«На обратном пути надо заехать в универсам, купить Шурику чего-нибудь вкусненького», – подумал он, выруливая со стоянки. Каждый день, когда Шурка уходила на работу, он начинал без нее скучать. Ему хотелось к её приходу обязательно сделать что-нибудь для нее хорошее. Хотя бы и ужин приготовить.

Дома, у себя в квартире, Федьке вдруг стало неуютно, огромное панорамное окно, в котором виднелись трепыхающиеся на ветру сосны, как бы распространяло тоскливое погодное безобразие на всю Федькину жилплощадь. Надо же! А раньше он так гордился своей квартирой и особенно этим окном. И как он мог столько лет без Шурика обходиться? Он собрал теплые вещи, запихнул их в спортивную сумку и на всякий случай включил автоответчик. После нескольких щелчков, говорящих о том, что кто-то звонил, а потом вешал трубку, Федька, наконец, услышал женский голос. Голос принадлежал девице, имени которой он не запомнил. Девица подвизалась то ли ассистентом, то ли еще кем-то на пробах, которые Федька проходил в Москве для авантюрного американского проекта. Девица сообщила, что не далее, как именно завтра Федька должен быть в Москве для окончательного решения вопроса о его участии в съемках. Федька матюгнулся. Для американской визы он заполнял анкету и оставлял все свои телефоны. Но какого беса, эта выдра звонит на домашний телефон, когда у неё есть его мобильный? И этот мобильный всегда при нем! Не иначе кого-то своего хотят пропихнуть. А он, как дурак, у них на подтанцовках, для количества! Мол, не смогли дозвониться, даже сообщение на автоответчике оставили. Кукиш вам с маслом. Ишь, нашли массовку! Главное, чтобы билеты на утренние рейсы были. Даже если его не утвердят на роль, а утвердят вряд ли, вон какую интригу конкуренты затеяли, он будет знать, что сделал все от него зависящее. Федька ухмыльнулся. Вот ведь как вовремя он домой за шмотками заскочил.

Он позвонил в службу доставки, билеты оказались в наличии, и он заказал билет на первый же рейс. В универсаме по пути к дому Шуры он купил французский консервированный рататуй, изготовленный из каких-то особым образом выращенных овощей и законсервированный без помощи консервантов, а также несколько свиных эскалопов из мяса, которое якобы никогда не было замороженным. В винном отделе Федька прихватил бутылку испанского красного вина и к приходу Шуры стол у него уже был накрыт, а в квартире витал соблазнительный аромат жареного мяса. Кот Фёдор с глубокомысленной мордой курсировал вокруг стола и заглядывал Федьке в глаза.

Шурка, не раздеваясь, подпрыгнула, повисла у Федьки на шее и потерлась щекой о его бороду.

– Федька! Хорошо-то как! Правда?

– Хорошо! – согласился Федька. Он поставил Шуру на пол и снял с нее куртку. – Правда, местами. Вот, блин, Шурик, почему так не бывает, чтобы все у человека было хорошо?

– А чего у тебя плохо-то? – испуганно поинтересовалась Шура, снимая сапоги.

– В том-то и дело, что все хорошо, только мечтать. – Федька погладил Шуру по попе. – А вот с работой фигня какая-то! Как думаешь, это закономерность?

– Ты намекаешь, что дело во мне? – Шура выпрямилась и уперла руки в бока. – И нам с тобой надо расстаться, тогда сразу у тебя работа появится?

– Ты чего? – Федька постучал себя кулаком по голове. – Наоборот, мы с тобой когда на заправке встретились, мне сразу на следующий день работу хорошую предложили.

– Вот! Значит, пока еще хорошей работы для тебя нет. Подождать надо малость.

– Сколько ж можно? – Федька тяжело вздохнул.

– Сколько нужно. Вот я тебя, например, после нашей встречи на заправке каждый день ждала, а ты шлялся невесть где! Целых три месяца. Кстати! Где это ты прохлаждался? Я все спросить забываю.

– Я не шлялся невесть где и не прохлаждался, а снимался в Карелии. Я ж про то и говорю, про хорошую работу, что мне сразу после нашей встречи предложили. Не сериал, а кино полнометражное. Скоро выйдет.

– А чего не позвонил?

– Так связи не было. И потом, я на съемках стараюсь ни с кем из своих не общаться, чтобы в роль полнее вжиться.

– Вжился?

– Да, вроде. Режиссер доволен.

– И кого ты там в Карелии из себя изображал?

– А… – Федька вспомнил свое обычное амплуа, ухмыльнулся и махнул рукой, – Как обычно, бывшего спецназа, который всем по балде настучал.

– Ух, ты! Рэмбо?

– Почти. Только роль не главная. Главный персонаж – ботан, а я у него вроде как на подхвате был. У каждого ботана дружбан обязательно спецназом бывшим должен быть, чтобы справедливость восторжествовала.

– А девушка?

– Какая девушка?

– Ну, любовная линия.

– Так это у главного героя любовная линия, а у меня только – бац, бац, бац. И готово.

– Я вот думаю, что если ты будешь на экране любовную линию гнуть, мне будет не по себе!

– Брось, я на вторых ролях. Там любовных линий нет.

– Во-первых, ты на вторых ролях временно, для начала, а во-вторых, вспомни, как князь Анатоль Куракин, тоже, между прочим, второстепенный персонаж, отбил Наташу Ростову у Андрея Болконского. Там такая любовная линия – будьте здрасьте!

– Сравнила! Где я и где Василий Лановой! Он же талантище.

