Однако я поняла, что эти мои планы будут нарушены, и произошло это в тот момент, когда я увидела, что ко мне приближается Ричард Виндфилд, держа под мышкой шашечную доску и явно намереваясь пригласить меня сыграть с ним партейку. Я опасалась, что за ней наверняка последует еще одна партия, и еще, и еще — возле камина в какой-нибудь пустынной и тихой гостиной. Мысленно проклиная иногда свойственную мне нерешительность и дар убеждения, которым обладает лорд Виндфилд. я приняла его приглашение, хотя и осознавала, что могу не достичь почти божественного совершенства, как намеревалась.

В конце концов произошло то, чему было суждено произойти. Хотя я и прибегла к помощи одной из служанок, когда до начала праздника оставалось уже совсем немного времени, в моей комнате царила спешка и паника. Словно за кулисами театра во время премьеры, все делалось бестолково и с раздражением. Наконец преодолев целый ряд трудностей, касаемых устойчивости прически, естественности макияжа и непослушности застежек, я вышла из своей комнаты — вышла буквально за пару минут по начала праздника. Если ты этого не помнишь — или если ты на это тогда не обратил внимания, — то я напоминаю тебе, что я была одета в платье из красного шелка, прошитого серебряными нитями, причем изготовил это платье не кто иной, как Поль Пуаре — самый модный на тот момент дамский портной. Над вырезом моего платья — довольно глубоким — покоилось роскошное ожерелье из великолепных брильянтов и рубинов.

Я остановилась на несколько секунд перед одним из висевших в коридоре зеркал и — не без тщеславия и в то же время кокетливо — взглянула на себя, словно бы в последний раз проверяя, все ли в порядке. С первого этажа уже доносился нарастающий гул голосов, подсказывающий мне, что я направляюсь туда как раз вовремя. Глядя на себя в зеркало, я подумала, что мне, пожалуй, следовало бы нанести чуть-чуть побольше румян на щеки.

— Думаю, невозможно быть красивее, чем вы сейчас.

Я вздрогнула от того, что услышала этот незнакомый голос, произнесший льстивые слова на французском языке, и — еще в большей степени — от того, что почувствовала, как к моим плечам прикоснулись чьи-то ледяные руку. Слегка встревожившись, я обернулась, чтобы посмотреть, кто же застал меня врасплох в один из тех интимных для женщины моментов, когда она кокетничает перед зеркалом, да еще и осмелился прикоснуться ко мне, не спрашивая на то разрешения.

— Вы меня испугали.

— Необыкновенная, изысканная, очаровательная!.. — не унимался незнакомец со славянской внешностью и славянским акцентом. Взгляд его пронзительно-голубого цвета глаз, казалось, пытался пронзить ткань моего платья.

— Извините, — прервала я его резким голосом, — но мы, как мне кажется, не знакомы.

Этот благородный господин — я сочла его таковым, поскольку встретилась с ним не где-нибудь, а в доме твоей матушки — взял мою руку и слегка прикоснулся к ней губами.

— Граф Николай Иванович Загоронов. У ваших ног, мадемуазель.

— Приятно с вами познакомиться, граф, — сказала я одновременно и любезным и циничным тоном. — А теперь позвольте вас оставить: мне необходимо вернуться в свою комнату, потому что я, похоже, забыла там платок.

— Вы так и не сказали мне, как вас зовут.

— Маркиза Энграсия Мария Анна Исабель Альсасуа де Хильена де Виламар, — я назвала саркастическим тоном свое полное имя, а затем исчезла за дверью своей комнаты.

Оказавшись внутри, я подождала там несколько секунд, с большим негодованием вспоминая наглое поведение графа, имени которого я не запомнила и даже и не пыталась запомнить. Когда, по моему предположению, он уже должен был уйти, я осторожно открыла дверь и вышла в коридор…

— Ah!Ein neues Gesicht!.. Und sehr schön. Ja, sehr schön…[27]

Я резко выпрямилась, словно согнутая и затем отпущенная ветка, услышав, что за моей спиной опять кто-то что-то говорит. Это становилось уж слишком частым — и весьма неприятным — явлением.

— Извините, но я не поняла ни одного слова из того, что вы… сказали.

Я раньше никогда не считала себя чрезмерно впечатлительной. Да, впечатлительной я себя не считала. А может, я просто никогда раньше не сталкивалась ни с чем таким, что вызвало бы у меня подобную реакцию: мне показалось, что я окаменела от одного только взгляда на неожиданно представшую моему взору красоту, преувеличенную до неприличия. Даже оскорбительную в своем совершенстве.

Я с трудом различила — как сквозь туман — принца с глазами, лишь взглянув на которые, можно было умереть от зависти; с шевелюрой, способной свести с ума кого угодно; с широкой грудью, увешанной медалями, похожими в совокупности на своего рода кирасу и свидетельствующими о заслуженном уважении и почете; с озорной улыбкой и не менее озорным взглядом; с изысканными манерами и, конечно же, с доброй душой и благородным сердцем… В общем, я увидела одного из тех принцев, которые встречаются только в волшебных сказках. А я ведь еще, поверь мне, не выпила и капли спиртного.

