Вечером, когда за окном сгустились сумерки, а за ними незаметно и ночная мгла, она механически приняла душ, не замечая, как по щекам, одна за другой, катятся слезы, и, выключив в квартире свет, заползла в кровать, уткнулась в подушку и разрыдалась, громко и отчаянно, сотрясаясь всем телом от сжимавших горло спазмов.

Посмеялся. Посмеялся.

От скуки.

А она… она…

Утро вторника не принесло с собой никаких изменений — все то же молчание телефона. Все та же пустая квартира.

Словно сомнамбула, она передвигалась по вылизанным до блеска комнатам, механически ища себе какие-то мелкие дела, которые, как ей казалось, она недоделала.

Ей было страшно уйти из квартиры, страшно покинуть ее стены — ей казалось, что что-то все-таки должно произойти.

Он приедет.

Он обязательно приедет.

Может быть, его просто что-то задержало, что-то не сложилось. Ей не стоит звонить ему, не стоит доставать так, как она это делала последние недели. Нужно просто терпеливо подождать…

Поджав под себя ноги на квадратном синем диване, она тупо переключала пультом каналы на телевизоре, не слыша и не понимая, о чем там говорят.

Может быть, телефон неисправен? Может быть, с ним что-то не так?

Набрать.

Проверить.

Проверить!!!

Услышав знакомые трели, она с чувством обреченности подержала некоторое время трубку около уха и медленно положила ее обратно.

Нет звонка.

Просто нет звонка.

Он ведь обещал… он обещал! Ну и что, что она вспылила, ну и что, что бросила трубку? Сказала ему какую-то глупость? Да господи, разве это хоть что-то могло изменить в их отношениях? Учитывая все обстоятельства, на это никто не обратил внимания, она была в этом уверена.

Лгун? Нет.

Невозможно было ТАК лгать и обманывать столько времени. Она бы это почувствовала, интуиция бы ей подсказала, что он лжет. Невозможно было бы притворяться столько времени — даже самый прекрасный актер этого бы не смог сделать. Это было бы слишком бесчеловечно.

Они столько говорили, они о стольком мечтали…

Господи, зачем она так повела себя при этом телефонном разговоре, зачем???? Почему она так нетерпелива? Зачем вообще нужен был этот вопрос про билеты? Помолчи она немного, потерпи, как это делают все нормальные люди, возможно, он сказал бы ей все сам? Может быть, он просто хотел сделать ей сюрприз, откуда она могла это знать? А она…

Из раскрытого балкона в комнату то и дело врывался теплый летний ветерок, обдувая ее лицо. Уже вторник…

Может быть, все-таки плюнуть на гордость и позвонить самой? Просто позвонить… Услышать его голос, спросить: ты едешь?… Прости, что я так сказала, прости мою несдержанность! Это все моя глупая гордость, мое зарвавшееся вздорное самолюбие! Какая к черту гордость, когда хочется скулить больной собакой от тоски и невыносимой боли? Мне ничего, ничего больше не нужно, скажи мне только, что ты приедешь! Пожалуйста, только позвони и скажи, что ты едешь…

Очаровашка

и что же тебя беспокоит?!))

flame

не знаю….

Очаровашка

тут уж я не смогу тебе помочь…

flame

понимаю…

Очаровашка

а что тебя беспокоит?!.. что я настолько отвратительна?!)) да нет вроде бы…)) очень даже ничего…))

flame

нет, не внешность….

Очаровашка

что же тогда?!..

flame

не знаю, не могу понять….

Очаровашка

может быть, будет лучше, если ты не поедешь?!.. может быть, в тебе борется желание ехать и не ехать?!…

flame

тогда для чего это все?????

Очаровашка

это я тебя хотела бы спросить… ты же боишься — не я……

flame

не знаю я……

Очаровашка

Алеш, ты свободен в своем выборе… я не неволю тебя… ты примешь то решение, которое сочтешь нужным… может быть, ты еще не готов к каким-либо переменам в своей жизни… это можно понять….

flame

я хочу приехать, но…. я не знаю, как все сложится дальше…. вот….

flame

ты боишься, что я начну что-то требовать от тебя?!.. (смотрит на него мягко и несколько отстраненно)….

flame

нет…. я за себя боюсь….

