— Боюсь, успокаиваться еще рано. И я всю ночь не спала, потому что, милая кузиночка, ты поставила передо мной одну из труднейших задач, какие мне доводилось решать в жизни.

Она лукаво улыбнулась.

— Если, конечно, исключить время, когда я принимала решение, бежать мне с Хью или нет.

— И это было очень трудно?

— Невероятно! Я бесконечно его любила и боялась сделать его несчастным, — ответила Ингрид. — И все еще боюсь, что когда-нибудь он пожалеет о покинутом доме предков, родовом поместье и стольких друзьях.

— Увидев его, я подумала, что он просто светится счастьем, — сказала Лоретта.

— Именно к этому я и стремлюсь! И молюсь, чтобы Бог смилостивился и мы могли бы когда-нибудь пожениться, чтобы у нас были дети, которых нам обоим так не хватает!

Лоретта понимала, что подразумевала ее кузина.

Если бы жена маркиза умерла, они могли бы пожениться, и их жизнь пошла бы по-другому. Она не удержалась и спросила:

— Но поженившись, вы могли бы вернуться в Англию?

— Я часто задаю себе этот вопрос, — ответила Ингрид тихо, — но, боюсь, ответ малоутешителен.

Она вздохнула и продолжала:

— Хотя я сразу бы вышла за Хью, окажись он свободен, все равно нам еще много лет было бы трудно вернуться в Англию.

В ее голосе Лоретта различила страдание.

Конечно, пока жив граф Уикский, он не захочет, чтобы его разведенная жена жила в одной с ним стране.

И поэтому, возможно, люди не станут принимать Ингрид.

И она знала, что Кэрты вряд ли ее простят. Но, с другой стороны, как говаривала ее няня, время лечит все раны.

Старшее поколение, возможно, сочтет нужным по-прежнему карать Ингрид за ее грехи.

Но более молодое поколение примет Ингрид как маркизу Голстонскую, хотя бы потому, что ее муж очень богат и знатен.

Лоретта порывисто наклонилась и взяла руки Ингрид в свои:

— Я буду от всей души молиться, Ингрид, чтобы к тебе пришла вся полнота счастья, какой ты заслуживаешь.

— Но я счастлива! — ответила Ингрид с вызовом. — И все-таки я не хочу, чтобы ты допустила ошибку. Мою величайшую ошибку я допустила, когда в семнадцать лет позволила выдать меня замуж за человека втрое меня старше!

— Ну хотя бы в последнем я не могу обвинить папу, — улыбнулась Лоретта.

— Это правда, — сказала Ингрид. — И все-таки твое положение было бы почти таким же, как мое.

— Но почему? — спросила Лоретта.

— Потому что большинство французских аристократов — и Фабиан не явится исключением — предпочитают оставлять жен в деревне рожать и растить детей, пока сами они развлекаются в Париже с красавицами, которые сделали Париж предметом зависти — или неодобрения, что зависит от точки зрения, — всего цивилизованного мира.

Лоретта засмеялась:

— Я знаю, что думают о столице Франции наши родственники. Особенно с тех пор, как тут поселилась ты.

— Можешь не продолжать! — сказала Ингрид. — Я прекрасно представляю, что они говорят! Но что касается Фабиана, меня тревожат не только парижские соблазны. Она тяжело вздохнула:

— Я боюсь, любовь моя, что он разобьет твое сердце, как разбил стольким женщинам!

— Я все понимаю, — ответила Лоретта. — Вот почему я решила, что, раз он, как ты говоришь, современный Казанова, папа не заставит меня выйти за него.

Она добавила голосом, ставшим более глубоким от нахлынувших на нее чувств:

— Я ведь была бы невыносимо несчастной, пока не встретила бы кого-нибудь вроде твоего обаятельного маркиза.

Ингрид вскрикнула от ужаса.

— Как ты можешь даже думать о подобном, когда еще не вышла замуж? — спросила она. — Мне выпала удача, огромная удача, так как Хью не похож на большинство англичан, и свершилось чудо: он любит меня всем сердцем, всей душой и правда не жалеет ни о чем, что считал нужным и важным до встречи со мной.

Ее голос смягчился.

— Я ведь знаю, что на его месте любой другой английский джентльмен тосковал бы по охоте на птиц осенью, по лисьей травле зимой, а главное — по своим клубам, в которых мог бы встречаться с друзьями по школе и университету! Она помолчала.

— Если Хью и думал о чем-либо подобном, он ничем этого не показал. Но пойми, я все время нахожусь на грани, все время думаю о той минуте, когда он впервые пожалеет, что позволил себе настолько нарушить законы света, связав свою судьбу с замужней женщиной.

Все это время Ингрид говорила так трогательно, что Лоретта нежно обняла ее и поцеловала, прежде чем сказать:

— Я люблю тебя еще больше за твою откровенность, и я все-все поняла. А потому ты должна помочь мне, чтобы я не оказалась в твоем положении.

Ингрид прижала ладонь ко лбу.

— Я думала, думала, думала, как это сделать, и, хотя это нарушает все приличия, мы с Хью решили, что лучше всего тебе познакомиться с Фабианом в несколько компрометирующей обстановке.

— О чем ты говоришь? — спросила Лоретта с некоторым страхом.

