К вечеру я окончательно поняла, что не оставлю маму одну, какими бы гарантиями меня не кормили местные полицейские чины. Я только смотрела на Андре обвиняющим взглядом, хотя и не могла четко объяснить, в чем именно он передо мной виноват. В конце концов, он спас мне жизнь, помог организовать мамин вылет, созвонился с Марко и, не входя в подробности того, что случилось, обрисовал ситуацию. Андре подключил своего отца, проживающего в России, чтобы обеспечить медицинскую помощь на границе, место в московской клинике. Что в это время делала я? Сидела рядом с мамой и смотрела: на нее, в окно на уставшую от жары зелень, внутрь себя в поисках ответов, которых у меня не было. Мама улетела поздно ночью, в аэропорте Авиньона ее сопровождала целая делегация, призванная обеспечить благополучие, безопасность и медицинский уход. Когда самолет взлетел и исчез в темном небе, я почувствовала безосновательное облегчение и щемящее чувство тоски и одиночества. Я словно попала в Сайлент Хилл – сюрреалистический город из известного фильма ужасов, заполненный дымом и туманом, в который есть вход, но нет выхода, и была счастлива, что хотя бы маму сумела вытащить отсюда.


– Нам пора уезжать, – прошептал Андре и взял меня за руку. – Ты совсем замерзла, это все кондиционеры, тут, в самом деле, морозильник.

– Сколько они будут лететь?

– Нам позвонят, как только самолет окажется в Москве. Твоя же Шурочка позвонит, – Андре проявлял терпение, держался из последних сил, но мне было все равно, меня охватило странное безразличие и даже покорность чему-то неизбежному. Я ожидала появление своей убийцы из-за любого угла. Да, я понимала, что вряд ли ей удастся пробраться за нами на территорию аэропорта, но ведь не вечно же мы будем здесь сидеть. Нам пора уезжать. Она, моя убийца, уже наверняка знает, что я осталась жива. Чего бы ни хотела она достичь с помощью моей смерти или смерти моей мамы, ее работа осталась незавершенной.


Мы вышли из здания аэропорта налегке – без вещей, теперь еще и без документов, я уже почти стала призраком. Все мои вещи теперь являлись вещественными доказательствами, они остались в залитой густой белой пеной машине вместе с мамиными чемоданами. Черт его знает, зачем они понадобились полиции, но так просто она не была готова расстаться с ними.


Андре молчал. Он нашел машину, ключи от которой нам передали на стойке аренды машин, по звуку, нажав на кнопку брелока. Мы не могли полететь на самолете, у меня не было паспорта. На поезде тоже – Андре отмел такую возможность, как потенциально опасную.

– А провести семь часов за рулем – это не безумие? – спросила я холодно.

– Так, по крайней мере, ты будешь у меня на глазах, – процедил Андре, с демонстративной галантностью раскрывая передо мной двери. Каждый раз, когда мне приходилось нырять на пассажирское сиденье автомобиля, мое сердце замирало от ужаса. Я боялась пристегиваться, и Андре, устав ловить мой остекленевший взгляд, отстегнул мой ремень и попросил меня защелкнуть его позади себя – чистая формальность, чтобы машина не подавала постоянный нудный сигнал. Безопасность стала означать для меня нечто совершенно другое. Я не хотела, не могла оставаться в машине одна даже на пару минут.

– Тебе что, правда, кажется, она где-то здесь?

– Это странно, да? – жалко улыбнулась я. – Мне постоянно кажется, что она едет за нами, слышит все наши разговоры. Это от отсутствия информации. Я не знаю о ней ничего, а она каким-то образом знает обо мне все. И я наделяю ее бесконечной силой и властью над собой. Ничего не могу поделать. Наверное, так рождаются мифы и легенды. Мне кажется, что это вообще была не женщина, не человек, и под ее балахоном ничего нет. Ветер.

– Ветер с маникюром? – хмыкнул Андре, продолжая гнать песочного цвета машину, что нам досталась, по ночной трассе. Скорость успокаивала.

– Ты прав, конечно, она человек, – согласилась я. – Профессионал?

– Вряд ли. О, да, я помню, ты говорила, что все это – звенья одной цепи, но не уверен, что это так. В любом случае, Марко знает, что нужно делать.

– Ты всегда, когда в жизни начинаются сложности, бежишь к старшему брату? – улыбнулась я. – Это так не вяжется с твоим образом. Мне казалось, что ты самый закрытый человек из всех, кого я только встречала. И что ты не любишь раскрывать свои проблемы перед другими.

– Это так, – коротко согласился Андре. – Но только не в том случае, когда мою невесту пытаются сжечь заживо. Тут, как ты догадалась, я готов на все, что угодно. У моего брата гораздо больше опыта, огромные связи. Он настоящий Де Моро, а я – так, сплошное семейное разочарование. Его работа – решать проблемы, он же адвокат, один из лучших в Париже. Знаешь, я удивлен, отчего он до сих пор не стал президентом Франции.

– Я помню, как он решает проблемы, – фыркнула я, хотя, странное дело, воспоминание об этом невысоком, коренастом мужчине в очках с тонкой оправой действовало на меня как успокоительное.

