людская сложность? Разве обязательно нужно в глаза улыбаться и строить из себя саму доброту, искреннее благодаря за то, что у пожилой женщины теперь куда больше свободного времени, чтобы за спиной потом говорить совсем другое? Разве не Вера Петровна так открыто восторгалась, что теперь не обязана ходить даже на родительские собрания — учебные вопросы были переложены на Настю. Зависть это или склонность к сплетням — неважно, но Настя теперь чувствовала себя не в своей тарелке. Ведь действительно, она проводила в этом доме от полутора часов до пяти максимум, а потом преспокойно отправлялась восвояси, убедившись, что задание в гимназию выполнено. Та же Вера Петровна и будила Веронику, и укладывала ее спать, и на прогулки с ней ходила, и в магазин за новой курточкой… Времени на личную жизнь у нее не оставалось вовсе. Или Иван Иванович, муж Тамарочки, постоянно был занят: то забор отремонтировать, то в гараже убраться, то за покупками в супермаркет отправиться. Даже Наташка вопила в поддержку Веры Петровны, хоть и сама была не слишком-то завалена обязанностями.

Стоит ли обращать внимания на сплетни? Конечно, нет, потому что сплетники всегда найдут тему для обсуждения, что бы ты из себя ни строил. И… да, если при текущей ситуации ты рискуешь стать изгоем. Настя не была склонна к открытым конфликтам, но и совсем не изменить поведения после услышанного сил в себе не нашла. И чуть позже начала добровольно брать на себя другие обязанности — ничего страшного, если она сама соберет грязную одежду Вероники и отнесет в подвальную прачечную, или разложит по шкафам чистую, только что принесенную Наташкой, или сходит до ближайшего магазина вместо Ивана Ивановича, потому что тот забыл купить растительного масла. Это были мелочи, но зато Настя утешала ими совесть и спасалась от скуки, когда не проводила время с Вероникой. Настины усилия незамеченными не остались — и теперь уже сама Тамарочка или Иван Иванович без стеснения просили о помощи. С одной стороны, в этом не было ничего плохого, но с другой — судя по намеченной тенденции, Насте скоро придется переехать в этот дом и перейти на круглосуточный режим работы, дабы окончательно влиться в крепостную семью.

Но они не знали, что ее трудовые обязанности отнюдь не заканчивались, когда она покидала многолюдное поместье. Каждый день после этого ей предстояла передышка в виде пути домой, а потом и допрос с пристрастием. Не только мать, но и сестры с любопытством выспрашивали о каждой мелочи, а первая еще и показательно сокрушалась, что дочь так мало времени проводит с хозяином дома. Ну неужели Насте трудно дожидаться его возвращения с работы, чтобы пожелать доброго вечера, а уж после того ехать уезжать? Так, глядишь, и подвез бы по доброте душевной.

Очередной просьбой Тамарочки стал звонок Артёму. Близились новогодние каникулы, поэтому стоило позвонить блудному сыну и удостовериться, что он не забыл, в какой стороне находится отчий дом. Сам он вряд ли напряжется до такой степени, чтобы нажать на кнопку телефона и всем жизнь упростить. А персонал к указанной дате комнату подготовит, водителя в аэропорт снарядит. Обычно за это отвечала Тамарочка, но Насте показалось, что теперь та попросту спихнула с себя неприятную обязанность. Уже по этому факту и другим разговорам Настя пришла к выводу, что Артёма воспринимают как ребенка, еще более избалованного, чем его сестра. И если у Вероники это был временный период, который уже иссякал, то для Артёма подобные выкрутасы не имели никаких оправданий. Настя даже к хамству приготовилась, на которое Наташка с первого дня и настраивала.

Но она переживала зря. Парень на другом конце мира ответил с десятого раза и говорил с иронией, но без нахальства:

— Тамарочка? Ну наконец-то ты звонишь мне, любимица моя, — на заднем плане было шумно. Настолько, что иногда перекрывало его собственный голос. А что он сам там мог расслышать — большой вопрос. Потому он даже не пытался. — Тамарочка, я не приеду в этом году на праздники. Сильно занят учебой. Но по тебе, любимая, скучаю безумно — приеду и все наверстаем, обещаю. Ты к тому моменту только от муженька избавься. И оторвемся, как в старые добрые времена.

Перед глазами у Насти невольно всплыла пятидесятилетняя розовощекая Тамарочка в обнимку с парнем с фотографии. Она зажмурилась и потрясла головой, чтобы отогнать несуразное видение, но потом поняла — он специально городит эту чушь. Это такой стиль общения, подразумевающий флирт со всеми подряд или провокацию раздражения конкретно у Тамарочки.

— Артём! — пыталась докричаться до него Настя. — Ты тогда сам позвони отцу, сообщи об этом, а то ведь тебя тут все ждут. Я не Тамар…

— Что? Вы или там погромче орите, или тут потише шумите, — рядом с ним раздался громкий смех. Артем что-то крикнул в сторону, а потом вернулся к собеседнице: — Все, все! Сами там все решите, а я занят. Увидимся летом.

— Артём! — Насте казалось, что его решение провалило первую ее серьезную миссию, поэтому хотела уточнить детали или уговорить его перезвонить Александру Алексеевичу. Почему тот сам ему не звонит — этот вопрос Насти не касался. Но Артёма в этом доме ждут с нетерпением, даже Тамарочка, которая знала его еще ребенком. А уж как расстроится Вероника, которая в последние дни только о брате и говорила… — Артём, подожди!

Поскольку шум стих, Настя решила, что на том конце отключили вызов. Но она даже не успела разочарованно вздохнуть, как голос раздался снова, но тише и спокойнее. Вероятно, он додумался выйти из шумного зала.

— Тамарочка, ты ли это? Что с твоим голосом?

— Да это не Тамарочка! — немного раздраженно ответила Настя. — Я репетитором работаю у Вероники, меня попросили тебе позвонить, чтобы узнать дату приезда!

— О как, — растерялся он. — И как зовут тебя? Что репетируем сестренке?

— Настя зовут. Английский, — покорно ответила она, словно это имело значение.

— Привет, Настя. Но повторяю теперь уже специально для тебя — я не приеду. А теперь пойди и сообщи это Нике — эта маленькая злючка так разозлится, что вопьется в твои глазенки своими маленькими коготочками и будет рвать, рвать, рвать… Прощай, Настя.

И после этого отключился. Только теперь до Насти дошло, почему именно ей, новенькой и кого меньше всего жалко, поручили этот звонок. Видимо, все были в курсе вероятности того, что Артём приезжать не намерен. И именно узнавший об этой новости вынужден будет сообщать восторженно ждущему ребенку, что восторги были напрасны. А потом утешать ревущую девочку или даже стать ее злейшим врагом, ведь детское сознание редко отличает субъективное от объективного. Вероника же с сентября вела календарь и зачеркивала дни, чтобы точно знать, сколько осталось до приезда брата…