Уехать прямо сейчас и провести с вами Пасху кажется мне заманчивой идеей, но я вынужден от нее отказаться. Между выжившими офицерами и солдатами установилось такое товарищество и родство, что мне неловко покидать их сейчас, даже на полтора-два месяца. Сказать, что сейчас здесь царит взаимоуважение — это ничего не сказать!

Но после спартанских условий нашей последней летней кампании — а они были и впрямь спартанскими — в зимнее время мы не терпим недостатка в комфорте и развлечениях. У нас в планах несколько праздников, танцы, новомодный спорт — скалолазание, и старомодный — охота на лисиц, волков и диких кабанов, соревнования по боксу, гонки на ослах, несколько любительских концертов и «торжественных» ужинов, которым, возможно, будет недоставать элегантности Лондона, который я когда-то так хорошо знал. Но по удовольствию, которое они доставят нам, им точно не будет равных.

Кстати, мои дорогие, здешние дамы очень милы и гостеприимны. Они делятся на тех, чья теплота сдерживается целомудренностью поведения, и тех, чья нет. Но все они одинаково любезны, даже сестры милосердия! До моего приезда на Пиренейский полуостров я опасался, что португальские дамы менее привлекательны, чем испанки, но, честное слово, разница почти незаметна. Возможно, следующим, что вы обо мне услышите, станет моя женитьба на какой-нибудь из них. Жаль, что они исповедуют папистскую религию.

Прежде чем отправиться зимовать, мы поучаствовали в великолепной стычке с маршалом Мармоном в местечке под названием Эль-Бодон. Полагаю, к тому времени как вы получите это письмо, газеты уже расскажут все об этой деревне и плато. От себя лишь добавлю, что, хоть мы и оказались на поле боя несколько позже — в чем нет нашей вины — это одна из самых замечательных стычек, в которых мне приходилось участвовать. Разумеется, это была обычная кровавая резня, но она послужила наглядным уроком того, как можно победить, когда на стороне соперника численный перевес. Думаю, в будущих руководствах по военному делу Эль-Бодон займет достойное место.

Я в прекрасной форме — за целый год сражений не получил ничего серьезней болей в животе и нескольких царапин. Многие мои друзья погибли, но, как я уже писал, достаточно и тех, кто поддерживает меня в товариществе и согласии.

Шлю всем вам свою любовь.

Искренне ваш,

Джеффри Чарльз

PS: Есть ли какие-то новости о моем отчиме Джордже? Когда мы виделись в последний раз, ты упомянул, что он подумывает о женитьбе, но теперь об этом ничего не слышно. Кроме писем от вас я иногда получаю весточки от Валентина. В одной из них, пришедшей в прошлом месяце, он упоминал об ухаживании за чьей-то молодой женой, но ни слова не сказал о мачехе. Так что, полагаю, Джорджа постигла неудача? Или он до сих пор в процессе?

PPS: Я сказал неправду! Еще в июне пришло письмо от Дрейка. Они счастливы, и это так прекрасно. Я обязан повидать его и Морвенну, когда приеду домой.


Демельза забрала у Росса письмо, подержала его, а затем встала и положила обратно в ящик.

— Может, если Джордж снова женится, Джеффри Чарльзу захочется вернуться домой, опять поселиться рядом с нами.

— Вряд ли это случится, пока война не закончилась.

— Что ж, слава Богу, Джереми все еще здесь.

— Да...

Услышав его тон, Демельза обернулась:

— Ты ведь правда не хотел бы, чтобы он уехал? Так ведь?

Росс нахмурился от неудобного вопроса:

— Конечно нет! Он — мой единственный сын. Но я, как ты уже поняла, в смешанных чувствах. Это ведь не колониальная война вроде той, в которой участвовал я — такая война была ошибкой с самого начала. Это война за выживание. За наше выживание. А на таких войнах стоит сражаться. Ты знаешь, если бы я был моложе...

— Знаю. Но Джереми не боец — по крайней мере, не в этом смысле.

— Да, не в этом смысле.

— Но ведь он усердно трудится на благо шахты!

— О да, верно! Не могу к нему придраться в этом плане. Он делает больше, чем от него требуется. Мне следует восхищаться им.

— Следует? — осторожно спросила Демельза.

Росс поменял позу.

— За последние месяцы мы хорошо поладили. С тех пор как он открыл мне свою страсть к паровому двигателю, когда мы выяснили причины, по которым он так долго ее скрывал, и поговорили об этих дурацких отговорках на тему рыбалки, с тех пор мы живем в полном согласии. Это правда, дорогая, я говорю серьезно.

— Я рада это слышать. Иногда мне кажется, он чувствует...

— Что ему не избежать клейма сына владельца? Понимаю. Вероятно, если бы я снова уехал...

— Нет.

Росс накрыл рукой ее ладонь.

— Во-первых, я был зол, что он поставил меня в дурацкое положение... Со временем я понял, что большая часть вины лежит на мне. Если между отцом и сыном нет общения, то уж точно самому отцу не хватает понимания и прозорливости.

