Барбара Картленд - Танцуя на радуге

В последнем десятилетии XIX века Париж стал столицей цивилизованного мира во всем, что касалось изысканного образа жизни, развлечений и артистического гения.

Построенная в 1889 году в Париже Эйфелева башня, высочайшая металлическая конструкция в мире, символизировала бурное столетие великих достижений.

Париж становился все более преуспевающим и все более буржуазным. И все более демократичным, несмотря на множество социальных несправедливостей. Военные долги были выплачены Германии-победительнице раньше установленных сроков. Росла французская колониальная империя.

Кварталы города, пострадавшие от пожаров и артиллерийских обстрелов, были отстроены заново.

Завершилось строительство здания Оперы, и уже ничто не напоминало, что Париж выдержал осаду и гражданскую войну.

Для пресыщенных искателей развлечений ни один город мира не мог соперничать с Парижем. К его славе законодателя женских мод, блистательной светской жизни, к соблазнам его кухни и его музыки с 1889 года добавилась еще и притягательность «Мулен-Руж». Огромные красные мельничные крылья начали вращаться над входом в это кабаре, и на целое десятилетие оно стало Меккой для тех, кто не жалел денег на удовольствия.

Писатели и художники той эпохи обретали в Париже полную свободу. Они могли писать книги, создавать картины и жить, как им хотелось, среди людей, обожавших новизну.

Свобода печати, свобода выражать любые политические убеждения, свобода творить и свобода заглядывать в будущее.

Это был новый век со многими бедами и трудностями, но одновременно полный очарования, жизнерадостности и ярких красок, а также всевозможных наслаждений, который впоследствии получил название «La Belle Epoque»[1]

1889 год

Леди Лоретта Кэрт похлопала коня по шее и спешилась.

— Сегодня он был очень хорош, Бен, — сказала она груму, который приготовился увести коня в конюшню.

— Так ему ж нравится, когда на нем ездите вы, миледи, — ухмыльнулся Бен. Она ответила ему улыбкой, а потом поднялась на крыльцо и вошла в большой холл.

Она уже поднялась по лестнице, когда навстречу ей из коридора выбежал лакей.

— Его светлость желает поговорить с вами, миледи, и распорядился, чтобы вы пошли к нему в кабинет сразу как вернетесь.

Лоретта вздохнула. После двухчасовой прогулки верхом она мечтала, как снимет амазонку и примет ванну.

Но раз отец пожелал, чтобы она явилась к нему немедленно, ей оставалось только подчиниться.

Она спустилась с лестницы, отдала лакею перчатки и хлыст, которым никогда не пользовалась, а затем с каким-то вызовом сняла шляпу и тоже вручила ему.

Приглаживая волосы, она торопливо прошла через холл и по широкому коридору к кабинету отца.

Что ему от нее нужно? Если причина в том, что она опять отправилась на прогулку без грума, что ему очень не нравилось, он начнет читать ей длиннейшую нотацию, и ускользнуть будет очень трудно.

Лоретта любила отца, но после смерти ее матери он превратился в настоящего тирана.

Как большинство пожилых людей, он редко слушал других.

Как лорд-лейтенант графства, он был постоянно занят делами, но для своей единственной дочери всегда находил свободное время.

Хотя в молодости он был одним из красивейших камергеров королевы Виктории, его понятия о приличиях отличались строгостью, что не только стесняло Лоретту, но и вызывало у нее нестерпимую скуку.

Она открыла дверь кабинета и вошла с неприятным предчувствием.

И в то же время, как всегда, поразилась красоте этой комнаты.

Она даже больше отца ценила картины на стенах, изображавшие лошадей.

Сейчас герцог был в превосходном расположении духа, как поняла Лоретта, когда он поднял голову от бумаг на письменном столе и взглянул на нее.

А бумаги громоздились кипами, ибо девизом герцога было:

«Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам!»

В результате, хотя у него имелся секретарь, он тратил время на ненужную писанину.

Он улыбнулся Лоретте и в который раз подумал, как он счастлив, что у него такая прелестная дочь.

Хотя так и следовало, ведь ее мать несравненно превосходила красотой всех женщин, каких он когда-либо видел.

— Вы меня звали, папа?

— Да, Лоретта. Мне нужно сказать тебе кое-что важное. Вчера вечером я решил промолчать, потому что устал после скачек, да и предпочел, чтобы ты хорошо выспалась.

В глазах Лоретты мелькнула тревога, и она спросила:

— Так чего же, папа, вы не могли сказать мне вчера вечером?

Герцог встал из-за стола, прошелся по комнате и остановился возле украшенного великолепной резьбой камина, над которым висела превосходная картина кисти Сарториуса.

— Вчера в Эпсоме, — начал он, — я встретил моего старого друга, дюка де Соэрдена.

Ее отец говорит неторопливо, округлыми фразами — верный признак, что говорить он будет долго, и Лоретта опустилась в кресло.

Она часто слышала от отца про дюка (он предпочитал французское обозначение его титула) и знала, что оба герцога, несмотря на разные национальности, были близки из-за общей страсти к скаковым лошадям, и на скачках, как во Франции, так и в Англии, их лошади часто оказывались соперницами.

