Внутренне проклиная себя за то, что был достаточно глуп, чтобы не предвидеть реакцию этой строптивой женщины, Грэй спокойно опроверг ее подозрение:

– Дру недавно отпраздновала свое восемнадцатилетие.

Густые бронзовые ресницы скрыли синие глаза. Сообщение, что ее предполагаемой товарке восемнадцать, возбудило любопытство Лиз. По обычаю, девушка начинала выезжать в семнадцать. Значит, приемная племянница Грэя, вероятно, была дебютанткой в прошлом году. То, что эта Дру тоже должна была остаться в загородном семейном поместье, когда открывался новый сезон, делало очевидным, что она тоже подвергалась дисциплинарному взысканию за плохое поведение. В первый раз с тех пор, как Лиз ступила на британскую почву, было что-то, чего можно ждать с интересом. Ей не терпелось познакомиться со своей подругой по заключению и возможной соратницей в восстании.

Легкая улыбка и кивок рыжей головки увеличили беспокойство Грэя. Что может натворить эта иностранка в незнакомой стране, что подвергнет опасности его тщательно оберегаемую репутацию и семейное имя? Мысль была неутешительной. Грэй не хотел серьезно рассматривать подобную возможность.

– У вас нет оснований обижаться на такую организацию вашей жизни. – Чтобы отвлечься от своих забот, Грэй быстро продолжал говорить, испытывая при этом легкий укол вины. Он немедленно подавил это неприятное ощущение, совершенно искренне полагая, что, рассмотрев дело спокойно, она будет счастлива остаться в Эшли Холл. В конце концов, спустя минуту после бракосочетания она объявила о своем предпочтении диких краев Вайоминга. Следовательно, наверняка она бы предпочла его загородное поместье городской жизни и обществу нежеланного мужа.

– Правда, я считал, что, если вам предоставить выбор, вы предпочли бы этот дом с его относительной уединенностью напряженному распорядку светских обязанностей Лондона.

Помня о своем решении закрываться несгибаемым щитом от его уловок, Лиз не позволила кажущейся искренности этих слов Грэя пробить брешь в ее молчаливой защите.

– Вы сможете пользоваться моими обширными конюшнями, я уже распорядился, чтобы мой главный конюший предоставлял вам все, что вы попросите. – Грэй почувствовал раздражение, обнаружив, что даже для его собственных ушей эти слова звучали как слабый подкуп.

– Кратчайший путь из дома в конюшню – здесь. – Он кивнул в сторону французских дверей в противоположной стене комнаты, которые она по ошибке приняла за высокие окна.

Элизабет не смягчилась. Лошади для верховой езды ничего не значили, так как, будучи герцогиней, она и так могла ими распоряжаться. Уверенная, что целью всей его речи было одурачить ее, превратив в послушную сельскую жену, она позволила своему бурлящему гневу вылиться в опрометчивые слова:

– По крайней мере вас не будет поблизости, чтобы настаивать на осуществлении того, что вы определили как «неприятную» обязанность получить наследника, которого я вам должна обеспечить. – Лиз встала с деревянным видом, скривив губы преувеличенным отвращением. – Ваше имя соответствует политику, подобному вам, – ни черный, ни белый, ни холодный, ни горячий… просто тепловатый.

– Тепловатый? Разве раньше мы не вели подобного разговора? Хотя в прошлый раз вы утверждали, что я холодный. – Терзаемый одновременно и гневом, и желанием рассмеяться, Грэй улыбнулся – медленной, чувственной, многозначительной улыбкой, от которой у его противницы перехватило дыхание. Он поднялся, обходя вокруг письменного стола с пугающей грацией пантеры. – Неужели вы забыли, как закончился тот вызов?

Грэй живо помнил их физическую дуэль и как она проиграла, сдавая в его руки свое нежное тело, отдав головокружительное персиковое вино своих губ. Но больше всего он помнил жадную страсть в ее легком, пугливом вскрике. Несмотря на неотложную необходимость скорого отъезда, он хотел услышать его снова.

Лиз поняла сделанную ею ошибку, в которой он, очевидно, услышал согласие стать добычей пантеры. Пугающее подозрение, что подсознательно она именно этого и хотела, сковало ее, она не в состоянии была пошевелиться, пока Грэй приближался, обжигая своим взглядом и искушая обещаниями незнакомых восторгов.

– Возможно, вы просто хотели заманить меня в еще одну демонстрацию ошибочности такого суждения? Хмм? – Голос Грэя был подобен низкому мурлыканью. Он остановился вплотную перед замолкшей, вспыхнувшей женщиной. С неожиданной нежностью он, слегка касаясь пальцами, погладил ее щеку и стройную шею.

Испуганное предчувствие и потрясение от открытия своих собственных чувств так обострили чувствительность Лиз, что она вся затрепетала от этого удивительно легкого прикосновения. Стоя совсем близко и не касаясь ее руками, Грэй наклонил голову и мгновенными, дразнящими поцелуями тронул уголки ее рта, его губы едва касались ее щек, глаз и чувствительных впадинок за ушами.

