— Конечно!

— И вы одобряете тон моего разговора с тетушкой?

— Не совсем!

— Но я была откровенна… я говорила только правду!

— Правда не всегда хороша и удобна.

— А то, о чем я спрашивала вас в моей записке, справедливо?

— Да, мой отъезд решен бесповоротно!

— А я?.. Что же я буду делать? — испуганно заметила принцесса, сбиваясь с фигуры.

— Осторожнее!.. За нами следят! — шепнул ей Линар, кружась с таким веселым видом, что всякому постороннему лицу и в голову не пришло бы заподозрить его в волнении.

— Нет-нет, я не могу покончить на этом наш разговор!.. Приходите сегодня же на заре к старому дубу… Я буду ждать вас там, — взволнованно промолвила Анна Леопольдовна.

— Отлично, я буду там; нам действительно надо еще свидеться, — с радостью в душе, но с вполне невозмутимым видом произнес Линар и, раскланявшись, повел принцессу к ее месту.

— Линар положительно и умнее и приличнее вашей племянницы! — своим обычным резким тоном прошептал Бирон, подходя к императрице и фамильярно наклоняясь к ее уху.

Она подняла на его вопросительный взгляд.

— Он плясал и прыгал, как будто ему ни до чего, кроме этой пляски, и дела нет, тогда как она прямо-таки выдавала себя и своим волнением, и своими влюбленными взглядами!

— Тебе, может быть, так кажется, герцог? — нехотя прошептала императрица.

— Мне никогда ничего не «кажется». Я оттого и герцог, что никогда не ошибался и не ошибаюсь. Я и теперь могу почти безошибочно сказать вам, что голубки назначили друг другу свидание!

— Свидание? Где и когда?

— Этого я еще не знаю, но узнаю наверное и наверное помешаю этому свиданию.

— О, конечно! Я надеюсь на тебя! — ласково заметила императрица, откидываясь усталой головой на спинку своего любимого кресла, которое неизбежно следовало за нею, даже в парадный бальный зал.

Бирон почти с пренебрежением бросил взгляд на ее утомленную, отяжелевшую фигуру. Он, несмотря на свои уже немолодые годы, не знал усталости и не признавал ее в других.

— Устают только дураки и лентяи! — говаривал он обыкновенно и никогда никто не слыхал от него жалобы на утомление.

А бал шел с прежним увлечением, и оживленный гросфатер принял такие шумные размеры, что сама императрица отодвинулась в глубину зала, чтобы не мешать безумно носившимся парам.

— Точно лошади! — презрительно заметила чопорная герцогиня Бирон, жена временщика, недовольная тем, что ее дочь Ядвига, несмотря на блеск и роскошь своего наряда, проходила совершенно незаметной среди всех своих сверстниц.

— Молодежь! — снисходительно ответил ей муж. Принцесса Анна, после экосеза, который она танцевала с Линаром, вся как-то ушла в себя и, видимо, перестала интересоваться балом. Императрица заметила это и подозвала ее к себе.

— Брось эту похоронную мину и танцуй, как все танцуют! — недовольным тоном сказала она племяннице.

Та удалилась, но до конца вечера сохранила свой утомленный и отчасти недовольный вид.

Зато цесаревна Елизавета была обворожительна и покорила все сердца. Даже вечно рассеянный и паривший в облаках граф Остерман, приехавший на бал, по своему обыкновению, в измятом жабо и совершенно грязных перчатках, залюбовался цесаревной и, любезно склоняясь перед нею, заявил, что желал бы быть молодым, чтобы положить свое сердце у ее ног.

— И по этому случаю вы надели бы не измятое жабо и запаслись бы чистыми перчатками? — смеясь осведомилась она у своего импровизированного поклонника.

Остерман только рукой махнул в ответ и с любопытством оглядел подробности своего действительно не совсем исправного туалета.

В эту минуту граф Линар, почтительно остановившись пред цесаревной, пригласил ее на контрданс.

— Вы опоздали ровно на месяц! — приветливо улыбнулась она в ответ на его приглашение. — Еще только речь зашла об этом бале, как уже все мои танцы были разобраны до последнего. Я даже с графом Остерманом не могла бы протанцевать, если бы он пригласил меня! — рассмеялась молодая красавица.

Старик еще раз махнул рукой.

— Где уж мне танцевать! Я и смолоду на это был не мастер! — заметил он.

— А все-таки танцевали? — рассмеялась цесаревна.

— Ну, разумеется!.. Кто ж это в молодости не прыгал?

— Воображаю, как вы путали все фигуры!

— Да, был тот грех! — рассмеялся старый граф. — Если бы в мое время были такие танцоры, как вот граф Линар, я у них перенял бы; да я что-то таких всепобеждающих не запомню.

— Ваше сиятельство, шутить изволите! — почтительно раскланиваясь со стариком, ответил Линар.

— А вы вот теперь с него пример возьмите и одевайтесь так, как он! — весело подмигнула цесаревна Остерману.

— Где уж нам, старикам! — сказал Остерман, отходя в сторону.

Граф Линар раскланялся и собирался тоже отойти от цесаревны, но она остановила его и спросила:

— Вы сегодня, кажется, не особенно много танцуете?

— Как всегда, ваше высочество. Я не особенно люблю танцы, да и не везет мне сегодня!..

