— Бумаги утеряны!

И вот вдруг Василий Семенович привез не просто копию титульных бумаг, но еще и старую расписку папаши, данную когда-то выигравшему партнеру. Конечно, бесшабашного папаши уже нет, но все равно приятно, что теперь можно гордо прибавлять к имени — барон Шварц. И даже именоваться полностью — барон Роман Шварцвальд.

И все благодаря Василию Семеновичу. И где он только добыл старую расписку? Не зря, значит, уверял Романа, что отблагодарит по-царски. Вот и отблагодарил. Мало того, что оказалось никаких ста рублей не нужно возвращать, так Воронцов привез Роману из Петербурга особый заказ на портреты. Это надо же что придумал! Уговорил саму супругу императора Николая Павловича создать в Петергофе театральную комнату и украсить в ней стены портретами известных современных актеров императорских театров — да не только столичных, но и московских тоже. И эти портреты теперь должен написать Роман. Воронцов даже список привез. Там имена таких талантов — подступаться боязно: Щепкин, Мочалов, Репина — всего десять персон. И что самое невероятное — за каждый женский портрет Шварц получит по две тысячи рублей, а за мужской — по полторы. Это же какие деньжищи, представить себе страшно! Зато не страшно будет взяться за реставрацию старого замка, который когда-то пожаловала сама Екатерина Великая предку Романа — денег хватит.

И вот теперь — самое главное. Замку нужна хозяйка и госпожа. Роман радостно взглянул на особняк Перегудовых — эка незаметно он дошел! — и ретиво застучал дверным молотком. Сердце Романа подпрыгнуло и забилось громко — прямо на всю Москву. Вот, оказывается, какое сердце бывает у влюбленного — жаркое и пугливое. Но Роман не свернет — сейчас или никогда!

Лакей, низко кланяясь, быстро провел раннего посетителя в парадную гостиную — приказ был от хозяина: встречать с почестями. Тут же служанка предложила чаю или новомодного кофея. Шварц отказался и от того и от другого. Отказался даже присесть — так и мерил гостиную здоровенными и неуклюжими шагами в ожидании хозяев.

Те появились дружной троицей. Видно, что ожидали потому что одеты все были, как на парад. Господин Перегудов тут же призвал буфетчика с полным набором магазинных вин и домашних наливок, начал усердно потчевать дорогого гостя. Но Шварц и от вин отказался — у него и так руки дрожали.

Дамы — Авдотья Самсоновна и Наденька — жеманясь, приседали в реверансах. «Интересно, пустили бы они меня в дом, коли я бароном не был? — пронеслось вдруг в мозгу у Шварца. И ответ нашелся. — Вряд ли! И уж реверансов, точно, никто бы не делал».

Беседа потекла прерывающимся ручейком. Родители нервно посматривали на гостя, ожидая истинной цели визита. Шварц и не стал тянуть.

— Позвольте мне, любезнейший Иван Никанорович, переговорить с вами с глазу на глаз! — поднявшись объявил он.

Авдотья Самсоновна всполошилась, Наденька ойкнула. Обе залились краской и выплыли из гостиной. У дверей Наденька все же не удержалась и бросила на Романа кокетливо-призывный взгляд.

— Экая у вас дочка красавица! — пробормотал Роман.

— Я рад, барон, что она вам нравится, — прогудел Перегудов, бросив на гостя многозначительный взгляд, словно одобряя: ну что же вы, не тушуйтесь — говорите!

И Роман решился:

— Я имею честь просить у вас руки вашей племянницы — Александры Кузьминичны Локтевой!

Перегудов открыл рот, потом посмотрел на Шварца так, будто тот сошел с ума, и вдруг просипел:

— Сашка-то вам зачем?

— Мечтаю назвать законной супругой! — Роман улыбнулся по всем правилам хорошего тона.

Но Перегудова хороший тон не остановил. Он вдруг заорал:

— Да вы что, белены объелись?!

На крик выскочили мамаша с дочкой. Видно, подслушивали под дверью.

— Слыхали?! — орал папаша. — Не Надькиной руки он просит, а Сашкиной!

— Как же это? — возопила мамаша. — Вы же нас обнадежили! Наденька уже ваш герб искать кинулась, в книгах пыльных рылась. А вы!

— Я никаких обещаний Надежде Ивановне не высказывал! — Роман обвел семейство недоуменным взглядом. — А уж вчера точно дал понять: на Сашу виды имею. Извольте ее позвать!

В прежние-то времена Романа и слушать бы не стали, взашей вытолкали, но теперь не те времена: ныне он не просто Шварц, а барон Шварцвальд! Хозяин жену с дочерью за дверь отправил, да слугам махнул рукой:

— Зовите Сашку!

Сам в кресло бухнулся и застыл, в пол глядя. Да вот плохо — дверь не прикрыли. Из коридора раздался истошный визг Наденьки — у Романа аж мурашки по коже пошли. Надо же так визжать! Одно слово — избалованная дочка.

— Как же так? — исходила слезами Надин. — Я уж и о карете подумала, и о драгоценностях, а тут такой пассаж!.. Это что же?! Сашка из-под меня горшки ночные выносила, а теперь станет по бульварам ездить — баронессой в собственном выезде?! Да что же это творится, мамашенька?!

Видно мамаша поволокла бедное дитятко подальше от гостиной, потому что визг и жалобы стали затихать. И тут дверь распахнулась, и влетел слуга:

— Сашка пропала!

