— Ты прекрасно знаешь. Когда мы можем снова встретиться в Тренвите?

— Ох, даже не знаю...

К Россу подошел дородный джентльмен в белом шейном платке, черном фраке, кожаных сапогах выше чулок и бриджах. Они уже беседовали в тот день, когда Росс пересел на «Генри» с «Девушки из Нампары». Мистер Харви, мистер Генри Харви, в чью честь названо судно. В тридцать семь лет — главный акционер «Блюитт, Харви, Вивиан и компания» из Хейла, где построили насос. Именно он стоял за быстрым расширением предприятия. А вскоре станет единственным владельцем, если судебная тяжба пройдет удачно.

В его обязанности не входило лично поставлять созданные на предприятии двигатели, но он преследовал собственные интересы. Во-первых, капитан Полдарк — не простой акционер шахты. Во-вторых, его сын Джереми подорвал общепринятые традиции, когда стал инженером и на практике занялся разработкой конструкции насоса.

— Я думаю, теперь все хорошо, капитан Полдарк. Добрались благополучно, если можно так выразиться.

— Да. Завтра мы поднимем на утес.

В конце концов тележка соскользнула с тропы и намертво застряла. Но она сделала свою работу. На оставшиеся несколько ярдов перекладину можно продвинуть и без нее.

— Что ж... Теперь я вас покину...

— Мы будем рады видеть вас за ужином, мистер Харви. Весь день сегодня голодаем. В самом деле, оставайтесь на ночь. Нам только в радость.

— Я был бы рад, сэр. И это большая честь для меня. Но не смогу ни есть, ни спать, пока мои три судна у опасного берега. Может, в другой раз.

— Пожалуй. Ваш брат Фрэнсис однажды побывал у нас перед... перед несчастным случаем.

— В этом году ему бы исполнилось сорок пять. С тех пор я потерял еще двоих братьев и сестру. Безусловно, они умерли по естественным причинам... Да, паровые машины нужно использовать, несмотря на опасность, как считает ваш одаренный сын. Я с особым интересом буду наблюдать за работой насоса.

Росс взглянул на темнеющее небо. Оно напоминало траурную почтовую карточку.

— Думаю, вы правильно поступаете. Ночью проблем не предвидится. А вот завтра — кто знает.

Они пожали друг другу руки. Часть стоимости насоса уже оплатили, остальное причиталось после доставки, но между джентльменами это не обсуждается. С потных лошадей сняли упряжь, и мужчины на берегу уже начали разбирать бревенчатый путь. Росс проводил мистера Харви до шлюпки, где его дожидались двое, чтобы миновать прибой, подняться на борт брига и вернуться в Хейл.


***


— ...Так завтра? — спросил Стивен Каррингтон.

— Что? — не поняла Клоуэнс.

— В Тренвите.

— Это опасно. Люди могут увидеть.

— Ну и пусть.

— Нет. Ты живешь здесь не так долго, Стивен. Я не переношу пересуды, грязные слухи. Это опорочит то... Я не желаю, чтобы наши отношения покрыли грязью.

— Где же тогда? Где?

— Можно и в Тренвите. Но лучше на закате.

— Это мне подходит.

— Ну что ж... Но тогда... Придется обманывать... лгать.

— Я точно не буду врать. Буду кричать об этом во всеуслышание.

Клоуэнс сердито пожала плечами. Невозможно объяснить ему свои смешанные чувства. Против неодолимой тяги к его физической привлекательности восставала вся ее верность воспитанию, семье, друзьям, в придачу она испытывала некоторые сомнения насчет его отношений с другими женщинами, которые нельзя так просто отбросить.

— Наверное, на следующей неделе, — предложила она.

— Слишком долго. Я хочу увидеться с тобой завтра.

— Нет.

— Тогда в среду.

— Нет. Может, в пятницу. Мне нужно навестить Пэйнтеров. Так что после этого.

— В котором часу?

— Около пяти.

— Буду ждать. Смотри, не подведи меня.

— Постараюсь там быть, — пообещала Клоуэнс, прекрасно зная, что так оно и будет.


II

Зима выдалась ветрено-неуютной, но без сильных холодов. Ее относительная мягкость предотвратила самые страшные лишения на искалеченном английском севере. Даже на Пиренейском полуострове, где измотанные кровавыми боями и осадами прошлого года противники разошлись на зимние квартиры, погода была не настолько холодной, как обычно.

Нескончаемая череда отчаянных сражений за возвышенности, мосты и города Испании и Португалии показала главное. Везде, где был Веллингтон, следовала победа. Все великие маршалы Наполеона поочерёдно бросали ему вызов и отступали, потерпев жестокое поражение.

Пока еще генералу-аристократу не довелось вступить в прямое столкновение с величайшим из воинов, но это могло произойти в любой момент во время следующей кампании. Хотя Наполеон продолжал править Европой, англичане уже высоко держали головы. Отличные новости пришли и с Дальнего Востока, где экспедиционные войска численностью три с половиной тысячи солдат под командованием генерала Ошмути разгромили десятитысячную группировку голландцев, французов и яванцев и захватили Яву — фактически последнее и, безусловно, богатейшее французское заморское владение. Картина менялась, поскольку царь Александр упорствовал самым загадочным образом и Бонапарт грозился, что страшная кара падет на русских.