Не обладая опытом Грэя в науке страсти, Лиз чувствовала, что у нее подкашиваются колени, изнемогала от безумных пульсирующих ощущений. Она качнулась в его ждущие руки и, оказавшись в их кольце, почувствовала его сильное, мускулистое тело. Всепоглощающая волна новых опасных ощущений захлестнула ее и вытеснила последние слабые попытки рационально мыслить.

Грэй взял ее рот штурмом, который немедленно раскрыл ее губы, позволив ему исследовать их нежность, а она стремительно тонула в жадном огне, инстинктивно сильнее изгибаясь дугой в его объятиях. Ослепленная искрами жгучего наслаждения, она обвила руками устойчивый центр этого огненного урагана, бессознательно наслаждаясь силой его широких плеч, прежде чем вплести пальцы в прохладные черные пряди.

Одной рукой Грэй приковал ее к своему могучему телу, а другая начала искушающее путешествие от талии вверх по внутренней стороне руки, прижимавшейся к широким плечам, потом вперед и обхватила ладонью соблазнительную тяжесть одной груди. Этот маневр исторг тихий, пьянящий вскрик, и улыбка триумфатора заиграла на его губах, оставлявших растекающийся жаром след вдоль шеи вниз к ямке, строго закрытой воротником. Вдруг его губы устремились вниз и сжали вершину трепещущей в его ладони плоти.

Одновременно с вырвавшимся стоном неудержимый трепет пронизал Лиз до самых глубин. Пальцы ее невольно еще крепче вплелись в черные волосы, она притянула источник незнакомого, но чудесного, обжигающего наслаждения ближе.

Сдерживая невыносимо жгучее желание избавиться от материи, препятствующей интимной ласке, которую наивно требовала его трепещущая жена, Грэй зарылся лицом в ее пышную грудь. Он отчаянно хотел того, чего не мог получить – не здесь и не сейчас. Грэй поднял голову, пытаясь овладеть собой, но неосмотрительно взглянул вниз на влекущее видение огненных волос, обрамлявших тронутое розой страсти лицо, на глаза, потемневшие до синевы, затуманенные неведомыми желаниями, и персиковые губы, влажные и нежно припухшие, стремившиеся к его губам. Это восхитительное зрелище ставило любую надежду на сдержанность в серьезное затруднение.

Он взялся доказать своей жене, как легко он может соблазнить ее на добровольную сдачу. Намерение потерпело крах, так как необученная, безрассудная страсть, с которой она ему ответила, прорвала его искусную выдержку, и он почувствовал непривычную для себя уязвимость. Еще раз эта женщина грозила сломать его тщательно охраняемый эмоциональный барьер, а Грэю это совсем не нравилось!

Резко отстранив Элизабет на длину вытянутой руки, Грэй с сардонической улыбкой, блестя искристыми глазами из-под полуопущенных век, насмешливо прокомментировал ее легкую сдачу:

– Вы подарите мне себя и дадите мне наследника, который мне нужен, без особых усилий с моей стороны… несколько поцелуев, и вы – моя.

Чувствуя, как будто ее облили ушатом холодной воды, Элизабет задохнулась и быстро высвободилась из его рук, охваченная гневом. Она повернулась и вихрем бросилась прочь из кабинета и из дома.

Грэй медленно подошел к двери, которую его страстная жена оставила нараспашку. Циничная улыбка, игравшая на губах, окрасилась презрением к самому себе. Она, конечно, верила, что он выиграл еще один раунд в их битве, но он знал, что это не совсем так. Она потрясла его, как ничто и никто за многие годы.

Он прислонился к дверному косяку и ждал. Ее дорожный костюм был не лучшим нарядом для дневной скачки, но он понимал импульс, двигавший ею. В юности он бесчисленное количество раз прибегал к длинным энергичным прогулкам верхом, чтобы успокоиться после эмоциональной встряски. Он считал, что ее план сделать то же самое был замечательной идеей… пока двери конюшни не распахнулись и из них не вырвался его собственный горячий скакун с огненно-рыжей женщиной, которая скакала не просто без седла, но и по-мужски!

Он непроизвольно выбежал, собираясь погнаться за черным зверем и его в равной степени горячей всадницей. Сделав два шага, он остановился, сдерживая порыв схватить ее и наказать, заставить ее понять, как неподобающе такое поведение для любой женщины и значительно, гораздо хуже – для герцогини. Миднайт был самым резвым скакуном в его конюшне, и, гоняясь за женой, он, вероятнее всего, поставил бы себя в глупое положение. А этого он делать не собирался. Он просто уедет, и воспоминание об этом импульсивном действии послужит еще одним доказательством, каким бедствием она оказалась бы в жестких рамках лондонского общества. В Сити, несмотря на осмотрительные связи и политические бои, клубящиеся над его поверхностью, первым правилом было неукоснительное требование безукоризненных манер и безупречного соблюдения внешних приличий. Безусловно, Элизабет никогда не сможет соответствовать этому образцу.

Глава 4

Могучий конь летел по зеленым просторам с изумительной скоростью, и гнев Лиз сменился радостным возбуждением. Ветер вырвал шпильки из рыжих волос, и они струились ярким флагом, пока вороной не замедлил бег, внося ее в прохладную тень леса.

– Кто вы? – раздался впереди требовательный мужской голос. – И каким образом у вас оказался самый ценный жеребец моего кузена?