— Нет! — жестким ледяным голосом отрезал Филипп, буравя меня взглядом. — Джеймса нет в живых.

Мне захотелось лишиться чувств. Захотелось снова нырнуть под теплое одеяло и уснуть. И проснуться, почувствовав, что Джимми рядом, просовывает широкую лапищу под мою ночную рубашку и смешит меня довольным урчанием.

— Горевать вам пока некогда, — продолжал Филипп. — Мы едем в магазин.

Эти слова выбили меня из состояния шока.

— Вы с ума сошли? — спросила я. — Сейчас четыре часа утра!

— Я договорился, чтобы для нас открыли магазин. Ну, одевайтесь! — приказал он. — Нельзя терять время.

Его тон меня ничуть не напугал. Я села во вздувшейся парусом ночной рубашке и вытащила из-под себя косу. Джимми нравилось, когда я одевалась старомодно и носила длинные волосы. За шестнадцать лет брака я отрастила косу, на которой могла сидеть.

— Никуда я не пойду, пока вы не объясните мне, что происходит.

— Времени нет, — начал было Филипп, но осекся, тяжело вздохнул и посмотрел на меня. — Я рискую лишиться лицензии, но только потому, что выполняю волю Джеймса и знаю, что вас ждет. Удерживать стервятников я смогу пару дней, не больше. Пока завещание не прочли, вы все еще жена Джеймса.

— Я всегда буду женой Джимми! — гордо заявила я и вскинула подбородок с таким надменным видом, какой только могла изобразить.

Джимми! Мое сердце исходило слезами. Нет, только не Джимми. Кто угодно мог умереть, но не он…

— Лиллиан, — тихо произнес Филипп, и ею глаза наполнились сочувствием, — на земле никогда не было и не будет второго такого же человека, как Джеймс Мэнвилл Он играл по собственным правилам и не подчинялся чужим.

Я ждала, когда он скажет хоть что-нибудь, чего я еще не знаю. К чему он клонит?

Филипп провел ладонью по глазам и бросил взгляд на часы у постели.

— Профессиональная этика запрещает мне… — начал он, но умолк, вздохнул и тяжело опустился на край кровати рядом со мной.

Если бы мне требовались новые доказательства, что Джимми больше нет, в эту минуту я бы их получила. Филипп ни за что не отважился бы на подобную фамильярность, если бы существовала хоть малейшая вероятность, что Джимми неожиданно вернется и застанет его сидящим рядом со мной на постели.

— Кто в состоянии постичь смысл поступков Джеймса? Я проработал с ним более двадцати лет, но так и не понял толком, что он за человек. Лиллиан.. — Филипп несколько раз вздохнул, потом взял мою руку и задержал в своей. — Он ничего вам не оставил. Все свое имущество он завещал брату и сестре.

Я не поняла, что он имеет в виду

— Но ведь он их ненавидит, — возразила я, высвобождая руку.

Атланту и Рея, своих единственных ныне живых родственников, Джимми не переносил. Материально он обеспечивал их, вытаскивал из передряг, в которые они то и дело попадали, и при этом ненавидел. Нет, хуже — презирал. Однажды, поймав на себе странный взгляд Джимми, я спросила, о чем это он задумался.

— Они тебя живьем сожрут, — ответил он.

— Посмотрим! — улыбаясь, отозвалась я.

Но Джимми не ответил на мою улыбку.

— Когда я умру, Атланта и Рей спустят на тебя всех собак, каких только смогут. И наймут адвокатов, которые работают за процент.

Очередное упоминание Джимми о смерти мне не понравилось — слишком частыми они стали в последнее время.

— За процент от чего? — уточнила я, продолжая улыбаться.

— От той суммы, которую они отсудят, ободрав тебя как липку, — нахмурившись, объяснил Джимми.

Слушать продолжение я не желала, поэтому замахала руками:

— Филипп сумеет заткнуть им рты.

— Против такой жадности Филиппу не выстоять.

Я не ответила, потому что была согласна с Джимми. Сколько денег он ни давал Атланте и Рею, им всегда было мало. Однажды, когда Джимми срочно вызвали по делу, я застала Атланту в гардеробной, где она пересчитывала мои туфли. Пойманная с поличным, она ничуть не смутилась — уставилась на меня в упор и заявила: «У тебя на целых три пары больше!». Выражение ее лица так напугало меня, что я со всех ног бросилась к себе в спальню.

— Завещал им все? Что именно? — спросила я Филиппа.

Я была готова думать о чем угодно, лишь бы не о том, какой станет моя жизнь без Джимми.

— Все свои акции, все дома, недвижимость во всем мире, все авиакомпании — словом, все свое имущество Джеймс завещал вашему деверю и золовке.

Дома, которые то и дело покупал Джимми, я не переносила, поэтому никак не могла взять в толк, что плохого в таком завещании.

— По-моему, перебор со стеклом и сталью, — заметила я, коротко улыбаясь Филиппу.

Он вспыхнул.

— Лиллиан, это очень серьезно! Джеймса больше нет, вас некому защитить, а я вообще бессилен. Не знаю, зачем он это сделал. Бог свидетель, я пытался его отговорить, но он твердил, что обеспечит вас всем необходимым. Больше мне не удалось вытянуть из него ни слова.

Филипп поднялся и некоторое время молчал, стараясь взять себя в руки. Джимми говорил, что ценит Филиппа за непоколебимое спокойствие — ничто не может выбить почву у него из-под ног. Но на этот раз не выдержал даже Филипп.

