— Что именно? — поторопила я.

— Ценная недвижимость, — негромко выговорил он, уставившись в пол, а потом снова переводя взгляд на меня. — Послушайте, Лиллиан, я знаю, что этот дом на ферме — не бог весть что, но для Джеймса он что-то значил, иначе он не берег бы эту собственность столько лет подряд.

— Зачем он вообще купил эту ферму?

— В том-то и дело, что Джеймс ее не покупал. По-моему, она принадлежала ему всю жизнь.

— Недвижимость продают и покупают, — в растерянности напомнила я. — Хозяева не отдают ее просто так — по крайней мере при жизни… — Внезапно меня осенило: — Хотите сказать, что эта ферма досталась Джимми по наследству?

Впервые за долгое время у меня в душе вспыхнула искра интереса. Вся троица — Джимми, Атланта и Рей становились до невозможности скрытными, едва речь заходила про их детство. От прямых вопросов Рей уклонялся и тут же менял тему, а Атланта и Джимми врали не краснея. Сегодня они могли заявить, что родились в Южной Дакоте, завтра — что в Луизиане. По моим подсчетам, Джимми назвал мне четыре разных женских имени, отвечая на вопрос, как звали его мать. Я тайком прочла все шесть его официальных биографий, авторам которых повезло не больше, чем мне: о жизни Джеймса Мэнвилла они узнали столько же, сколько и я за первые шестнадцать лет брака с ним.

— Точно не знаю, — ответил Филипп, — но за время моего знакомства с Джеймсом этой недвижимости он не покупал.

Выслушав это, я лишь заморгала. Джимми и Филипп знали друг друга чуть ли не с раннего детства.

— Могу сказать только одно: когда я предупредил, что Атланта и Рей могут попытаться отнять у вас эту ферму, Джеймс побелел, словно смертельно перепугался.

— Джимми перепугался? — переспросила я, не веря своим ушам.

— И сказал: «Ты прав, Фил, поэтому я оставлю ферму тебе, а ты, когда придет время, перепишешь ее на Лил. И уговоришь принять ее от меня».

С этими словами Филипп вручил мне письмо от Джимми. Конверт был запечатан, значит, сам Филипп его не читал. И письмо, и документы на ферму в Виргинии он хранил у себя дома, в ожидании того дня, когда сможет передать мне и то и другое.

Прочитав письмо, я аккуратно свернула его и вложила обратно в конверт. Я не плакала: за последние шесть недель я пролила столько слез, что, вероятно, их источник у меня внутри иссяк. Я потянулась за папкой с документами, но Филипп отдернул руку.

— Если я перепишу эту недвижимость на Лиллиан Мэнвилл, а затем, как полагается, зарегистрирую сделку, не пройдет и суток, как репортеры и юристы начнут обивать ваш порог. Но… — Он умолк с таким видом, словно уговаривал меня, непослушного ребенка, вести себя как следует.

Не клюнув на приманку, я молча смотрела на него.

— Ну хорошо, — наконец продолжал он. — Мы с Кэрол подумали, что вам следовало бы взять другое имя и фамилию. Вы так похудели, что никто теперь не узнает в вас низенькую толстушку, жену Джеймса Мэнвилла.

Услышав это, я прищурилась и многозначительно уставилась на него. Я вовсе не желала знать, что и Филипп, и остальная свита Джимми втихомолку потешались над нами. Видно, годы жизни с Джимми не прошли для меня даром: я увидела, как Филипп увял под моим прицельным взглядом.

— Ну хорошо, — повторил он и сдавленно вздохнул. — Решать, конечно, вам, но я уже проделал почти всю работу. Ваши новые документы, удостоверяющие личность, готовы. Пришлось поднять давние связи Джеймса, пока его еще не забыли. Простите за прямоту, но у людей короткая память. Словом, хотите — берите.

Он протянул мне паспорт, я открыла его. Фотографии в нем не оказалось, зато было имя.

— «Бейли Джеймс», — прочла я вслух и перевела взгляд на Филиппа.

— Это придумала Кэрол — взяла вашу девичью фамилию, имя Джеймса, и… но вам, похоже, не нравится.

Наоборот: мне понравилась эта затея. Новое имя, а может, и новая жизнь.

— Кэрол говорит, что теперь, когда вы сильно похудели, вам достаточно будет подстричься и осветлить волосы, да еще… Если вы еще…

Я ждала продолжения. Что это он вдруг замялся? И вдруг я увидела, что он не сводит глаз с моего носа. В первом классе я свалилась с горки на школьной площадке головой вперед и ухитрилась удариться носом так, что он скособочился вправо. «А чего тут странного? — ржал шестиклассник Джонни Миллер, пока я размазывала кровавые сопли. — У нее такой носяра, что он ударился об землю на полчаса раньше, чем она сама!» До сих пор помню, как учительница обнимала меня, излучая сочувствие и с трудом удерживаясь, чтобы не прыснуть. Правда, она все-таки заставила Джонни извиниться за оскорбление.

— Вы хотите, чтобы я исправила нос, — напрямик заявила я.

Филипп коротко кивнул.

