— Это были просто ссоры, ничего масштабного… во многих семьях так, — он снова помолчал. — И в тот вечер они разругались, прямо на корпоративе. Мама сильно эмоциональная была, отец спокойнее, но и его можно было вывести из себя. Он остался на вечеринке, а ей позволил уехать домой. Но мама — как я уже сказал, слишком импульсивная — вместо того, чтобы взять такси, сама села за руль. Мало того что выпила, так еще и на эмоциях…

— И тогда она разбилась, — закончила Настя. Ей хотелось вытащить руку из кармана пуховика и коснуться его плеча, но она не знала, как Артём это воспримет, поэтому и не стала этого делать.

Он будто и не услышал, заканчивая:

— Его вина растоптала. Как если бы он сам ее убил и лишил детей матери. С тех пор он только этой виной и живет — это ему, а не Веронике, нужны психологи.

— А ты винишь его?

— Я? — Артём посмотрел на нее. — Нет, конечно. Ну, может, поначалу в поисках виноватого пару раз и сорвался, но это быстро прошло. Маму убила случайность и собственная ошибка, но уж никак не отец.

И тут до Насти дошло нечто важное:

— А ты сам говорил ему об этом? О том, что не винишь.

— Он и не спрашивал. И все равно бы ничего не изменилось — он каждый день видит Веронику, мои слова не исправили бы того, что сестренка растет без матери. Ему нравится себя винить. А я этим пользуюсь. В каком еще другом случае мне бы позволили куролесить по всему миру и быть основной статьей семейных расходов?

— Даже если не поможет, все равно скажи! — Настя повысила голос, заметив, что и эту тему Артём умудрился свести к шутке. — Не будь этим — как ты их назвал? — темные звери? Ну, те, которые не думают о чувствах других!

— Посмотрим.

Артём улетел вечером первого января, и дом тут же затих, погружаясь в спокойное блаженное умиротворение, где никто не разговаривает слишком громко и не смеется в полный голос без причины. В ожидании лета, когда Артём заглянет снова. И теперь даже Настя будет ждать его возвращения, поддаваясь всеобщему настроению. Но если остальные видели в нем далеко не то, чем он являлся, то Настя теперь его воспринимала иначе. И была ему благодарна за то, что он — с виду темный зверь — подпустил ее настолько близко, чтобы она разглядела: не такой уж он и темный, каким хотел бы сам казаться. Но и темноты там немало. Он, умеющий разложить по полочкам всех вокруг, сам толком не понимал, что происходит у него внутри.

Глава 6

Настя любила придумывать разные теории — по любому вопросу. Есть среди них и такая. Никаких «вторых половинок» не бывает! Первая страсть — это гормональный процесс, который быстро проходит. Версия же о «вторых половинах», ищущих друг друга по свету, не предполагает скоротечности чувств. Так вот, любые два взрослых, психологически зрелых и заинтересованных в этом человека уживутся. Любые! Для этого достаточно быть взрослым, психологически зрелым и заинтересованным в этом. Браки заключаются не на небесах, а в умах людей — и каким будет конкретный брак, только от самих людей и зависит. Ну, а романтики пусть бесконечно ищут свои «половинки». Возможно, и это нужно — например, чтобы писать стихи?

* * *

Нельзя сказать, что Вероника адаптировалась в новой школе без проблем. Но она адаптировалась! Уже в конце первой недели она взахлеб рассказывала о том, как их с Таней ругала учительница за то, что они носились по коридору. Этот рассказ из уст другого ребенка прозвучал бы иначе, но Вероника носилась по коридору — с неведомой Таней, которая не считала ее достаточно заразной, чтобы носиться по коридору вместе! На следующей неделе Веронике прилетело мячом от Миши, а она в ответ ему тоже зарядила мячом. В итоге урок физкультуры закончился дракой между девочками и мальчиками. Потрясающие новости! О старой гимназии девочка перестала вспоминать уже на третьей неделе. Это была безоговорочная победа Настиной идеи, которую признали все, даже, нехотя, Вера Петровна.


Сама образовательная программа отличалась, но не слишком сильно. На мелочи, вроде обшарпанных стен и дежурств раз в неделю, Вероника внимания не обращала — благо, дети быстро перестраиваются. Как и предсказывал Артём, Александр Алексеевич уже к концу января прибавил Насте зарплату — пусть и не в два раза, но этим снова обострил ее отношения с «крепостными». Прямо ей ничего не говорили, но некоторая отчужденность висела в воздухе. Возможно, только Наташка умела завидовать открыто — и именно потому что высказалась в глаза, им обеим стало проще общаться дальше. А остальные привыкали медленнее, но и они постепенно смирялись.


Настя задержалась на ужин, что делала крайне редко, поэтому вернулась домой позже обычного. И уже на пороге поняла, что произошло нечто ужасное. Мама сидела за кухонным столом — серая, словно постаревшая за один день, сестры рядом — красная и распухшая от слез Викуля и бледная Катюша.