— Как пропала? — Перегудов в ярости вскочил. — Куда пропала? Да как она смела?! Сыскать!

— Искали уже, барин. Нигде нету!

— Это что ж такое? — на манер дочки заголосил папаша.

И вдруг снова дверь открылась — на пороге возник дверной лакей:

— Срочное послание господину барону Шварцвальду!

Лакей протянул поднос, на котором лежала записка.

— Это, должно быть, от Саши!

Роман взломал сургуч, прочел и закричал похлеще Перегудовского семейства:

— Да что же это такое? Здесь пишут, что Сашу похитили, чтобы отправить в Крым и там сдать на турецкое судно в гарем. Я могу освободить ее, если только сам готов стать рабом на галерах. Тогда мне надо срочно явиться по указанному адресу.

— Что за чертовщина! — ошалело вылупился на Романа Перегудов. — Я слышал, конечно, о работорговцах, но чтобы посреди бела дня у нас в Москве?!

И тут дверь снова распахнулась — влетела Авдотья Самсоновна.

— А может, все и к лучшему? — зачастила она. Да зачем вам, барон, Сашка нищая? Мы за Наденькой богатое приданое дадим — и на замок, и на ваши нужды баронские — на все хватит! — Авдотья Самсоновна ухватила Романа за рукав. — Да куда же вы собрались? Вам-то зачем на эти самые галеры?! Пропадете же!

Но Роман, уже вконец забыв обо всех приличных манерах, грубо отпихнул несостоявшуюся мамашу:

— А Саша не пропадет?! Вы о ней подумали? Да пустите же, наконец!

И Шварц выбежал из гостиной. В коридоре наткнулся на Надежду. И та тоже ухватила его за руку:

— Как же? Что же? Мы же кататься ездили! Вы же о любви говорили!

Роман оторвал от себя цепкие ручки:

— Я вас любил, мадемуазель Надин, пока думал, что вы такая, как в моих мечтах. А вы — другая! Я грезил, что подарю вам чудо-сказку — снег и розы. А вы все растоптали — и чудо, и чувства. Да вся моя любовь к вам враз, словно чулок с ноги, снялась. Как жидкая краска с холста стекла. Была, и нету. Уж извините-с!

И Роман выскочил вон.

В голове гудело. Бедная Саша! Продажа в гарем есть ли что ужаснее?! А ну как Роман опоздал, и ее уже отправили по дороге в Крым? Тогда он поедет за ней! Денег можно занять у Воронцова.

Только бы успеть! Роман кликнул извозчика.

— Гони вот по этому адресу! — И Шварц сунул кучеру записку. Хорошо, хоть возница попался грамотный. — Скорее!

— Так это рядом, — усмехнулся детина. — Вмиг доскачем.

— Скорее! — умоляюще простонал Роман.

— Да куда ж вы барин так торопитесь?

— В рабство! — прохрипел Шварц.

Кучер щелкнул кнутом. Кто их разберет, этих бар? От скуки чего только не начудят. Эко дело — в рабство. Пари у них, что ли, какое? Вон бедняга как стонет, видно проиграл.

— Проигрался, барин? — участливо спросил возница.

— Я не могу проиграть! Это же дело жизни и смерти!

Роман снова застонал. Он должен успеть! И тогда… Волосы зашевелились у него на голове. Тогда он станет товаром вместо Саши. И его продадут на галеры. Он станет рабом на всю жизнь. Известно, что с галер уходят только в мешке в море. Когда раб умрет, а точнее, сдохнет, от голода и непосильной работы.

Предательская мыслишка проскользнула в голову Романа. А ну как повернуть назад? К чему умирать-то? Это ж больно и страшно до ужаса. Шварц обхватил руками голову, словно хотел запихнуть проклятую мыслишку поглубже, чтоб не высовывалась, и гаркнул:

— Гони, скорей!

* * *

В указанный дом Роман влетел, уже мало соображая. Отпихнул одетого на английский манер дворецкого:

— Где мадемуазель Локтева? Мне написали, что она у вас!

Дворецкий, холеный и надутый, словно павлин, не издал ни звука, а только взмахнул колокольчиком. На трель выскочил лакей. И кланяясь, отчеканил:

— Прошу за мной!

Роман было ринулся рысью, но лакей шел медленно, и, шагая за ним, Роман начинал потихоньку приходить в себя. Он даже заметил, что попал в особняк весьма богатый: на полу кругом ковры, на стенах резные панели из светлой сосны. Чуть не через каждый шаг на стенах прикреплены золотые подсвечники — это надо же в коридорах столько свечей жечь! Вот как, оказывается, живут работорговцы — сразу видно, дело прибыльное.

Лакей распахнул резные дубовые двери и провозгласил:

— Барон Шварцвальд!

Значит, хозяевам все известно о Романе. Ну да какая разница. Только бы Саша была жива!

И Шварц шагнул в комнату. Это была самая богатая комната из тех, что Роман видел в жизни. Стены ее были украшены льежскими старинными гобеленами со сценами охоты. Потолок расписан под Тьеполо, а может, и самим великим художником. Мебель красного и черного дерева стиля помпадур.

— Явились, барон! — проговорил голос, доносящийся из-за шелковой китайской ширмы. Человек, занимающийся столь позорным ремеслом, ясно не хотел, чтобы кто-то видел его лицо.