– Знаю. – Ева полночи вспоминала о своей жизни в бухте. – Никому бы и в голову не пришло, что мы слишком мало двигаемся.

– Наоборот, родителям всегда приходилось затаскивать нас в школу.

Они обменялись улыбками, но, к ужасу Евы, улыбка Гриффа была почти столь же опасной, как и в подростковом возрасте. Она бросила взгляд на кофейный столик между ними и заметила кусок обветренного коралла, который вчера нашла на пляже.

Теперь она потянулась к нему. Он потерял цвет от снега, моря и солнца. Ева могла, не опасаясь, провести пальцем по гладким кончикам, которые когда-то были заостренными ветвями.

Грифф поднял бровь:

– Сувенир?

– Может быть. У меня целая коллекция камней и ракушек, которые я находила на разных пляжах по всему миру.

– И ты хранишь все в Париже?

– Да.

Он задумчиво кивнул:

– Уверен, тебе нравится жить в таком красивом городе.

– Да. Там замечательно. – Говорить о Париже просто. Еве внезапно захотелось оправдать собственный выбор жить за границей. – Там столько всего прекрасного. Восхитительная архитектура, сады и парки, еда.

– О боже мой, французская еда! – Грифф с преувеличенным стоном потер живот. – И не просто еда в ресторанах. А эти удивительные рынки.

– Да, горы грибов осенью. Вкусные ягоды весной и летом, лавандовый мед.

– Не говоря уже о фуа-гра.

Она посмеялась над его энтузиазмом, вспоминая, как он еще со школы был одержим едой.

– У Парижа еще один бонус – не нужна машина, – добавила она. – И я обожаю цветы. Можно купить красивый букет всего за три евро!

– Похоже, ты полностью адаптировалась к городской жизни.

– Ну да. В таком городе, как Париж, одиночество невозможно, даже если сидишь в баре один.

Грифф бросил на нее вопросительный взгляд.

– Ты часто бываешь одна?

Ева поморщилась, поняв, что угодила в ловушку. Но печальная правда заключалась в том, что с тех пор, как Василий ее бросил, она проводила в уединении больше времени, чем хотела бы.

Правда, признаваться в этом совершенно ни к чему.

– Не так уж часто, – увильнула она. – Тем не менее мне нравится находиться одной в любой момент, если захочу.

– И это понятно, – легко согласился Грифф.

– А что насчет твоей жизни в Брисбене? – Ей очень хотелось сменить тему. – Ты рад, что переехал в большой город?

– Ну да, не могу жаловаться. Я живу в пригороде, в предгорьях горы Кутта. Это совсем рядом с городом, так что почти не трачу времени на дорогу, зато поблизости множество пешеходных дорожек. Словом, я взял лучшее из обоих миров.

Прозвучало довольно заманчиво. Несмотря на любовь к Парижу, Ева скучала по Австралии. Не раз жаждала почувствовать запах эвкалиптов или увидеть, как на фоне ясного голубого неба распускаются ярко-желтые акации, мечтала попробовать первый сочный манго в самом начале лета.

Они замолчали. Ева больше не чувствовала себя не в своей тарелке, как раньше. Она знала, что мечтать было глупо, но ей казалось, что она могла бы провести весь уик-энд, разговаривая с Гриффом, узнавая его заново.

Немного поколебавшись, она сказала:

– Хорошо, что тебе нравится место, где живешь. Это важно.

– Да. – Грифф посмотрел на часы. – Полагаю, мне пора.

До обеда оставалось еще час. Ева подумала, что он не захочет проводить с ней времени больше, чем необходимо из соображений приличия. Они не стали обсуждать важные вещи, например, что они все еще чувствуют друг к другу и почему оба по-прежнему одиноки. А чего она ожидала? Ее тайна ранила Гриффа, и просто повезло, что он оказался настолько терпимым.

Они поднялись с кресел, и она проводила его до двери. Он поцеловал ее в щеку. Такой простой поцелуй, но, когда Ева почувствовала прикосновение Гриффа, уловила запах его кожи, поняла, что сейчас восприимчива к этому человеку так же, как и в восемнадцать лет.

Она хотела, чтобы его губы, теплые и ищущие, прижались к ее губам. Хотела поцеловать его, глубоко и смело, чтобы его руки обняли ее, когда она бы прижалась к его большому мощному телу.

Грифф был настолько близок, что она чувствовала в нем такое же напряжение. Он не двигался, и в тот момент она ощутила, что они рискуют уступить сумасшедшей ностальгической тоске. Их страсть была бы бурной, в этом Ева не сомневалась. В ее венах бурлила кровь.

Потом она приметила нечто новое. Предостережение в глазах Гриффа. На этот раз он не собирался ошибаться.

И сделал шаг назад.


Только не это.

Грифф не мог поверить, что едва не поцеловал Еву. Он видел понимание в ее глазах. Хуже того, осознавал, что и она тоже этого хочет, почти желает, чтобы он ее поцеловал. Но это просто безумие.

Список причин, по которым они не должны уступать своей страсти, можно было бы растянуть отсюда до Парижа. Только вот одна проблемка.

Грифф не мог вспомнить ни одной причины. Все его внимание было приковано к женщине, стоящей перед ним.