– Федька! Если ты не будешь верить в свои силы, то так и останешься на вторых ролях, но если ты начнешь крутить шуры-муры с актрисами, то – берегись! – Шура поднесла к Федькиному носу кулачок.

Федька чмокнул Шурин кулак.

– Шурик, ну как тебе такое в голову пришло! Это ж с ума сойти можно, с актрисами дело иметь. У них ведь не разберешь, правда она тебя любит, или играет в любовь, – Федька вспомнил свою однокурсницу Настю Величко, которая крутила романы со всем курсом, а потом и со всеми своими партнерами по сцене и в кино. Ведь каждый раз влюблялась до беспамятства. Так это у нее хорошо получалось играть большую любовь и огненную страсть, что даже сама в это верила. Правда, недолго. До следующей большой любви.

– А у тебя разве разберешь? Ты ж актер! Вдруг ты меня дуришь? А на самом деле героя-любовника играешь.

– Ну, я актер пока еще так себе, особенно герой-любовник из меня никудышный. А кроме того я ж в тебя с детства влюбленный, когда еще никаким актером и вовсе не был. Ни актером, ни любовником. Даже близко. – Федька решил уже ей в этом признаться. Чего темнить? Ведь влюбился, можно сказать, с первого взгляда, с первого класса.

– Ой, брось! – Захихикала Шура и почему-то покраснела.

– А что? Ты думаешь, чего я за тобой твои причиндалы художественные таскал? Кстати, а чего это ты не рисуешь? Я, помню балдел просто, когда у тебя из ничего получалась картина. Это ж волшебство самое настоящее.

– Да, некогда как-то. Я вот лепкой у себя на работе занимаюсь. Тётенькам разным лица прекрасные леплю.

– Ну, да! Я её слепила из того, что было!

– Почти. Знаешь, как у меня здорово получается. Тоже волшебство. Ты вот лучше скажи, а почему ты в театр никакой не пробуешь устроиться? Была бы работа постоянная.

– Ха! Ха! И еще раз ха! Кому я там нужен в театре? Особенно в академическом. Там даже если у всей труппы уже песок высыпался, молодым дороги не дадут. Так и будут ползать по сцене, как мухи полудохлые. Да и деньги там смешные.

– А не в академическом?

– Там обычно все свои. Друзья или сокурсники. У меня таких знакомых нет никого.

– А антреприза? Вон они все время гастролируют. Там и деньги, и слава.

– И слава! Вот именно. Чтоб в антрепризу попасть прославиться надо сначала.

– Да, Федька! Остается тебе только одно.

– Чего?

– Прославиться.

– Говно вопрос. Вот завтра в Москву слетаю, а оттуда сразу в Голливуд.

– Я тебе дам в Голливуд. На родине прославляйся.

* * *

Шура Животова ревела навзрыд в мраморном холле клиники «Вечная молодость», а вокруг нее трепыхались завсегдатаи: Евгения и Эльвира Викентьевна. Картину дополняла администратор рецепции, мечущаяся вокруг с пластиковым стаканчиком воды из кулера. Глаза администратора тоже были на мокром месте. Видимо она сочувствовала Шуре и готова была поддержать её своими слезами. Однако поддержку уже обеспечивала Сюсенька, которая выбралась из сумки Эльвиры Викентьевны и жалостно подвывала Шуре.

Вера приехала в клинику в самом разгаре этого процесса. Когда она вошла в холл, на нее никто не обратил внимания.

– Что случилась? – спросила Вера у Евгении. Та подняла на Веру свои изумрудные глаза и пожала плечами. По случаю осени Евгения была без шляпы. Её рыжие кудри были завязаны на затылке с помощью замысловатой зеленой сеточки в очень легкомысленный пучок, отчего Евгения казалась совсем молодой. Зеленая сеточка отлично гармонировала с изумрудными глазами Евгении и делала её похожей на эльфа.

«А ведь и правда фея?» – подумала Вера, разглядывая хрупкую Евгению.

– Шурочка, меня проколола. – Евгения показала Вере сначала одну щеку, затем другую. На полупрозрачных щеках Евгении вмешательство иглы было практически незаметно. – Потом, как всегда, пошла меня провожать на рецепцию, тут ей позвонили и вот… – Евгения развела бледными тонкими ручками.

– Может быть, умер кто-то, – высказала предположение Вера.

Эльвира Викентьевна сверкнула глазами в Верину сторону и прошипела:

– Тьфу на вас! Типун вам на язык! – После этого она повернулась к Шуре и совсем другим, чрезвычайно ласковым голосом сказала: – Шура, детка, скажи, в конце концов, что происходит?

– Он уеха-а-ал, – провыла Шура сквозь слезы.

– Ну, слава богу, все живы. Так, а теперь скажи нам, кто уехал? – продолжала допытываться Эльвира Викентьевна.

– Фе-е-е-дька.

– Понятно. – Эльвира Викентьевна уперла руки в бока. – Слинял Жигурда!

– Джигурда?! – как волшебное заклинание прошептала Евгения, и глаза ее стали еще больше и еще зеленее. – Я видела. Это такой… – Евгения махнула руками. – Большой такой, красивый и голос у него ррры-ррры. Прямо тигр какой-то. Он Шурочкин кавалер?

– Да нет, не сам, – пояснила Эльвира Викентьевна. – Одноклассник Шуркин. По виду чисто Жигурда. Ну, вы понимаете. Волосы до лопаток, борода, здоровенный такой, хоть раньше и был чистый «недомерок». Теперь вымахал, как конь. Во, какие банки у него. – Эльвира Викентьевна изобразила руками, какие у этого парня огромные мускулы.