– Не стоит обижаться на него за то, в чем – как и всегда – виноват я. – Андре сжал руль и весь как-то подобрался – ни дать ни взять вышедший на охоту волк. Удивительно, до какой степени они с братом не похожи. Молодой ветреный Андре, в неспешных движениях которого, в обманчиво спокойных глазах тлеет опасный и даже возмутительный огонь. Марко оказался совсем другим. Он чем-то напоминал молодого Франсуа Олланда. Я заметила это, когда оказалась в квартире Марко и увидела фотографию на стене в гостиной. Франсуа Олланд и Марко стояли вместе на каком-то официальном мероприятии, где де Моро выглядел, как близкий родственник президента, племянник или даже сын. Одинаковые выражения лиц, схожие черты. Как они с Андре умудрились родиться в одной семье?


Я ходила босиком по просторному холлу роскошной квартиры Марко в центре Парижа и рассматривала фотографии с удивлением Золушки, попавшей в покои к родственникам принца. Мое желание снять обувь явно удивило Марко, который расхаживал по коврам из шелка прямо в уличных ботинках. Я поняла, что разуваться тут не принято, но было поздно, мои кроссовки уже остались на полу в прихожей, которая составляла органическую часть гостиной. Интерьер просторной квартиры, странное дело, был больше английский, чем французский. Что это, дань уважения к старому геополитическому противнику? Погоня за модой, странная для истинного француза оригинальность во вкусах? Темное дерево на стенах, тонкие резные элементы которых соединяли старинные панели в единый ансамбль. Тяжелые портьеры темно-болотного цвета, аккуратные квадратики старинного паркета, покрытого лаком. Фотографий не так уж и много, зато портретов – миллион, наверное. По портретам можно было проследить историю рода де Моро чуть ли не в десяти поколениях. По фотографиям – узнать что-то о самом хозяине этого «замка Баскервилей» в сердце Франции. К примеру, о том, что Марко близко знаком с президентом этой страны. Что они вместе – не во дворцах, не на съездах, а на самой обычной, совсем домашней барбекю-вечеринке где-то за городом. Ничего себе.


– Вы, наверное, смертельно устали, – услышала я голос за спиной. Марко даже дома ходил в темных брюках и светло-голубой рубашке, не хватало только галстука, чтобы образ оказался совершенно формальным. Он будто только что вернулся с деловой встречи и не успел переодеться. Впрочем, не исключаю, что так оно и было. Когда мы приехали в Париж, уже миновал полдень.

– Смертельно, – повторила я эхом и вздрогнула. – Наверное, именно так.

– Даша, пожалуйста! – попросил Андре и, хотя он не закончил фразы, я поняла его прекрасно. Не стоило показывать Марко, насколько мне страшно, насколько мы с Андре оба подавлены происшедшим.

– Я сожалею, что так вышло, – произнес вдруг Марко, смутившись. Я взяла у него из рук стакан с разбавленным виски и пожала плечами.

– Вы не виноваты, не вы же подожгли машину, верно? – попыталась пошутить я, но ни Марко, ни Андре не разделили моего наносного веселья. Я опустошила стакан разом, тут же попросив еще одну порцию. Держать себя в руках – это вовсе не моя сильная сторона, как выяснилось. Я знала, что мама благополучно долетела до Москвы, что рядом с ней наша Шурочка, и это в какой-то мере делало меня если не счастливой, то хотя бы спокойной – как будто под наркозом.

– Я имел в виду… я хотел бы познакомиться с невестой своего брата при других обстоятельствах, – закончил мысль Марко, и я тут же почувствовала укол совести.

– Невестой… – повторила я, пытаясь вспомнить, как это слово соотносится со мной. Марко подошел ко мне ближе, попытался поймать мой взгляд, склонил голову – стекла очков блеснули, отражая уличные блики солнца. Я почувствовала себя ужасно уставшей и грязной, словно на моих руках, на моем теле все еще были следы копоти и нагара, в клубах которых я чуть не погибла.

– Что-то происходит, в этом нет сомнений. Мы просто обязаны во всем разобраться раньше, чем пострадает кто-то еще.

– Кто-то еще? – переспросила я. – Так вы согласны, что вся эта история не начинается и не заканчивается брошенной в машину пачкой из-под молока? Что моя мама… мой бывший парень – все это как-то связано, хотя я никак не могу представить, как.


Марко замолчал и посмотрел на меня так, будто я – древние письмена на умершем языке. Затем он качнул головой.


– Возможно, вы и правы, Даша. Расскажите мне все. Не упустите ни единой детали, – попросил Марко, протягивая мне стакан с восхитительным разбавленным виски. Рассказывать мне ничего не хотелось.

* * *

Они вошли в квартиру так неожиданно, что я не успела ни сориентироваться, ни придать лицу соответствующее нейтральное выражение. Я сидела в кресле, измученная, разбитая, словно в одночасье постаревшая на двадцать лет, когда дверь в квартиру открылась и в помещение впорхнули две беззаботные летние феи, сохранившие солнечные лучи в блеске солнцезащитных очков. Со смехом продолжая щебетать о чем-то своем на мелодичном французском, они даже не сразу поняли, что в гостиной есть кто-то еще.