— И вчера твой жеребец обошел лошадь дюка? — спросила Лоретта.

— Да, Минотавр обошел лошадку Соэрдена на полкорпуса! — с удовольствием сообщил герцог.

— Я рада, папа. Представляю, как вам было приятно.

— После скачек, — продолжал ее отец, словно не услышав, — мы с Соэрденом посидели за рюмочкой, и он высказал мысль, которая мне прежде в голову не приходила, хотя я могу ее только одобрить.

— Какая же, папа?

Она подумала, что ее отец никак не перейдет к делу и ей еще не скоро удастся сбежать наверх.

— Я уже некоторое время раздумывал, Лоретта, — ответил герцог, — за кого тебе выйти замуж, и предложение дюка, чтобы ты стала женой его сына, кажется мне отличнейшим решением этого вопроса.

Лоретта резко выпрямилась, все ее тело напряглось.

— Что… что вы сказали… папа? — спросила она. — Не понимаю, о чем вы… говорите!

— Я говорю, моя дорогая, о твоем замужестве, и мне доставит величайшую радость выдать тебя за маркиза де Соэрдена, который после смерти отца унаследует прекраснейший замок в долине Луары, не говоря уж об огромных поместьях в Нормандии, родины Соэрденов.

— Но… папа! — вскричала Лоретта. — Вы, конечно, шутите! Как вы можете думать, что я выйду за человека, которого никогда даже… не видела? И вы… обещали, что я… проведу этот сезон в Лондоне… буду выезжать.

— Знаю, знаю, — с некоторым раздражением сказал герцог, — но, говоря откровенно, моя дорогая, такую партию было бы грешно упустить.

Лоретта вскочила.

Она была тоненькой, не очень высокой, но смело встала перед отцом, хотя он казался рядом с ней великаном.

— Я не намерена, папа, что бы вы ни говорили, выходить замуж за человека, которого не люблю!

— Не любишь? — проворчал герцог. — Любовь придет после брака. А ты, как моя дочь, обязана сделать блестящую партию, выйти за человека, занимающего достойное положение в обществе, которого выберу для тебя я.

— Но, папа, ведь замуж за него выйду я, а не вы!

— Я знаю, — сказал герцог сердито, — но если ты думаешь, что я позволю тебе выскочить за какого-нибудь прохвоста, которого соблазнит твой титул, или же он вообразит, что, раз у меня нет сына, ты унаследуешь большое состояние, если ты так думаешь, то очень ошибаешься.

— Но, папа, — возразила Лоретта, — я ведь не знакома ни с одним молодым человеком, кроме тех, кто живет по соседству и кого я знаю с детства.

Она продолжала довольно глухо:

— Из-за маминой смерти я ни разу не была на званом вечере, или на балу, или еще где-то, где могла бы познакомиться с человеком, который мог бы стать моим мужем.

— Да танцуй ты хоть на всех балах, — ответил герцог, — ты не нашла бы более достойного жениха, чем маркиз де Соэрден.

— Возможно, со светской точки зрения, он прекрасная партия, — сказала Лоретта, — но как я могу быть уверена, что буду счастлива с ним, если я с ним даже не знакома?

— Но познакомишься! Непременно познакомишься! — пообещал герцог. — Я так и сказал Соэрдену: «Привезите своего сына погостить в Мэрдескэрте перед скачками в Аскоте». Он счел это превосходным планом, и, таким образом, о твоей помолвке можно будет объявить до конца сезона!

— Но, папа, вы уже все решили! И не даете мне возможности самой решить, хочу ли я выйти за маркиза. Ведь он может так мне не понравиться, что я откажусь думать о браке с ним.

— Откажешься? Как это — откажешься? — спросил герцог. — В жизни не слышал подобного вздора! Во Франции, как тебе прекрасно известно, Лоретта, браки устраиваются родителями. Дюк абсолютно прав и не даст сыну во второй раз повторить ту же ошибку.

— Во второй раз? — воскликнула Лоретта. — О чем вы говорите?

— Маркиз женился совсем мальчишкой, — ответил герцог. — По словам Соэрдена, он влюбился в молоденькую девицу, с которой познакомился в Париже.

Он помолчал, прежде чем продолжать:

— Она происходила из хорошей семьи, и у дюка не было причин возражать. Брак состоялся и был самым несчастным. Молодожены не ладили между собой, о наследнике и речи не было, но затем маркиза выручил случай: ее карету разбили понесшие лошади, и она скончалась от ушибов.

Герцог снова замолчал, но тут же заговорил, опередив дочь:

— На этот раз Соэрден рисковать не намерен. И жену он выбрал сыну с тем же тщанием, с каким выбирает своих лошадей.

— Лошадей! — ахнула Лоретта, но герцог продолжал невозмутимо:

— Услышав, как ты очаровательна, зная, что ты моя дочь, он решил, что свадьбу следует назначить незамедлительно, сразу же, как вы познакомитесь и объявите о своей помолвке.