Одну за другой она расстегнула пуговицы на его рубашке и прижалась к нему, наслаждаясь твердостью мышц и грубостью его груди по сравнению с ее кожей. Это делало ее бесстыдной? Казалось, что такого понятия не существовало. А также не было ни неодобрения, ни сожаления. Существовала только сильная физическая потребность быть ближе, чувствовать себя связанной с ним, быть его частью, насколько это возможно. Поерзав на его коленях, она обхватила его ногами и практически обернулась вокруг него.

Она не знала, сколько они так сидели в молчании и облегчении, и жаре своих тел. Неопровержимое доказательство его желания пульсировало через брюки, вызывая внутри нее отклик с обещанием чего-то, что еще только случится между ними.

Несомненно, случится, но не здесь. Не в этом месте.

Он мягко спросила, уткнувшись в его плечо. — Как думаешь, они нас найдут?

Он покачал головой, гладя ее по волосам. — Мы в безопасности.

Она кивнула, уже зная ответ. Было что-то ошеломляющее и сверхъестественное в этой часовне, необъяснимое, но заслуживающее доверия. Они оба это знали, даже хотя и не понимали.

— Мы не можем здесь долго находиться, — отметил он. — Подождем, пока не начнет светать, и пойдем в Эджкомб.

— Но я должна вернуться на ферму.

Его грудь словно налилась свинцовой тяжестью. — Ты думаешь, что я верну тебя этим людям? Такому дядюшке?

— Вообще-то в опасности находится именно он. Мужчины, с которыми он встречался сегодня ночью, определенно преступники, и, кажется, он их чем-то рассердил. Ты же слышал, как они планировали избавиться от него.

— Мы не знаем наверняка, что они обсуждали Барнаби.

— А кого еще?

Он крепче обнял ее. — Мне, черт побери, все равно, о ком они говорили, если ты в безопасности.

— Со мной будет все в порядке. Никто не знает, что мы там были ночью. Было слишком темно, чтобы они смогли нас узнать, кроме того, мы очень быстро сбежали оттуда. — Она решительно выпрямилась, но осталась сидеть на его коленях, обнимая его. — Если я не вернусь домой, это лишь вызовет подозрения. Что, если те люди из лачуги узнают об этом? Сколько пройдет времени, пока они сложат «два» плюс «два»?

— Если только они умеют считать.

— Они стреляли в нас. Убийства они не побоялись.

— Вот почему я настаиваю, чтобы ты пошла со мной домой.

— Но разве ты не понимаешь, что, если я смогу проскользнуть назад домой так, что никто не заметит моего отсутствия, я буду в безопасности. И смогу продолжать наблюдение.

— Ты больше не будешь наблюдать, — его голос был несколько резким, полным эмоций. — Оставь это мне.

— Так для тебя это не так опасно, как для меня?

— Это не имеет значения.

В его словах она услышала горечь, намек на отчаяние. Его глаза заблестели, когда он посмотрел в темноту алтаря. Она почувствовала, что он снова отдаляется. Не в состоянии понять «почему», она так крепко схватила его плечи, что поняла, что, вероятно, причинила ему боль. — Это имеет значения для меня, — сказала она с тихой решительностью.

Его янтарный взгляд с грустью ласкал ее. — Нет, Софи. Не позволяй этому иметь для тебя такое значение.


Она почувствовала, как на глаза навернулись слезы, ее горло сжалось. Она отпрянула, позволив холодному воздуху хлынуть в пространство между ними, хотя холодное уныние наполнило ее сердце. — Зачем ты это делаешь? Почему ты тянешься ко мне, а потом отталкиваешь?

— Потому у меня нет права тянуться к тебе, — в его лице боль сочеталась с решительным облегчением.

— Как ты можешь говорить это? Почему… — из ниоткуда на нее нахлынуло тревожащее подозрение, и она перестала задавать вопросы. Софи пыталась отодвинуть его в сторону, пыталась не думать о нем плохо, но коварное сомнение все равно закралось в ней.

Ложь. Полуправда. Неискренность. Он отказался признать, что был в Эджкомбе в тот день, когда она увидела его, смотрящего в окно. Она не могла не думать о том, чем он там занимался, и о том, что он не желал даже, чтобы она об этом знала. Тогда утром, на пристани, казалось, он был охвачен отчаянным, личным горем, хотя не знал ни одной жертвы, выброшенной на берег.

— Что ты прячешь? — она сжала его лицо в ладонях. — Ты что-то… сделал… что заставляет его бояться?

На мгновение его поразительная реакция застала ее врасплох. Потом он взял под контроль свои эмоции и спрятал свои мысли за пустым взглядом. Он обхватил ее запястья и отвел ее руки от своего лица. — Да, я боюсь. Ты пугаешь меня, Софи, своей легкомысленной безрассудностью и упрямым отказом прислушаться к разуму. Из-за тебя нас этой ночью могли убить.

Это голословное утверждение лишило ее дыхания, пронзило до самого сердца. На глаза снова навернулись слезы, делая его образ расплывчатым. Она сморгнула их и поняла, что он только что сделал.

Он не ответил на ее вопрос. Не доверился ей, ни сказал ничего о себе, а снова вернулся к разговору о ней. Ее ошибки. Ее неудачи. Как будто она не открывалась ему. Как будто он не знал о ней намного больше, чем она знала о нем.