— Не везет? Почему?

— Да вот вы сами изволили видеть! Я хотел иметь счастье протанцевать с вами на прощанье, и мне это не удалось!..

— На прощанье? Почему на прощанье?

— Потому что со дня на день меня могут отозвать к саксонскому двору.

— Так это — правда? — вырвалось у цесаревны, и она сама тотчас же спохватилась в своей неосторожности.

— Что правда, ваше высочество?

— Да то, что я слышала о вашем предполагаемом отъезде.

— Я сам еще ничего положительного не знаю, но это… в воздухе стоит.

— Как в воздухе? — рассмеялась цесаревна.

— Бывают такие слухи, которые предупреждают действительность и которые именно как бы реют в воздухе!.. Я смею уверить вас, ваше высочество, что официально мне никто еще ни слова не говорил о моем отозвании, а между тем я предвижу это, и вы, ваше высочество, как оказывается, изволили уже слышать об этом?

— Да, слышала и очень сожалею об этом, как и многие другие! Конечно, не так сильно, как некоторые из моих близких знакомых, но все-таки сожалею!

— Я бесконечно признателен вам, ваше высочество, за это милостивое сожаление, но мне непонятен ваш намек относительно сожаления знакомых вам лиц.

— Об этом мы не станем говорить! Я ни своих тайн не выдаю, ни в чужие мешаться не люблю! У каждого есть в сердце уголок, в который никто не смеет самовольно врываться. Это — святая святых человека, и каждый обязан понимать это!..

— И у вас, ваше высочество, тоже есть в сердце такой заповедный уголок, — с самонадеянной улыбкой произнес красавец-граф, не останавливаясь перед тем, что он говорит с высокопоставленным лицом.

Избалованный женщинами, он почти не делал разницы между ними и, по русской пословице, «бил сороку и ворону, в надежде побить и ясного сокола». Таким «ясным соколом» была для него красавица-цесаревна, на которую Линар порой невольно заглядывался, как заглядывались на нее почти все, случайно встречавшиеся с нею.

А цесаревна Елизавета между тем продолжала:

— Не дотрагиваясь до интимных струн вашего сердца, граф, я все-таки не могу не сказать вам, что искренне сочувствую тому горю, с каким вы покинете Петербург, и что я лично навсегда сохраню о вас дружеское воспоминание.

Линара в жар бросило от слов цесаревны. Перед ним в перспективе мелькнуло иное счастье, далеко превосходившее то, какое он находил подле некрасивой принцессы Анны.

«Вот с кем бы завести роман!» — самолюбиво шевельнулась в нем вольнодумная и тщеславная мысль.

Елизавета Петровна на лету поймала его взгляд и как бы прочитала в душе его мысль.

— До свидания, граф! — сказала она, вставая и удаляясь. — Желаю вам полного успеха!

— Успеха? В чем, ваше высочество?

— Ах, Боже мой!.. Во всем, что вы предпринимаете или о чем мечтаете!.. Ведь каждый из нас мечтает о чем-нибудь.

И, бросив Линару задорный взгляд, цесаревна Елизавета ускользнула своей бойкой, слегка скользящей походкой.

VI

ТАЙНОЕ СВИДАНИЕ

Вернувшись с бала утомленной и сильно взволнованной, принцесса Анна Леопольдовна, наскоро сбросив с себя костюм, проскользнула через узкий коридор в смежную комнату, занимаемую ее воспитательницей Адеркас.

Та уже успела совершенно раздеться и приготовлялась ложиться в постель.

— Вам невесело было сегодня, принцесса? — ласково осведомилась она у своей августейшей воспитанницы.

— Нет, ничего!.. Я видела его, танцевала с ним и уже благодаря тому мне не могло быть скучно! А этих балов я, как вы сами знаете, вообще не люблю…

— А между тем их еще столько предстоит на вашем веку!

— Ну, когда все будет зависеть от меня — если это будет когда-нибудь, то я отменю все большие и пышные собрания. Я положительно не способна на эту утомительную придворную жизнь, всю скованную этикетом! Но Бог с ними — и с двором, и с этикетом! Я не за тем пришла сюда к вам, чтобы разговаривать с вами о них! Я пришла сказать вам, что спать я вовсе не лягу, потому что на заре он ждет меня там, у нашего старого дуба…

— На заре?! Но заря уже занимается.

— Ну да! оттого-то я и говорю вам, что вовсе не лягу. Когда во дворце все угомонится, я пройду к дубу с моей верной Кларой, и она по обыкновению подождет меня.

— Смотрите, не попадитесь! Ваши враги особенно насторожились. Ваше смелое объяснение с герцогом подлило масла в обычный пламень его ненависти и гнева.

— Ну, сегодня, я думаю, и он устал, и крепко заснет.

— Но у него есть свои клевреты! Эти и не устали, и не уснут. Он слишком хорошо и щедро платит им для того, чтобы они променяли его службу на спокойный сон.

— Ну, там видно будет! — с беззаботностью молодости воскликнула принцесса Анна. — А пока предо мной все-таки несколько минут полного, жгучего счастья! Возможность обнять его, моего красавца… возможность прижаться к его груди… отдохнуть в его объятиях! За это не только перед клевретами герцога можно бравировать, за это с жизнью расстаться не жаль!..