— Собственно говоря, он сегодня завтракает у нас.

— Сегодня?! — вскрикнула Лоретта.

— Да, — ответила Ингрид. — Хью хотел под каким-нибудь предлогом отклонить его визит, но я подумала, что нет смысла тебя прятать. Сплетни облетают Париж мгновенно, и, если мы не будем крайне осторожны, скоро все узнают, что у нас гостит очень молодая и красивая девушка.

— Так что же делать? — с тревогой спросила Лоретта.

И ей представилось, что Ингрид отсылает ее в отель или еще куда-нибудь, где она будет совсем одна. Ей стало страшно.

— А вот что, — медленно сказала Ингрид. — Нам придется превратить тебя из geune fille в женщину примерно моего возраста и замужнюю.

Лоретта уставилась на нее широко открытыми глазами, и она продолжала:

— Ты выглядишь очень юной, но если оденешься, как одеваются дамы-модницы, и чуть подкрасишься, насколько принято в Париже, полагаю, Фабиан не заподозрит, что ты не та, за кого мы тебя выдадим.

С легким смешком Ингрид добавила:

— Одно безусловно: он никак не подумает, что может встретить чистую и невинную английскую юную девицу в доме известной графини Уикской.

— Но если я буду считаться замужней, — спросила Лоретта, — что мне говорить о моем муже?

— Во всяком случае, как можно меньше, — ответила Ингрид. — Раз он англичанин, то, следовательно, невнимателен и глуп и предпочитает охоту и прочие мужские развлечения тому, чтобы проводить время с женой. Не то бы он не отпустил тебя в Париж одну. Пожалуй, нам следует намекнуть, но очень тактично, что у твоего мужа есть… другие интересы, кроме тебя.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Лоретта. — Какие другие интересы?

Ингрид поняла, что ее юная кузина слишком наивна, чтобы уловить скрытый смысл ее слов, и сказала поспешно:

— Ну, во-первых, охота, лошади, во-вторых, и, конечно, он мог бы несколько… увлечься красивой актрисой.

— А! Вот что! — воскликнула Лоретта. — Прекрасная мысль, и она объясняет, почему я здесь одна.

— Именно! А теперь, любовь моя, вставай-ка, и мы займемся твоим превращением в ту, чью роль тебе предстоит играть.

Она встала, а Лоретта подбежала к окну и выглянула наружу.

— Я в таком волнении, что я в Париже, — сказала она. — И маркиз или не маркиз, а я хочу хоть немножко познакомиться с тем, что делает Париж самой замечательной столицей в мире!

— Сейчас, когда зацвели каштаны, он очень красив, — заметила Ингрид. — Ну конечно, любовь моя, ты должна его посмотреть. Я хочу, чтобы у тебя остались приятные воспоминания об этой поездке вопреки всем тревогам из-за маркиза.

Затем, словно решив, что они потратили достаточно времени на разговоры, она принялась энергично командовать Лореттой, будто готовя ее к выходу на театральные подмостки.

«Но так, собственно, и есть, — подумала та. — Ведь мне надо быть хорошей актрисой, чтобы меня не разоблачили!»

Пока Лоретта принимала ванну, Ингрид ушла к себе в спальню и оделась.

Вернулась она со своей горничной, которая несла несколько платьев.

— Для начала, — сказала Ингрид, — я одолжу тебе свои туалеты. Но если ты решишь снова увидеть Фабиана, тебе придется купить несколько самых новых и оригинальных моделей. Париж всегда настолько опережает в модах весь мир, что ты сможешь носить их в Англии, если не в этом, то в следующем году.

А Лоретта подумала, что вдруг они составят часть ее приданого?

Но сразу отогнала эту мысль и стала внимательно слушать указания кузины.

Сперва Ингрид велела ей надеть маленький корсет из черных кружев, каких она никогда не видела.

— Фигура у тебя безупречная, — сказала Ингрид, — но мы должны сделать по моде твою талию совсем тонкой, а это значит, что нравится ли тебе или нет, но шнуровку придется затянуть потуже.

Однако Лоретта обнаружила, что корсет не причинил ей никаких мучений, а только чуть стеснял в движениях. Ну, и ей приходилось держать спину очень прямо.

Затем Ингрид заставила ее примерять платье за платьем, пока не сделала окончательный выбор.

Оно было голубым, в цвет глаз Лоретты, и обладало той изысканностью, какую способны придать платью лишь французы, нигде не преступив границы хорошего вкуса.

Кое-где его отделка была более глубокой синевы, что придавало ему особый шик и делало совсем непохожим на платья, которые до сих пор носила Лоретта.

И безусловно, оно придавало ей вид светскости.

Когда вопрос о платье был решен, горничная Ингрид начала ее причесывать по французской моде.

Она зачесала ей волосы высоко надо лбом с таким искусством, что Мари, присутствовавшая при этом, не удержалась от возгласа:

— C'est merveilleux! Миледи выглядит совсем не похожей на les jeunes filles Anglaiaes![12]

Лоретта знала, что Мари вспоминает картинки в «Дамском журнале», который покупала, чтобы срисовывать фасоны.

И она знала, что Мари права.

И ее прическа, и ее туалет были совсем французскими, и она не только выглядела, но и чувствовала себя по-новому.