Ева. Такая прекрасная.

Бледная, стройная, как тростник. Самый сладкий соблазн, который он когда-либо знал. И вместо того чтобы отступить, он подошел ближе.

Так близко, что путь к отступлению оказался отрезан. Прикосновение кончиков пальцев к ее лицу послало электрический ток по его жилам. Ева издала мягкий звук, подняла к нему свое прекрасное лицо, позволила прочитать откровенное желание в ее глазах, и он потерялся в них.

Их губы встретились, они поцеловались, он подтолкнул ее в комнату, закрывая за ними дверь. Это была буря, готовая грянуть с тех пор, как они встретились вчера. Теперь они целовались со всей яростью слишком долго подавляемой страсти.

К тому времени, как они подошли к кровати, рубашка Гриффа валялась на полу, а он развязывал пояс на платье Евы.

– Мы не должны. – Ее голос переполняло желание.

– Я знаю, – прошептал он. – Это безумие.

Но вместо того, чтобы прислушаться к голосу разума, они помогли друг другу выбраться из остальной одежды, все время обменивались безумными, нетерпеливыми, отчаянными поцелуями.

– Безопасно?

Ева кивнула и прошептала ему в губы:

– Да, я обещаю.

Она потрясающе красива. Темные шелковистые волосы скользили по бледным плечам, тело танцовщицы было гибким, грудь маленькой, мягкой и упругой, как и тогда. Когда он опустил голову к каждой розовой вершине, Ева отдалась страсти с тем же безрассудством, как и прежде, и эмоциональной честностью, которой он никогда не знал.


Вина вернулась, когда они уже лежали вместе. Ева прижималась спиной к широкой груди Гриффа, его рука плотно обхватила ее бедро.

Их близость была настолько красива, что Ева снова балансировала на грани слез, но была слишком взволнована, слишком взвинчена, чтобы уступить им.

Теперь они лежали очень тихо, но в ее голове роились беспокойные мысли. Ей никогда даже не снилось, что заниматься любовью с Гриффом может быть даже лучше, чем она помнила. Настолько красиво, страстно, захватывающе и упоительно, что, казалось, на них наложено заклинание.

Еще одно приятное воспоминание, которым она будет дорожить.

К сожалению, Ева знала, что это заветное воспоминание она заберет с собой, когда вернется в Париж после операции. Грифф вернется к важной работе. И они оба, по отдельности, будут пытаться наладить новые отношения со своей дочерью.

Лайне.

Боже мой. Почему она не подумала о Лайне до того, как они слились в поцелуе? Почему Грифф про нее не вспомнил?

Холодная дрожь потрясла Еву. Как они глупы, ничем не лучше подростков, которыми они были.

И какая банальность – школьные возлюбленные бросаются друг другу в объятия на встрече выпускников, не в силах противостоять соблазну.

Несомненно, оглядываясь назад, они будут вспоминать об этом дне, как об очередной ошибке. Жаль, конечно, ведь еще несколько минут назад Ева чувствовала себя счастливой, а теперь с опаской поворачивалась к Гриффу лицом.

Глубина эмоций в его глазах потрясла ее. Он просто молча смотрел на нее. Время, казалось, застыло, они словно боялись озвучить собственные мысли, будто оба знали, что слова могут испортить этот идеальный момент, развеять волшебное заклинание.

Но потом в глазах Гриффа появилась слабая улыбка и слегка приподнялись уголки губ.

– Ну, это отвечает на множество вопросов, – тихо заметил он.

Она кивнула. Теперь они знали, что их влечет друг другу с той же силой, что и прежде, возможно, даже больше.

Он проследил изгиб ее талии рукой и остановился на бедре.

– У тебя болит бедро?

Ева поморщилась. Она так старалась скрыть несколько моментов боли.

– Иногда. Это одна из проблем стареющей танцовщицы.

Грифф пожал плечами:

– Наверное, у танцоров существует предел, как у спортсменов.

– Боюсь, что так. – Ева чуть не рассказала ему о своей операции, но в ней слишком глубоко укоренилась привычка замалчивать подобные темы.

Грифф убрал руку. Ей стало холодно. Он по-прежнему внимательно наблюдал за ней.

– Ты уже знаешь, что будешь делать после выхода на пенсию, Ева?

Сердце испуганно забилось, и она быстро села в кровати. Куда он клонит?

– Не нужно паниковать. Мне просто любопытно.

Да, конечно. Она слишком остро отреагировала. Случайный вопрос о ее планах не означает, что он попросит ее провести с ним всю свою жизнь.

Они занимались сексом, но лишь из чувства ностальгии, и, хотя разделили незабываемые мгновения страсти, они не могли снова угадывать эмоции друг друга, когда все закончилось. Они остались чужими людьми.

Они знают друг друга поверхностно, и истинное понимание невозможно после двадцати лет, проведенных порознь. И теперь так легко сказать какую-нибудь глупость.

Самым мудрым решением было бы позволить этому дню остаться навсегда в их памяти волнующим, трогательным моментом единения. Им представился шанс сказать друг другу «прощай».

Конец. Больше ничего. Это явно не начало чего-то нового. Ну почему ей никогда не удавалось сохранять трезвость ума, когда дело касалось Гриффа Флетчера?