Прежде чем пойти в свою комнату, я бросила быстрый взгляд на Карла и инспектора Франке. Они все еще о чем-то разговаривали. Возможно, этот полицейский, хотя он наверняка был скрытным и осторожным человеком, пытался многое Карлу объяснить. А может, они вдвоем что-то замышляли: их поведение заставило меня предположить, что эти двое видятся друг с другом далеко не в первый раз.


Я помню, что во внешности Генриха Франке — инспектора полиции, занимавшегося расследованием, — не было ничего примечательного: это был человек лет пятидесяти, невысокий, но крепко сложенный, с маленькими проницательными глазами, от которых, казалось, не ускользала ни одна мелочь, с тоненькими усиками, темнеющими над его ртом, из которого торчала казавшаяся неотъемлемой частью его лица дорогая сигара (такая сигара была для него чрезмерной роскошью, а потому он зачастую ее не курил, а просто держал во рту незажженной). В общем, в его внешности не было ничего примечательного, кроме двух деталей, на которые ты, разговаривая со мной о нем, сразу же обратил мое внимание: его кожа явно была уж слишком смуглой для того, чтобы его можно было счесть представителем одного из коренных европейских народов, а волосы на его голове — точнее, то, что от них осталось, потому что волосы у него росли лишь над ушами, да и то очень жиденько — были черными как уголь. Ты впоследствии говорил мне, что эти две его особенности невольно вызывали подозрение, что он по происхождению цыган. Но эти предположения не получали никакого подтверждения, однако они, по большому счету, являлись помехой в продвижении этого полицейского по служебной лестнице. И все же он день за днем настойчиво пытался доказать, что очень хорошо выполняет свою работу. Я вот и заподозрила его в том, что он холостяк. Чтобы это предположить, достаточно было всего лишь взглянуть на его одеяние человека среднего достатка: оно не только сильно контрастировало с мундирами и сшитыми на заказ безупречными штатскими костюмами аристократических обитателей Брунштриха, но и выглядело неухоженным и потертым от интенсивной носки. Из этого следовало, что инспектору Франке явно недостает в жизни хорошей женщины, которая, к примеру, пришила бы на его жилете пуговицу, уже еле-еле державшуюся, а также тщательно постирала и накрахмалила бы измятый и потемневший воротничок его рубашки.

В середине дня инспектор подошел ко мне с замаскированным под вежливую просьбу требованием: я должна дать ему показания о произошедших в замке событиях в качестве свидетеля. Он отвел меня в оружейную, которая была на время превращена в своего рода полицейский штаб, и предложил мне сесть в удобное кресло, тем самым начав процедуру, которую ему приходилось выполнять уже далеко не один раз.

— Записывай все то, что мы сейчас будем говорить, сержант, — приказал инспектор Франке молодому полицейскому, разрывавшемуся между желаниями успевать смотреть и в свой блокнот, и на мое платье, под которым перед его мысленным взором вырисовывались мои женские прелести. — Итак, барышня, не могли бы вы рассказать мне, что вы делали прошлой ночью, в то время, когда произошли известные вам события?

— Ну конечно, расскажу. После окончания празднования я вернулась в свою комнату. Посреди ночи…

— Извините, — перебил меня инспектор, — вы не могли бы указать более точное время?

— Пожалуй, могу. Я легла спать где-то между двумя часами и половиной третьего, а примерно между половиной пятого и пятью я услышала шум.

— Что это был за шум?

— Какие-то удары и беготня по коридорам. Как будто кто-то хлопал дверями или бросал тяжелые предметы на пол.

— Ara… Продолжайте.

— Я выглянула в коридор, чтобы узнать, что там происходит, и увидела великого герцога и маршала Комбеля. Вероятно, они тоже услышали шум и, опасаясь, что в дом пробрались воры, решили его осмотреть.

— А почему они не сообщили ничего охране замка?

— Не знаю. Наверное, они смогут ответить на этот вопрос. Воздержавшись от каких-либо реплик по этому поводу, инспектор жестом показал мне, чтобы я продолжила свой рассказ.

— Они спустились на первый этаж. Минут через пять-десять я услышала еще один удар… Хотя нет, еще раньше я увидела, как из своей комнаты вышла баронесса фон Вахер. Ее тоже разбудил доносившийся из коридора шум. Затем я спустилась на первый этаж и увидела в оружейной своего кузена. У него была рана на лбу. Его ударили по голове вазой: на полу повсюду валялись ее осколки.

— Вы кого-нибудь заметили?

— Нет, никого. Злоумышленник, по всей видимости, убежал в противоположном направлении еще до того, как я пришла.

— И что происходило дальше?

— Вскоре пришел мажордом, и его высочество отправил его за начальником охраны. Затем мы проводили его высочество в его покои, чтобы обработать там его рану.

— Вы и маршал?

— Да. Затем маршал ушел, и я ухаживала за его высочеством одна, пока не пришел врач. Через некоторое время мы услышали выстрел.