Я решительно гнала от себя мысли о будущем, старалась не думать о том, как стану жить без смеха Джимми, без его широких надежных плеч, и выжидательно смотрела на Филиппа.

— Вы хотите сказать, я разорена?

Я с трудом сдержала улыбку: драгоценные побрякушки, которыми много лет подряд заваливал меня Джимми, потянут на несколько миллионов.

Филипп глубоко вздохнул.

— В некоторой степени. Он завешал вам ферму в Виргинии.

— Ну вот, уже кое-что, — подхватила я, но сразу оборвала свою ироническую фразу и стала ждать продолжения.

— После того как я составил по его просьбе завещание, я, нарушив этику, отправил кое-кого в Виргинию — выяснить, что это за ферма. Там… было не на что смотреть. Это просто… — Он на мгновение отвернулся, и я услышала, как он цедит сквозь губы: «Скотина!», но не подала и виду, потому что ничего не желала знать.

Когда он снова повернулся ко мне, его лицо было деловитым. Он взглянул на часы — те самые, которые, как я знала, ему подарил Джимми, стоившие больше двадцати тысяч долларов. Мне принадлежали часы той же марки, но поменьше размером и поизящнее.

— Чем вы ему так насолили? — тихо спросил Филипп. — Нашли себе другого?

Не сдержавшись, я презрительно фыркнула и ответила Филиппу красноречивым взглядом. По сравнению с женой Джеймса Мэнвилла обитательницы гаремов пользовались неограниченной свободой.

— Ну хорошо, — продолжал Филипп. — Над этим я ломал голову несколько месяцев, и поскольку так ничего и не понял, то решил сдаться. Как только завещание Джеймса будет прочитано, начнется кошмар. Атланта и Рей приберут к рукам все состояние покойного, а вам достанется ферма в Виргинии и пятьдесят тысяч — жалкие крохи. — Он прищурился, наблюдая за мной. — По крайней мере об одном я могу позаботиться: чтобы вы успели закупить все, что только можно, прямо сейчас, пока о смерти Джеймса еще не объявили во всеуслышание.

Слова «смерть Джеймса» едва не прикончили меня.

— Даже не вздумайте, — заявил Филипп, схватил меня за руку и поставил на ноги. — Пока что вам некогда горевать и оплакивать свою судьбу. Одевайтесь скорее. Управляющий магазина ждет.

Холодным весенним утром в половине шестого меня ввели в огромный универмаг и объявили, что моя задача — купить все, что только может понадобиться для дома на ферме в Виргинии. Филипп объяснил, что его помощник, посланный туда, не сумел осмотреть дом внутри, поэтому неизвестно даже, сколько в нем спален. Заспанный управляющий, которого подняли с постели ни свет ни заря, чтобы обслужить супругу Джеймса Мэнвилла, преданным псом следовал по пятам за нами с Филиппом и записывал каждый товар, на который я указывала.

Происходящее казалось сном. Я не могла воспринимать его всерьез и хотя еще не успела оправиться от потрясения, мысленно уже прикидывала, как буду пересказывать Джимми эту уморительную историю. Вот уж он посмеется! Я доведу до абсурда каждую забавную деталь, и чем безудержнее он будет смеяться, тем цветистее станет мой рассказ. «Только представь: я клюю носом, а меня спрашивают, какой диван я хотела бы приобрести!» — скажу я.

— Диван? — переспросил, позевывая, наш сопровождающий. — Какой диван?

Мне ничего не удалось пересказать, не было ни смеха, ни цветистых подробностей: больше я никогда не видела Джимми живым.

Но я делала, как велено, — выбирала мебель, посуду, постельное белье и даже бытовую технику для дома, который в глаза не видела. Все это выглядело так нелепо. Особняки Джимми были полностью обставлены, большинство — мебелью, сделанной на заказ, а огромные стерильные кухни вмещали любую утварь, какую только можно себе вообразить.

В семь, отвозя меня обратно домой, Филипп достал с заднею сиденья машины какую-то брошюрку.

— Я купил вам автомобиль, — сообщил он, показывая мне глянцевый снимок полноприводной «тойоты».

Я уже начинала просыпаться и чувствовать боль. Все казалось таким странным, мой мир перевернулся с ног на голову. Почему Филипп сидел за рулем сам? Обычно он пользовался одной из машин Джимми с шофером.

— Забрать драгоценности вы не сможете, — продолжал он. — Все они внесены в опись и застрахованы. Можете взять одежду, но думаю, даже в этом случае Атланта поднимет скандал. Ведь у нее ваш размер.

— Мой размер… — прошептала я. — Взять одежду…

— Вы, конечно, можете ввязаться в драку, — тем временем объяснял Филипп. — Но здесь что-то не так. Еще полгода назад Атланта намекала, что знает какую-то вашу тайну.

Продолжая говорить, Филипп искоса поглядывал на меня. Я поняла, что он снова спрашивает, не было ли в моей жизни других мужчин. Но когда? Джимми старался не оставаться один даже на секунду и не оставлял меня. «Боюсь, что меня заберет бука», — объяснял он, целуя меня в нос, когда я спрашивала, почему он всеми силами избегает одиночества. Джимми редко… нет, Джимми никогда не давал прямые ответы на личные вопросы. Он предпочитал жить «здесь и сейчас», в окружающем мире, а не в собственной голове. Не утруждая себя размышлениями, почему люди устроены так, а не иначе, он просто принимал их целиком, любил или ненавидел.