— Ага, и похлеще выражения есть, — забавляясь ее реакцией, произнес Том. — В «Аргусе» пишут, что в наши дни никто не желает слушать Слово Божье, которое вступает в противоречие с тем, чем дорожат большие шишки в Готорне и Кью.

— Неужели большие шишки в Кью не верят в Священное Писание?

— Ну… они утверждают, будто бы верят, говорят во время воскресных богослужений правильные вещи, но попроси их жить как истинные христиане, и никто не согласится, ибо на самом деле они верят только в то, что надо делать деньги, ведь выживает самый приспособленный. Они — наиболее приспособленные, и горе остальным.

У Бидди отвисла челюсть. Том еще пару секунд сохранял совершенно серьезное выражение лица, а потом подмигнул ей.

— Интересно, а преподобный прочел сегодня эту газету? — задумчиво проговорил он.

Бидди разразилась неистовым хохотом. Она прищурила глаза, окинула оценивающим взглядом фигуру парня с закатанными рукавами, а потом решила выдать лакомый кусочек из недавно прочитанного.

— Нет ничего удивительного в том, что люди перестали ходить в церковь, — сказала девушка. — Ты слышал о преподобном Дж. Биэ из прихода Ист-Мельбурна?

— Нет, а кто это?

— Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь о преподобном Биэ, который поверг в невообразимый стыд свою паству? — изумленно спросила Бидди.

— Ну же, рассказывай, — попросил Том.

Она подалась вперед, прижалась к прилавку и произнесла, понизив голос:

— Он познал свою кухарку, не заключив с ней супружеских уз, а затем подкупил одного мужчину из Лилидейла, чтобы тот взял ее себе в жены.

— Ха-ха! — вырвалось у Тома.

— Потом преподобный распродал свою мебель и сбежал в Калифорнию. Просто отвратительно! Но это ничто по сравнению с тем, что натворил Четов Хьюс, преподобный из Балларата.

Том любил слушать Бидди независимо от того, правду она говорила или фантазировала.

— И чем же он отличился?

— Пригласил четырех девушек в свой роскошный дом, каждую угостил и воспользовался ими самым предосудительным образом. Через некоторое время врач обнаружил, что все четыре больны неизлечимой формой сифилиса.

Том вновь захохотал.

— Все эти истории были напечатаны в заслуживающих доверие газетах. Когда люди читают о таком, у них широко открываются глаза, — сказала Бидди. — Ты слышал о том, что преподобный Бут, методистский священник из Вангаратты, сделал с бедной собакой?

Они громко рассмеялись. В это время звякнул колокольчик над входной дверью, сообщая о появлении нового покупателя. Заслышав этот звук, Том вздрогнул и кивнул головой, но больше ничего делать не стал, поскольку покупательница тотчас же уселась на стул, явно радуясь возможности отдохнуть, и обслуживать ее пока что было не нужно. Бидди даже не потрудилась оглянуться, чтобы посмотреть, кто это. Ее распирало от желания как можно ярче разукрасить свой рассказ. Кажется, она даже не обратила внимания на то, что в магазине они теперь не одни.

— А еще преподобный Тейлор из баптистской церкви на Коллинс-стрит… — произнесла Бидди. Ее скандальные разоблачения достигли наивысшей точки. — Ты должен был о нем слышать, Том. Поговаривают, что ему пришлось сложить с себя сан за столь тяжкие прегрешения, что никакие земные муки не смогли заставить его хотя бы намекнуть, в чем они заключались…

Крик ужаса, раздавшийся у нее за спиной, заставил Бидди вернуться с небес на грешную землю. Оба вспомнили о страдающей от зноя покупательнице, которая обмахивала свое лицо, сидя на стуле. Это была миссис Довс.

— Постыдились бы! — воскликнула старуха, с трудом поднимаясь на ноги. — Что за мерзкая клевета! Какое бесчестье повторять ее!

С ужасающей определенностью Бидди подумала о том, что это Квини каким-то образом подослала сюда вдову, чтобы поймать ее на горячем.

— Миссис Довс, пожалуйста, позвольте вам помочь, — произнес Том и поспешил к старухе.

Бидди хватило присутствия духа наполнить стакан водой из кувшина, а затем протянуть его пожилой леди.

— Миссис Довс, вот, пожалуйста! Вы выглядите утомленной! Какой сегодня жаркий день!

— Бидди Мак-Брайд! Я сразу же узнала тебя по твоему бесовскому смеху, — прищурившись, произнесла миссис Довс.

— Миссис Довс, я…

— Ты служишь у преподобного Флауэрса, но при этом осмеливаешься говорить гадости о слугах божьих. Он подобрал тебя в сточной канаве!

Бидди залилась румянцем.

— Это неправда!

Старая история вернулась к ней, чтобы задеть за живое. Когда-то Бидди придумала себе сиротское прошлое в стиле романов Диккенса.

— Ты и сама прекрасно знаешь, что было именно так, как я говорю, неблагодарная девчонка! — принялась отчитывать ее миссис Довс, которой в свое время понравилась эта побасенка. — Ты жила без родителей, в грязи и позоре. Когда преподобный взял тебя в свой дом, у тебя ничего не было. И сейчас тоже нет.

Бидди покраснела до корней волос.

