И тогда я вижу его.

Наверное, я умерла — это единственное объяснение тому, что я вижу.

Это либо мое воображение, либо ангел-хранитель.

Проблема в том, что ангел-хранитель по виду чертовски похож на Лока.

Такого же телосложения, высокий, широкоплечий, мускулистый. Густая лохматая русая борода, длинные светлые волосы связаны на затылке в хвост. Одет в белую футболку с красным полумесяцем и брюки военного покроя. Он просто... появляется рядом. И подхватывает меня на руки.

Ничего не говорит, а просто прижимает меня к себе и бежит прочь от стены, которая начинает рушиться. Пыль поднимается, клубится и оседает.

Толчки и афтершоки постепенно затихают. (Прим.: афтершок — повторный толчок, следующий за основным, обычно больший по силе).

Он останавливается.

Боже, эти глаза. Я моргаю. И наконец, дышу — вдыхаю и выдыхаю сквозь боль.

— Лок? — мой голос хриплый, горло горит от пыли.

— Найл, — он изучает меня взглядом. — Ты в порядке?

Я кашляю.

— Да. Нет. Не знаю, — я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к нему, погладить его бороду. — Это действительно ты?

— Да, детка, это я, — его пальцы касаются моей головы, и когда он их убирает, я вижу, что они влажные и красные. — Тебе нужен врач.

Я качаю головой.

— Нет, мне нужно найти свою команду. Мне нужно…

— Тебе нужно успокоиться. Рана серьезная. Тебе нужна помощь. Ты не можешь помогать другим, пока тебя не осмотрят.

— Как ты оказался здесь?

— Я делаю кое-какую работу для организации, оказывающей тут помощь.

Он несет меня на руках через руины, которые еще недавно были городом Басантпур, потом наклоняется, и вот уже мы в палатке. Раздаются крики на французском, английском и десятке других языков, но я слышу над всем этим голос Эрика, выкрикивающего приказы с жутким голландским акцентом. Я слышу, как он выкрикивает мое имя, подзывая к себе на помощь.

— Эрик! — отзываюсь я, но настолько слабо, что голос почти не слышен.

— Тише, Найл, — Лок касается моих губ пальцем.

Я чувствую, что меня опускают на раскладушку, а потом вижу над собой лицо Эрика и чувствую, как его пальцы ощупывают меня. Он делает укол местной анестезии и начинает шить.

— Все не так уж плохо, — говорит он, заканчивая. — Тебе повезло.

Я сажусь на койке… в глазах темнеет. Голова кружится, и сразу две пары рук подхватывают меня. Я отмахиваюсь.

— Мне просто нужно перевести дух. Все будет нормально. Я должна вам помочь.

— Ты должна отдохнуть. От тебя никакой помощи.

— Просто толчок застал меня врасплох. Я нужна вам.

— Нужна, но нужна здоровой, — Эрик рукой останавливает мои попытки протеста. — Нет. Нет. Ты отдыхаешь.

Он уходит, а Лок опускается на колени рядом со мной и кладет руки мне на плечи, приказывая лечь. Я сопротивляюсь, но голова кружится, дышать тяжело, все тело болит, и…

Лок.

Лок здесь.

Я с усилием открываю глаза.

— Я все еще злюсь на тебя.

Он смеется.

— Знаю. Я заслужил это.

— Ты просто ушел.

Он шикает на меня.

— Позже, Найл. Сейчас отдыхай.

И я засыпаю. Соскальзываю в темноту.


***

Я просыпаюсь и встречаюсь с ним взглядом. Он вроде бы такой же, но что-то изменилось. Появилось какое-то спокойствие, уравновешенность, уверенность в себе — этого не было раньше. Вера в себя.

— Почему ты ушел? — это единственный вопрос, который действительно имеет значение.

Он вздыхает.

— Я должен был, — он смотрит на меня, не моргая, и в его глазах я вижу ответ. — Не только потому, что был не в состоянии признать свою влюбленность в тебя, но и... потому что должен был обрести внутренний покой, чтобы двигаться дальше.

Его слова потрясают меня. Я смотрю на него долгим-долгим взглядом.

— Ты был влюблен в меня?

Лок улыбается легкой усталой улыбкой.

— Все еще влюблен.

— Все еще?

Он кивает.

— Не думала, что когда-нибудь еще тебя увижу.

— Я тоже. Я звонил тебе несколько месяцев назад.

Я хмурюсь.

— У меня нет телефона, Лок. Я отключила его, когда вернулась в ВБГ.

Он криво ухмыляется.

— Я так и понял.

— Что бы ты сказал, если бы тогда я ответила?

Закрыв глаза, Лок проводит руками по лицу.

— Что люблю тебя. Что... скучаю по тебе. Что хочу видеть тебя.

Я, наконец, могу заглянуть за его плечо и увидеть, что творится за пределами палатки. У меня дрожит подбородок.

— Насколько все плохо?

Лок протяжно вздыхает.

— Очень плохо. Реально очень плохо. Мы были довольно далеко от эпицентра, так что, по сравнению с остальными, легко отделались.

Я вздыхаю.

— Должно быть, толчок был очень мощный.