— А вы не помните, в какое именно время? Я на несколько секунд задумалась.

— Примерно в половине шестого. Во всяком случае, не позднее шести. Кстати, несколькими минутами раньше я выходила из покоев его высочества, чтобы принести ему болеутоляющее средство. Идя по коридору, я увидела, как из комнаты господина Ильяновича вышел герцог Карл.

— Вы абсолютно уверены, что это была именно та комната и что вы видели именно его?

— Да, абсолютно.

— Однако если это произошло раньше, то отсюда следует, что стрелял не он.

— А я и не говорю, что стрелял он. Я всего лишь сказала, что видела, как он оттуда выходил.

— Понятно. Что происходило дальше?

— Ничего. Я вернулась в покои великого герцога, и через несколько минут раздался выстрел. Когда мы прибежали в комнату господина Ильяновича, то увидели, что его убили, — заявила я, делая акцент на словах «его убили», потому что, как мне показалось, настал момент взять инициативу в свои руки.

Мое заявление произвело ожидаемый мною эффект: инспектор Франке впервые услышал нечто такое, ради чего стоило нарушить рутинную процедуру допроса.

— Вы, похоже, уверены в том, что его убили.

— Да, уверена. Он не оставил никакой предсмертной записки, а на столике стоял открытый флакончик с вероналом. Никто не стал бы принимать снотворное перед тем, как застрелиться.

— Тем не менее, он держал в руке пистолет.

— Нет, не держал, — я отрицательно покачала головой, невольно задаваясь вопросом, с какой целью инспектор утверждает нечто такое, что, как он и сам прекрасно знал, не соответ-ствовует действительности, — словно бы он хотел устроить мне небольшую проверочку. — Да, пистолет лежал на полу в таком положении, как будто он выпал из руки Ильяновича, но положить его так мог кто угодно.

Инспектор Франке бросил на меня настороженный взгляд. У него наверняка еще до начала этого допроса сложилось обо мне определенное мнение, а я своими заявлениями явно вышла за пределы того, чего он мог ожидать от такой, как я, барышни. Я, похоже, начала вызывать у него интерес, однако он, будучи хорошим полицейским, вел себя осторожно, сдержанно, говорил мало и всегда по существу. Его работа ведь заключалась в том, чтобы раздобывать информацию, а не чтобы ее давать. Я понимала, что он вряд ли угодит в подготовленную мной для него ловушку — он, наоборот, попытается повернуть ход разговора в нужное ему русло и, кроме того, начнет меня запугивать.

— Когда вы зашли в комнату, в каком состоянии находилось окно?

— Оно было закрыто.

— Точнее, оно было закрыто изнутри. Как, по-вашему, убийца мог покинуть комнату, не столкнувшись при этом с вами?

— Не знаю. Выяснить это — задача полиции.

— Безусловно. Поэтому полиция вполне могла бы подумать, что убийце — или убийцам — не надо было никуда убегать. Она могла бы подумать, что вы и великий герцог — хотя вы и пытаетесь обеспечить себе алиби тем якобы фактом, что вы первыми обнаружили труп, — на самом деле и были теми самыми злоумышленниками, которые произвели смертоносный выстрел. Все свидетели дружно говорят, что, когда они зашли в комнату, в которой было совершено данное преступление, там уже находились вы.

После этого провокационного заявления инспектор Франке сделал длинную паузу, чтобы понаблюдать за тем, как я отреагирую на его слова. Я даже бровью не повела, а с вызывающим видом смотрела ему прямо в глаза, давая ему тем самым понять, что я не из тех барышень, которых можно запугать и подавить своим авторитетом и своим латунным значком полицейского.

— Однако, к счастью для вас, — затем продолжил он, — полиция обнаружила предсмертную записку. В данной ситуации, барышня, рекомендую вам не настаивать на вашем предположении о том, что было совершено убийство, а иначе это может обернуться против вас самой.

Как я и предполагала, из уст инспектора прозвучало своего рода официальное подтверждение того, о чем мне уже сообщил Ричард, сопровождаемое настоятельным предупреждением: не суй свой нос туда, куда не просят. Я невольно задалась вопросом, кого же пытается покрывать инспектор Франке, ради кого он готов пренебречь своим долгом блюстителя порядка и… почему?

— Ну что ж, барышня, если вам нечего добавить, больше нет необходимости вас беспокоить. Спасибо вам за оказанную помощь.


После напряженного разговора с инспектором я решила отдохнуть, однако, лежа в одиночестве в своей комнате, все никак не могла выкинуть из головы смерть Бориса и все, связанное с ней. Мне подумалось, что неплохо было бы сходить навестить тебя. Это мое желание было обусловлено не только существующим еще с библейских времен обычаем навещать больных, но и тем, что мне в тот момент тебя очень не хватало. Я была уверена, что общение с таким жизнерадостным и сладострастным человеком, как ты, отвлечет меня от мрачных мыслей.

— Черт бы побрал эту дурацкую полицию! — услышала я твое громогласное ругательство.