Повернувшись, я посмотрела на себя в зеркало. Если бы Джимми завещал свои миллиарды мне, я построила бы тюрьму, обнесла ее неприступными стенами и заперлась в ней от всех альфонсов и прочих прихлебателей, падких на чужие деньги. Миллиардов Джимми у меня нет, зато есть дурная слава. Когда-нибудь, лет через десять, воспоминания о Джимми потускнеют, изгладятся, и меня оставят в покое, но как выдержать эти десять лет…

Я уставилась на Филиппа.

— Вы, наверное, уже договорились с врачом.

— На сегодня. — Он бросил взгляд на свои часы стоимостью двадцать одну тысячу долларов, подарок Джимми. Мои часы теперь носила Атланта. — Конечно, если вы готовы.

Я сделала глубокий вдох.

— Готова, насколько это вообще возможно, — объявила я и поднялась.

С тех пор прошло две недели. Шрамы на носу зажили настолько, что я поняла: пора покинуть гостеприимный дом Филиппа и Кэрол. В большой мир шагнет не Лиллиан Мэнвилл, а женщина, которую я даже не узнавала в зеркале, некая Бейли Джеймс.

Оправляясь после пластической операции, я как-то незаметно сблизилась с Кэрол. Раньше я часто виделась с ней на вечеринках, которые любил устраивать Джимми, но он всегда предостерегал меня, что лучше не заводить приятельских отношений с теми, кто работает на тебя, поэтому я была любезна, но не откровенничала. Свои тайны я поверяла только одному человеку — Джимми.

Операцию мне сделали в частной клинике и уже через несколько часов отвезли обратно к Кэрол и Филиппу. В первую ночь за мной присматривала медсестра, а на второй вечер, когда я осталась одна, ко мне постучалась Кэрол. Я отозвалась на стук, она на цыпочках прошлась по комнате и присела на край кровати.

— Сердишься? — спросила она.

— Нет, доктор отлично поработал. Мне не на что сердиться, — отозвалась я, делая вид, будто не понимаю, о чем речь.

Кэрол не поверила и продолжала испытующе смотреть мне в глаза.

— Или ты о другом? Не сержусь ли я на человека, которому отдала шестнадцать лет жизни, только чтобы узнать, что он даже не упомянул меня в завещании?

Кэрол улыбнулась моему сарказму.

— Мужчины — подонки, — отозвалась она, мы обе улыбнулись, я охнула от боли в моем многострадальном носу, и мы дружно засмеялись.

Мне стало по-настоящему весело впервые с тех пор, как я в последний раз говорила с Джимми.

— Что наденешь? — спросила Кэрол, усаживаясь на кровать по-турецки.

Она была десятью годами старше меня, и я могла бы поручиться, что со скальпелем пластического хирурга она хорошо знакома. Миловидная блондинка, Кэрол имела подчеркнуто ухоженный вид. Я знала, как достается такая ухоженность, потому что сама тратила на свою внешность уйму времени. Пусть я и была пышкой, но пышкой безупречно причесанной и холеной.

— Надену? Куда? — переспросила я, и у меня дрогнуло сердце.

Пожалуйста, мысленно взмолилась я, скажите мне кто-нибудь, что больше мне никогда не придется сидеть в зале суда и слушать, как Атланта и Рей твердят, будто я «вертела Джимми как хотела».

— На себя, — пояснила Кэрол. — Не будешь же ты вечно разгуливать в моих свитерах.

— А-а! — спохватилась я. — Извини. В последнее время мне было как-то не до одежды. Я… — Черт, к глазам опять подступили слезы. Мне так хотелось быть стойким оловянным солдатиком и твердо верить, что все поступки Джимми продиктованы любовью. Но когда я вспоминала, что из всей одежды у меня теперь есть те вещи, которые я надевала в ночь смерти Джимми, да черная хламида, которую Филипп привез к похоронам, стойкой я себя вовсе не чувствовала.

Кэрол коснулась моей руки, тут же отдернула пальцы и встала с кровати.

— Я сейчас, — пообещала она, покидая комнату.

И действительно, через минуту она вернулась с полуметровой кипой каких-то журналов, похожих на глянцевые. За такой короткий срок собрать их Кэрол ни за что бы не успела — значит, приготовила заранее, принесла и сложила под дверью.

Всю принесенную кипу она разложила в ногах кровати. Я недоуменно уставилась на незнакомые издания.

— Что это?

— Филипп проспорил мне пять баксов! — торжествующе объявила Кэрол. — Я уверяла его, что ты в глаза не видела каталога. А в нормаль… то есть в большинство домов они приходят с почтой штук по шесть в день.

Я поняла: она чуть не ляпнула «в нормальные дома», но вовремя остановилась. В домах Джимми кто-нибудь из слуг приносил мне немногочисленные письма на серебряном подносе.

Я взяла один из каталогов. «Норм Томпсон». Одежда вроде той, которую рекламировали в нем, время от времени появлялась у меня в шкафах, особенно когда мы жили на островах. Служащий, которого Джимми называл «закупщиком», заботился о том, чтобы в каждом доме у нас была наготове вся необходимая одежда.

Кэрол выбрала каталог с надписью «Колдуотер-Крик» и принялась листать его.

— Знаешь, я ведь часто тебе сочувствовала. Ты всегда выглядела такой одинокой и потерянной. Я говорила Филиппу… — Кэрол снова осеклась, не сводя глаз со страниц каталога.

— Что ты ему говорила?

— Что ты похожа на лампочку, которая вспыхивает, только когда Джеймс рядом.