В Англии король все больше погружался в старческое слабоумие, а принц-регент по-прежнему доверял своим давним врагам тори и правительству неумелого и слабого Спенсера Персиваля. Или вигам так казалось. Год назад, когда принц стал регентом, он вдруг заявил, что не желает менять правительство на свой страх и риск, потому что в любой момент к отцу может вернуться рассудок, и тот безмерно разгневается, когда обнаружит, что министров уволили. Но со временем эти оправдания выглядели все более жалкими для большинства его друзей-неудачников.

На пороге вступления на трон принц, который всю сознательную жизнь поддерживал оппозицию вигов против отцовских тори, вдруг засомневался и отступил, страшась увидеть на посту Чарльза Грея, Уильяма Гренвиля, Сэмюэля Уитбреда и Генри Брума с перспективой так необходимых Англии реформ, но в придачу с этим непрочного перемирия с Францией. В последнюю минуту на его решение повлияли мелочи, включая беседу с одним корнуольским военным, но только сам принц знал, что окончательно перевесило чашу весов.

Конечно же, оппозиция — патриоты по своей сути — изменила мнение о перспективах Веллингтона на Пиренеях, и большинство стало относиться к войне оптимистичнее, чем год назад. И все же немало было тех, кто указывал, что по сравнению с завоеванными просторами империи Бонапарта, его неудачи все равно что булавочные уколы. Во всей Европе лишь упрямая Россия и недавно освобожденная Португалия не находились под властью Наполеона. Половина европейских стран воевала с Англией, и произведенные там товары не допускались к выгрузке ни в одном порту. Десять тысяч таможенников следили за исполнением этого закона. Контрабанду конфисковывали, а перевозившие ее корабли часто сжигали, дабы наглядно показать, что приказы императора неукоснительно соблюдаются.

В дополнение ко всем бедам у Англии возникли неприятности еще и с Америкой. Из-за морской блокады в Европе — которая не давала необходимому для войны сырью попасть в руки Наполеона — Англия потребовала предоставить право останавливать и досматривать любое судно, которое обнаружит в открытом море. Американцы встретили это с возмущением и категорически отказали. В итоге, в отместку за старые обиды, правительство Соединенных Штатов приняло указ, запрещающий вести торговлю с Англией. Это оказался смертельный удар для промышленности в Ланкашире, который лишил фабрики хлопка. Джордж Уорлегган порадовался, что ликвидировал все неблагоразумные вложения на севере, хоть это и было огромной жертвой. Цены на продовольствие удвоились, как двадцать лет назад, а жалованье ткачей в Глазго теперь уменьшилось вчетверо.

Так почему бы вигам, если они придут к власти, не размышлять о единственно реалистичном способе покончить с войной — путем уступок? Теперь, когда у Англии есть что предложить за столом переговоров... Франция может получить обратно Яву в обмен на независимость Испании и Португалии. Англия признает права Франции в Средиземном море в обмен на открытие Балтийских портов. И так далее.

Это был нескончаемый ночной кошмар для Росса. И не только для него одного... В письме, полученном от Джорджа Каннинга, говорилось:

Нам так тебя не хватает, Росс. Не только твоего голоса — хотя он не помешал бы — но и твоей несгибаемости. А также военных навыков. Ты, наверное, думаешь, что правительство завалено военными сведениями — да, так и есть. Но ты рассуждаешь, опираясь на опыт, и не преследуешь собственных интересов. Тебя слушают — если не в самой Палате, то вне ее стен, на частных встречах, где и принимаются политические решения. И это важнее всего.

Ты читал последние газеты? Сколько, по твоему мнению, мы еще сможем выдерживать войну в придачу с революцией, ожидаемой на севере? Только шесть из тридцати восьми фабрик в Манчестере продолжают работу. В городах Ланкашира похожая ситуация. А эти бунты в Ноттингемшире, чьи участники называют себя луддитами — к чему всё это приведет? Бунтовщики открыто собираются в городах и деревнях и по своему невежеству стремятся уничтожить машины: считают, что те лишают их работы. Разумеется, их нужно остановить; но в одном только Ноттингемшире уже больше двенадцати тысяч живут на пособие для бедняков — разве можно их винить? Насколько я понял, Персиваль и его министры склоняются исключительно к карательным мерам.

Они посылают туда целый драгунский полк, чтобы привлечь графство к ответственности. Как же мы будем сражаться с Наполеоном, если наши войска востребованы у себя на родине? Нам следует как-то помочь этим голодающим людям, и при этом сохранить уважение к закону и процедуре наказания для тех, кто его нарушает. Я намерен этого добиться, и у меня есть своя обычная поддержка в Палате, но каждое мнение, каждый голос сыграет решающую роль. Ты нам нужен, Росс.