В детстве я прочла очень много сказок, а в юности проявляла интерес к литературе романтического жанра: романы, которые подпитывали мое девичье воображение и которые я вскоре, поневоле очень быстро повзрослев, отвергла за их чрезмерную вычурность, нелепость и несхожесть с реальной жизнью. «Но разве я сейчас не стала участницей идиллической сцены из романа?» — мысленно сказала я себе, стыдясь своей слабости.

— Это ты! — воскликнул сказочный персонаж, превратившийся во вполне реального человека.

Я даже понятия не имела, за кого меня сейчас приняли и какой смысл имело восклицание «Это ты!», однако была готова стать кем угодно, лишь бы только угодить своему герою.

— Да… — прошептала я.

Именно так шепчут героини сентиментальных романов, а я хотела казаться похожей на такую героиню.

— Исабель? Кузина Исабель?

— Да… — снова прошептала я, уже вжившись в роль.

— Черт возьми! Я сразу должен был догадаться. Как я рад тебя видеть! С того момента, как я приехал в Брунштрих, я только о тебе и слышу.

Мой сказочный принц вел себя уж слишком фамильярно для образа моей фантастической иллюзии. Впрочем, это был всего лишь малюсенький изъянчик, который терялся на фоне его красоты и его великолепной осанки.

Задумавшись над этим, я забыла о той роли, которую для себя избрала.

— Я — Ларс!

— Лоренс?

— Да, так меня называет моя матушка и так записано в моем свидетельстве о рождении: Лоренс Генрих Максимилиан. Но я предпочитаю, чтобы меня звали Ларс. Ты разочарована?

— Нет… Нет!

Боже мой! Разочарована? Как героиня романа, я была восхищена, ошеломлена, покорена и, возможно, даже влюблена. Тем не менее я — благодаря тому, что во мне на пару мгновений вдруг проснулось благоразумие — решила быть любезной, но сдержанной:

— Я тоже рада с тобой познакомиться, — сказала я довольно холодным тоном.

— Замечательно. Ну, раз уж мы теперь знакомы, ты должна пойти прямо сейчас вместе со мной в танцевальный зал. Мы наверняка придем туда самыми последними, и моя матушка опять на меня рассердится.

Воспитание — это тонкое кружево, в которое кое-где вплетены нити наших животных инстинктов. Если немного понаблюдать за тем, как ведут себя по отношению друг к другу самцы и самки других биологических видов, можно заметить, что во время ухаживания какое-либо животное завладевает другим с большей или меньшей легкостью, не стараясь соблюсти какие-либо приличия. Именно это я бы и сделала, если бы не была воспитана в том духе, что мне в подобной ситуации следует лишь с равнодушным видом опереться на предложенную мне руку. Я иногда сожалею о том, что такой биологический вид, как человек, ведет себя уж слишком рассудительно.

Спускаясь по огромным лестницам этого великолепного замка рядом с великим герцогом и чувствуя, что моя рука покоится на его руке, что подол моего платья скользит по покрытым коврами ступеням и что драгоценности на моей груди переливаются от света хрустальных люстр, я подумала, что сейчас как никогда похожа на героиню романа.

Когда мы вышли в большой танцевальный зал — ярко освещенный, сверкающий, с причудливыми украшениями в стиле барокко, — все собравшиеся там люди повернули головы и посмотрели на нас — как будто они только нас двоих и ждали.

Я подумала, что ты сейчас оставишь меня и присоединишься к толпе, уже колыхнувшейся тебе навстречу, — все желали поприветствовать тебя, поболтать с тобой, осыпать тебя знаками внимания… Однако ты, с высокомерным видом проигнорировав эту свою «паству», и дальше вел меня под руку, раздвигая людскую массу, как Моисей раздвинул воды Красного моря, вел до самого центра зала, обозначенного мраморным крестом на полу. Затем по твоему знаку заиграла музыка, ты обхватил меня рукой за талию, и мы с тобой стали танцевать. Вот тут-то я поняла, что именно в этот момент и начался праздник и что я в доставшейся мне роли должна вести себя как-то по-особенному. К счастью для меня, я прочла много литературных произведений, в которых описывались подобные ситуации, и это позволило мне быстро сориентироваться и без особого труда преодолеть свое смущение.

— Итак, ты — юная кузина Исабель, приехавшая из Испании… — прошептал ты мне на ухо, ведя меня в танце. Я ощущала на шее твое дыхание.

Да, девушка из глуши, без единого реала за душой. Девушка, от которой жених сбежал почти перед самым алтарем.

— Теперь, возможно, разочарован уже ты… — предположила я, кокетливо приподняв бровь и загадочно улыбнувшись.

Я прибегала к подобной мимике довольно редко, однако искусно пользовалась ею, когда того требовали обстоятельства.

— А тебе известен хотя бы один мужчина, которого могли бы разочаровать экзотика и красота, воплощенные в одной представительнице прекрасного пола?

— О-о, ты необычайно любезен, мой дорогой кузен!