— Что случилось? — Настя, даже забыв разуться, остановилась перед ними.


Ответила Катюша:


— Викуля беременна.


Настя рухнула на стул и уставилась на младшую сестренку. Судя по виду, та не слишком обрадована этой новости.


— А где Егорка?


У мамы и голос был серым:


— А его нет, как видишь. Трухнул. Сказал делать аборт. А потом даже телефон отключил. Я уже ходила к ним — этот мерзавец из комнаты не вышел. Знал, поди, что я ему хребет переломаю. Родители его бормочут что-то про возраст… всех троих бы убила… если б вы тут без меня обошлись, пока я в тюрьме сижу.


Вот и вся возвышенная романтика… Настя не ожидала такого от Егорки! Да какой он, к чертям собачьим, теперь Егорка? Правильно мама говорит — мерзавец.


— И что ты собираешься делать? — осторожно спросила Настя.


Викуля вместо ответа снова расплакалась. Как раз ее решения Настя и не могла предсказать. Если бы она сама оказалась в такой ситуации, то родила бы — она умела любить чужих детей, полюбила бы и своего. Катюша бы сделала аборт. Хотя нет, Катюша и не оказалась бы в такой ситуации. И вот только с Викулей все было не так однозначно.


— Викуль, — Катюша говорила непривычно тихо. — Делай аборт. Пока ранний срок…


Младшая не отвечала, тщетно пытаясь успокоиться. Тогда высказалась и мама:


— Тебе восемнадцать. Восемнадцать, едрить твою неловко! — она и сама едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. — Спросите у меня, каково это — растить детей без отца! Спросите! Дети — самое важное в жизни, но только если они вовремя. А когда не вовремя — это крест. Викуля, не будет тебе ни галерей, ни о чем ты там мечтала — сядешь вместо меня за прилавок. Вот и все твои галереи.


В ту ночь Настя слышала, как мама плачет. А ведь та не плакала даже после ухода отца. Злилась, проклинала, но чтобы так безотчетно рыдать… Потому что все, что она делала, было ради дочерей. И теперь, когда она столкнулась с такой ситуацией, ее сердце рвалось так, как никогда не рвалось из-за себя.


Наутро уже почти спокойная Викуля сказала, что сделает аборт. Настя позвонила на работу и отпросилась на этот день. Они вместе сидели в очереди к гинекологу, чтобы получить направление, когда до сих пор серая и непривычно молчаливая Мария Максимовна неожиданно подскочила на ноги и схватила Викулю за руку:


— Все, моя красавица, поехали домой. Справимся! Да ведь, девочки, справимся?

— Конечно! — кажется, даже Катюша вдруг почувствовала облегчение от такого неожиданного решения, а уж Настя и подавно.

Потом они до конца дня планировали, что делать дальше — Викуля возьмет в институте академ, а потом восстановится. Сидеть с ребенком найдется кому, да и финансово Настя с мамой вскладчину легко расходы потянут, а там, глядишь, и Катюша закончит институт и тоже устроится на работу. Викуля после академа на учебу вернется, а ребенок один не останется! Младшая сестра тоже участвовала в этом обсуждении и даже немного ожила.

Но потом все равно плакала. Она плакала каждый день, лишь ненадолго отвлекаясь. Уже смирившись с тем, что станет матерью, она никак не могла пережить одного — предательства Егорки. И даже не того, что испугался — а кто бы на его месте не испугался? А что бросил ее одну в такой непростой период. Наверное, она сломалась ровно в ту секунду, когда он отключил телефон, и дальнейшее уже не имело принципиального значения. Егор тоже появился недели через две, долго извинялся, что-то бубнил, но Викуля после его ухода плакала еще сильнее. Это был нервный срыв, который никак не заканчивался. Но к врачу ехать она наотрез отказывалась. С ней рядом постоянно кто-то был, но успокоить себя только она сама и могла — приняв реальность жизни.

Когда все вернулось в нормальное русло, и Викуля пришла в себя, у нее начались боли. Ребенка она потеряла на десятой неделе. Но уже так не ревела — видимо, раньше выплакала все, что могла. Казалось бы, все стало таким, как раньше, пусть и после тяжелого периода, но на самом деле не так — Викуля стала другой. Она больше не могла оставаться возвышенной феей.

Мама тоже изменилась. Если раньше она была суровой, то теперь стала суровой до жестокости. Теперь она уже не мечтала, а требовала, чтобы Настя думала о замужестве. Если не хочет в тридцать лет с завистью смотреть на другие семьи. И теперь каждый день, как по расписанию, напоминала дочерям, что сама она не вечная, что пора бы уж и им о себе позаботиться. И по ее мнению, единственным признаком заботы о себе был законный брак. Это хотя бы обезопасит ее от незапланированных внуков! Обстановка в доме стала невыносимой.