— Не всегда, — возразила Демельза. — Я видела, как ты старался. Но хватит об этом. Забудь — все уже закончилось.

— Закончилось. Но уж точно не забыто, ведь это был наглядный урок для нас обоих. То есть для него и меня.

— Даже мистер Харви сказал, какой у нас одаренный сын, — добавила Демельза.

— Приятно знать, что его оценили. Слава тебе, Боже, что он вроде бы переборол разочарование по поводу Кьюби Тревэнион.

— Вовсе нет, Росс. — она резко обернулась. — Я совершенно в этом уверена. И это самое неприятное. Ведь если Клоуэнс еще не определилась с выбором, то Джереми в нем не сомневается. Я точно это знаю. Он все время горюет по этой девушке.


Глава вторая

I

Пятница выдалась мрачной. Весь день ни небо, ни море не озарял свет, лишь ближе к вечеру на западе над горизонтом мелькнула алая улыбка заходящего солнца. Но дождь не переставал моросить, и смутные радужные отблески над болотами возвещали конец дня.

Дом в Тренвите, собственность Джеффри Чарльза Полдарка, унаследованный им от отца, погибшего много лет назад в результате несчастного случая на шахте, на закате выглядел особенно холодным и заброшенным. Построенный из прочного камня ещё в эпоху Тюдоров, спланированный с естественной простотой — давно забытые строители не обладали талантами архитекторов — дом выдержал три столетия бесчисленных бурь и штормов и до сих пор производил внушительное впечатление. Пара оконных стёкол треснула, водостоки местами прогнили, а дымовая труба раскололась. Но крыша из гигантских плит делаболского сланца — надо полагать, уложенная представителями расы силачей — совсем не пострадала от непогоды и ветра, а гранитные украшения, перекрытия и наличники выглядели так же, как когда их изготовили — в год женитьбы Генриха VIII на Екатерине Арагонской [2].

За всё прошедшее время многие поколения Тренвитов и Полдарков периодически уделяли дому внимание или пренебрегали им — в зависимости от своего нрава или удачи они относились к нему с большей или меньшей любовью или заботой. Однако в течение большей части этих трёх сотен лет за садом почти не ухаживали. Отчасти потому, что на бедной, песчаной и продуваемой ветрами почве садоводство было не слишком плодотворным занятием, отчасти оттого, что ни Тренвиты, ни Полдарки не проявляли особенного интереса к цветам или кустарникам и находили иное применение своим, как правило, довольно ограниченным финансам. Как ни парадоксально, саду стали уделять внимание, когда дом впервые ушел из рук семьи.

Это произошло после того, как юная и прекрасная вдова, мать Джеффри Чарльза, вышла замуж за Джорджа Уорлеггана, внука кузнеца, богатого представителя новых коммерсантов графства. Поскольку Джеффри Чарльз был ещё мал, Джордж относился к Тренвиту как деревенскому поместью, которое останется в собственности его и жены по крайней мере лет на пятнадцать. Поэтому он не только с отменным вкусом (в основном, его супруги) и не жалея средств восстановил и отремонтировал дом, но и очистил старый заросший пруд, превратив его в декоративное озеро, а также обустроил сад, больше похожий на парк.

На несколько лет Тренвит засверкал от этого нежданного внимания. Потрепанные ветрами растения отплатили за заботу и потраченное время — они буйно цвели и разрастались под жарким солнцем. Но теплый солнечный полдень продлился недолго — спустя пять лет Элизабет скончалась при родах, и Джордж, только что получивший рыцарское звание, внезапно стал холостяком. Он больше не мог выносить вида этого дома, и в нем поселились родители Элизабет. После их смерти Джордж вывез лучшую и новую мебель в другой свой дом, Кардью, а Тренвит остался на попечении братьев Харри и единственной на двоих неряхи-жены. Харри жили в привратницкой и наводили ужас на соседей своей грубостью. Джеффри Чарльз Полдарк, законный владелец, которому исполнилось двадцать семь, капитан в 43-м Монмутширском полку пехоты, сражался в Испании и уже пять лет не бывал в Корнуолле.

Так что долгое время после кончины старого мистера Чайновета дом пустовал. Сэр Джордж посещал его примерно раз в квартал — только чтобы приструнить Харри.

Но изредка, сначала и не скрываясь, туда приходила Клоуэнс Полдарк. Она любила этот дом и обожала своего кузена, хотя и совсем мало его знала. Как открытая девушка без задних мыслей, она не видела причин не посещать Тренвит всякий раз, когда оказывалась поблизости, и не важно, известно ли это противным Харри. Однажды по чистой случайности она наткнулась на самого сэра Джорджа. Он говорил с ней грубо, как со вторгшейся на его территорию дочерью заклятого врага, но ему не удалось запугать ее и заставить уйти. Даже Джордж не смог бы применить физическую силу к хорошенькой босоногой шестнадцатилетней девушке с нежной кожей и восхитительной грудью. Поэтому Клоуэнс оставила ему цветы и удалилась, когда сама сочла нужным.