— Восемь и две десятых по шкале.

— О, Боже.

— А ведь они только что закончили восстанавливать город после серии землетрясений несколько лет назад. Это ужасно, — убирая руки от лица, он смотрит на меня. — Как ты себя чувствуешь?

— Головокружение, жажда, слабость. Но лучше.

— Хорошо. Ты проспала тринадцать часов. Я беспокоился.

— Тринадцать часов? — я пытаюсь сесть. — Вот черт, доктор Ван Эйк наверняка…

— Когда ты будешь готова, не раньше, — прерывает меня Лок.

Затем наступает тишина. Долгая и глубокая. Наши взгляды встречаются.

— Я тоже скучала по тебе, — признаюсь я.

Он протягивает руку.

— Иди ко мне.

Медленно и осторожно я поднимаюсь, делаю несколько неуверенных шагов к его кушетке и оказываюсь в его объятиях. Мир за пределами палатки — это настоящий ад из руин и обломков, но здесь? Когда его руки обхватывают меня? Все это не имеет значения. Не сейчас.

Он поворачивается ко мне лицом и утыкается носом в мои волосы.

— Боже, Найл, — его голос дрожит и срывается. — Я так скучал по тебе. Просто невыносимо.

— Ты ушел, — я ненавижу оттенок злости в моем голосе. — Ты просто ушел. Даже не попрощался.

Его голос звучит так тихо, что мне приходится прислушиваться.

— Я не мог… если бы я тогда задержался, то признал бы свою безвольность. Мне нужно было стать мужчиной, который достоин любви, Найл. Ты бы любила меня и таким, но… я должен был почувствовать себя человеком, достойным твоей любви.

— И... что? Ты вступил в «Красный Крест»?

— Не... не совсем.

Я чувствую, что он скрывает от меня правду.

— Лок.

Его глаза встречаются с моими.

— Что это ты скрываешь?

Он вздыхает.

— Многое, я полагаю. Тебе говорит о чем-нибудь название «Тридцать первый шаг»?

Я пытаюсь припомнить.

— Ходят слухи о новой компании, которая жертвует много денег и ресурсов организациям по оказанию помощи. Я помню разговоры о том, что основал ее какой-то плейбой, и что она некоммерческая.

Он ерзает и вздыхает.

— Я... это я.

Я хмурюсь.

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Это моя компания.

— Но говорят, что парень, который управляет компанией, был миллионером или что-то в этом роде. Типа, причуды богача. О нем ходила куча слухов, но я особо не вдавалась в подробности — не было времени.

Он кивает.

— Слухи, в основном, правдивы. Я из богатой семьи. Мой дед сколотил состояние на нефти и недвижимости, отец расширил семейный бизнес, а после его смерти мама взяла все в свои руки. С тех пор она умножила состояние в несколько раз. Как единственный наследник, я должен был принять управление бизнесом на себя, но никогда не думал об этом. Я, вроде как, собирался умереть, так что нахрен бы он мне нужен, верно? Поэтому я предпочитаю говорить, что богата моя семья, а не я. Я не сделал ничего, чтобы заработать хоть цент из моего наследства.

Я киваю.

— Кажется, я понимаю различие. Когда ты говоришь, что твоя семья богата…

Он пожимает плечами.

— Я никогда не уделял цифрам слишком много внимания. Кажется, речь идет о состоянии где-то в районе... нескольких сотен миллионов. Или больше.

Мне немного не по себе.

— А у тебя лично?

Лок еще раз пожимает плечами, как будто это неважно.

— У меня акций, ну, не знаю... на несколько миллионов.

— И ты жил в обшарпанном мотеле «Ла Квинта»?

Он смеется.

— Они разрешают держать домашних животных, — говорит он, пожимая плечами.

Я пытаюсь разобраться в своих мыслях и чувствах.

— Итак, это ты основал «Тридцать первый шаг»?

Он кивает и пытается поймать мой взгляд.

— После торнадо я понял, что хочу помогать людям. Делать то, что делаете вы, но... по-своему. Я никогда не имел ни малейшего интереса к семейному бизнесу, не хотел торчать целыми днями где-нибудь в офисе, считая прибыль или анализируя условия договоров, или что-то в этом роде. В тот день в Оклахоме... я изменился. Ты изменила меня. А потом торнадо, и то, что я помогал... это что-то значило. Я что-то значил. Я сделал что-то хорошее. Не для себя, а для кого-то другого. Я всегда думал только о себе, о том, как доставить себе удовольствие, забывая о том, что смерть стоит на пороге. Я никогда не делал того, что имело бы какую-то значимость или ценность. И понял это там, в Оклахоме. Я не врач. Не опытный бизнесмен. У меня нет полезных умений. Все, что у меня есть — это время и деньги. Их я и использую.

— И когда ты сказал, что уехал, потому что хотел стать достойным моей любви…

— Это не единственная причина. Может быть, Оклахома положила этому начало. Но теперь мне нравится. Это как миссия. Как цель.

— А теперь… тебе кажется, что ты достоин моей любви? — в моем голосе... я даже не знаю. Отчаяние и надежда одновременно.