Том постарался сгладить ситуацию.

— Прошу простить нас за то, что мы говорили в вашем присутствии на неподобающие темы, миссис Довс. Не знаю, что на нас нашло. Мы просто обсуждали то, что написано в «Аргусе», и, кажется, немного увлеклись.

Вот только пожилую леди было непросто сбить с толку.

— Мои бедные глаза уже не те, молодой человек, но разум по-прежнему острый, — заявила миссис Довс. — Вы оба вели себя словно два безбожных анархиста.

— Это неправда! — вскричала Бидди. — Я пришла сюда, чтобы купить кое-что по поручению миссис Реттрей.

— Вы злословите под носом у своих хозяев. Ты все равно что ударила в спину добропорядочного преподобного Флауэрса! Такова твоя благодарность за проявленное им христианское милосердие?

Бидди заметила в витрине Квини. Та насмешливо ухмылялась. Теперь Бидди убедилась в том, что Квини нарочно направила старуху в магазин «У Топпа», надеясь, что у ее подруги возникнут неприятности.

— Миссис Довс, прошу вас… Мы не хотели ничего плохого… Это просто глупая болтовня, — продолжала уверять вдову Бидди.

— Это заговор против Церкви! Именно этим занимаются анархисты и прочие нигилисты. Они хотят перестрелять добрых христиан, пока те спят в своих постелях.

— Миссис Довс, могу ли я вам помочь? Что желаете приобрести? — очень вежливым тоном, настолько, насколько это было возможно, произнес Том. Одновременно он кивком головы дал Бидди понять, что ей пора уходить.

— Ну… я даже и не помню… Услышанное стало для меня таким потрясением…

— Разумеется. Прошу прощения. — Взглядом он приказал Бидди поторапливаться. — Мы больше не будем. Вы все нам объяснили. Вы имели все основания на нас сердиться. Мы и не заслуживаем лучшего обращения.

Бидди с ужасом взирала на Тома и слушала, что он несет, но он продолжал делать ей знаки, чтобы она ушла. Взяв корзину с продуктами, девушка выскользнула за дверь, очень огорченная тем, как закончился антракт в ее пьесе.

Бидди аккуратно отрезала кусочек свежего белого хлеба без жженых квасцов. Он лежал на почетном месте — на доске в конце кухонного стола миссис Реттрей. В доме преподобного Флауэрса хлеб был в почете. Полтора года службы здесь научили Бидди многому. Теперь она умела, например, красиво нареза`ть хлеб. Для уважаемого и благородного человека вряд ли найдется что-нибудь столь же оскорбительное, как толсто нарезанный хлеб. Рабочий люд уминает огромные краюхи, макая их в растопленный жир. На большее их скудных заработков все равно не хватит. Уважающий же себя муж будет есть только тонко нарезанный хлеб. Бидди положила ломоть хлеба на маленькую тарелочку, а затем размазала сверху полную ложечку варенья. Семнадцать месяцев практики научили ее наносить варенье очень-очень тонким слоем.

Сделав книксен, Бидди протянула тарелочку преподобному Флауэрсу и стала ожидать дальнейших распоряжений. До ужина оставалось еще несколько часов. Около четверти часа назад преподобный выпил чашечку чаю. Бидди нервничала, когда оказывалась с ним лицом к лицу, но понимала, что пастору нужна аудитория, которая будет внимать каждому произнесенному им слову. Сегодняшняя проповедь касалась мельбурнского лета.

— Плохо, хуже всего то, дитя мое, что эта жара оказывает пагубное действие на молодые организмы, — пробубнил пастор, почесывая бакенбарды.

— Да, преподобный.

— Ты со мной согласна? Ну разумеется, ты хорошая девочка. Австралийская жара иссушает, понимаешь ли… именно так… Особенно подвержены этой пагубе молодые… Жара лишает их сил и энергии…

— Да, преподобный, — произнесла Бидди, сжав ладони на животе.

— Именно вследствие этого я испытываю серьезные опасения касательно будущего нашей нации, дитя мое, — откусывая от ломтя хлеба, сказал пастор. — Именно поэтому я не могу разделять безосновательный оптимизм, свойственный нашим соотечественникам.

— Да, преподобный, — произнесла Бидди, не отрывая взгляда от хлеба.

Ей и самой хотелось отрезать от буханки кусок, только потолще.

— Какое будущее может ожидать нацию, чья молодежь напрочь лишена сил и энергии? Они страдают от вялости и лени. Эта нация истощена жарой!

Бакенбарды священника были испачканы абрикосовым вареньем.

— Так оно и есть, преподобный, — сказала Бидди, сжимая в руке нож для хлеба так, чтобы у постороннего наблюдателя не сложилось мнения, будто она намерена вновь отрезать от буханки хотя бы малость. — Я никогда прежде не задумывалась о том, что делает со мной летнее солнце, разве что иногда размышляла о солнечных ожогах, но теперь понимаю… Теперь я и сама тревожусь о своем здоровье.

— Ну, я не имел в виду девушек из рабочего класса, — отмахнувшись от нее, произнес преподобный, — или мужчин. Тебе нечего волноваться. Ты хоть все лето можешь тянуть за собой тачку на солнцепеке, и это не будет грозить тебе ничем, кроме крепких мышц на спине.