Снова неискренность. Снова полуправда.

— Ты лжешь, — она задрала голову так, что их подбородки оказались на одном уровне. — Мне все равно, злит тебя это или нет, я не боюсь это говорить. Что-то засело внутри тебя, и оно тебя разрушает.

— Ты ничего обо мне не знаешь.

Она грустно покачала головой. — О, но я знаю. В ту ночь, когда мы встретились, тут, в этой самой часовне, я увидела, кто и что ты есть. Хороший, порядочный человек. Смелый, принципиальный мужчина. Мужчина, которому я с легкостью могла…

На сей раз она была рада всхлипу, что подавил ее признание, о котором она могла бы пожалеть.

— Я считаю, что в ту ночь встретила настоящего Чада Ратерфорда, и я искала его с тех самых пор.

— А ты не думала, что, как и остальное в ту ночь, этот человек мог быть видением, созданным туманом?

Она хотела вытрясти его из той ядовитой атмосферы, в которой он находился. Вместо этого она сошла с его колен, встала и обернула плащ вокруг себя.

— Я возвращаюсь в дом моей тети, — сказала она. — У меня нет выбора. Если я пойду с тобой в Эджкомб, это только возбудит дядины подозрения. Так будет безопаснее.

Он встал рядом с ней, высокий, мрачный и все такой же желанный. Софи удивлялась тому, что ее так к нему тянет, что она хочет его с такой силой, несмотря на тот барьер, что он воздвиг между ними. Ну, этот барьер в лучшем случае расшатался, и она знала, что если пройдет необходимые несколько дюймов, он снова обнимет ее, окружая своей силой и предоставляя защиту. Ох, но не рассказывая правды о том, что бурлило внутри него.

Она справилась с порывом и прошла до конца скамьи. — Ты идешь или я возвращаюсь обратно одна?

Она пошла по приделу, ожидая, что он последует за ней. У двери она остановилась, прислушиваясь к его шагам, но ничего не услышала и вышла из часовни. Среди разбросанных надгробий, она снова остановилась, испытывая неуверенность. Позволит ли он ей тащиться домой одной через торфяник? Оттолкнула ли она его навсегда?

Услышав скрип позади себя, она развернулась и увидела, что он стоит в дверях. Он не двигался, только его грудь и плечи опускались и поднимались, словно он пробежал весь неф. Он просто стоял там с диким, буйным взглядом, пронзавшим темноту, заставив ее развернуться и закрыть глаза.

Его приближающиеся шаги удержали ее на месте. Ее колени ослабли, когда он подошел и обхватил рукой ее за талию. Он отбросил ее волосы и сказал, прижимаясь к ее затылку.

— Ты хочешь знать, почему меня тянет к тебе? Вот твой ответ, — он прижался к ее спине и ягодицам, его твердые мышцы прекрасно сочетались с ее мягкой плотью. Сдержанная энергия, трепещущая в его мускулах, пробудила ее чувства.

— Не имеет значения, насколько сильным я стараюсь быть, когда я рядом с тобой, то теряю понятие того, что правильно. — Его дыхание одновременно опаляло ее кожу и вызвало мурашки. — Я забываю кто и что я есть, и кем и чем являешься ты. Ты желаешь быть безрассудной? Быть похожей на меня? Тогда берегись. Несмотря на свое рождение, я не джентльмен. Такая леди, как ты, никогда не должна доверять такому негодяю, как я.

И прежде чем она успела подумать, сопротивляться ли или согласиться, он развернул ее и смял ее рот своим. Замешательство, шок и яростное желание столкнулись с сильным толчком его языка, и она вся растаяла, сдалась ему без борьбы. Поцелуй длился и длился, она кружилась в его блаженстве, пока часовня и кладбище вокруг них не исчезли, а реальностью стало лишь соединение их ртов, горячее дыхание и колотящиеся сердца.

Потом его рука оказалась под ее плащом, ее рубашкой, скользнула между ее бедер. И пока она скользила в захватывающее искушение его ладони, ее наполнил опасный страх, она не боялась потеряться в нем, а скорее, опасалась того, что она сдаст свою территорию, отдастся ему, не учитывая последствий. Последствия, которые она чувствовала, боялась… и всё же постоянно игнорировала.

Свободной рукой, зарывшейся в ее волосы, он наклонил ее назад, лишив равновесия и открыв ее горло жару обжигающего обещания. — Если бы мы не были на освященной земле, я бы сделал тебя своей в эту же минуту и научил бы кое-чему о риске и приключении.

Он поднял голову, в его глазах светилась ирония, когда он оглядел церковный двор. — Благословите нас. Отче, ибо мы согрешили…

— Нет, мы не согрешили, — она запнулась. Испытывая головокружение, пошатываясь, она сглотнула, пытаясь избавиться от комка в горле, только ей удалось это наполовину. — Пока нет.

— Но мы согрешим. Мы оба это знаем.

Она задрожала, сознавая истинность его слов.

Он отпустил ее. Они вышли с церковного двора и прошли по Блэкхит Муру. Наконец, дошли до пастбищ, к дороге и ферме ее тети, где он ее быстро поцеловал и исчез в ночи.