Очаровашка

если боишься — тогда не делай ничего… не езжай никуда… поезжай с женой отдыхать…. может, для тебя так будет лучше…

Она сжала кулаком край подушки, пряча лицо в нее, дрожа от слез и воспоминаний, стягивающих ее легкие стальной колючей проволокой.

Невозможно дышать.

Невозможно говорить.

Господи, как же больно…

Она свернулась на углу постели клубком и обхватила руками подушку — спрятавшись в одеяло, словно больная зверюшка в глубокую нору, чтобы там тихо умереть.

В среду утром она поднялась с постели разбитая, больная — осознание всего случившегося, наконец, накрыло ее с головой, наглядно раскладывая все по полочкам.

Чем он сейчас занимается? Чем?

Ходит по магазинам с семьей?

Занимается сексом с женой?

Или уже давно окучивал другую барышню, местную, и пока она, как влюбленная дурочка, носилась здесь со своими мечтами, наслаждался завоеванием новых территорий?

Ей ничего не хотелось.

Ничего.

В холодильнике — салат, который она приготовила в субботу утром. Кастрюлька с супом. Какие-то йогурты, две сладкие булочки…

Две.

Две.

На завтрак.

Который она сама себе придумала.

— Лерочка, детка, он приехал?

Четверг подходил к концу. Медленный летний день угасал за окном, равнодушный ко всему происходящему.

Не хочу ничего.

Не хочу.

— Лерочка, что ты молчишь?

Мама, я дура, понимаешь?

Дура.

Твоя дочь идиотка, которой может воспользоваться любой подонок.

Ее так легко обмануть — нужно всего лишь ей спеть песенку о великой и большой любви.

И даже ничего делать не придется больше — она сам все сделает.

— Детка, может быть, ты вернешься домой?

Слезы лились по ее лицу, не останавливаясь, — она слышала мамин голос будто во сне, отрешенно, со дна глубокой темной пропасти, в которой сейчас находилась.

Не домой.

Только не домой.

Папа сожрет ее.

Высмеет.

И она уже никогда не сможет поднять голову.

— Папа волнуется за тебя. Мы оба волнуемся.

Мама, я ведь дура.

Зачем я вам нужна такая?

В воскресенье на мобильный телефон позвонила Полина.

Минута. Разговор ни о чем.

Она не хотела говорить.

Не хотела.

* * *

— Лерусик, ты опять перепутала цифры в таблице! — Леня с недоумением протягивал напечатанный ею раньше факс, который она передала ему для подписи. — Будь, пожалуйста, повнимательнее, хорошо?

Она кивнула, безучастно приняв назад бумагу, и положила ее рядом с собой на стол.

Счет ошибкам, которые она сделала за истекшие три недели, был уже давно потерян. Она забывала передавать сообщения, даже предварительно их записывая, делала грубейшие опечатки, ставила не там цифры и печати. Документы отправлялись в письмах без подписи, и рассвирепевшая Асанина уже второй раз грозила ей увольнением.

Да, да, она исправится.

Обязательно исправится.

Сейчас.

Прошло уже три недели с того злосчастного отпуска, а Леша так и не появился в аське. Оправдались ее самые дурные предчувствия, самые жестокие папины слова оказались чистой правдой. За все это время из Перми не пришло ни одной весточки, ни одного слова — словно ее и не существовало никогда в его жизни.

Ну что ж, достойный финал, ничего не скажешь.

Именно такой и должен быть у глупости и доверчивости.

Интересно, появится ли он теперь когда-нибудь? Возможно, да — ради пустого любопытства, чтобы снова дернуть за ниточку, поводить жалом — помнят ли его, такого неотразимого, здесь? А вдруг еще помнят? Такое тоже часто бывает: от скуки часто оглядываются вокруг в поисках приключений — а тут старое, проверенное место. Ну и что, что насрал? Она ведь дурочка, ей снова пропеть пару ласковых слов, и авось оттает, отогреется…

Она взяла со стола Ленин факс, протянула руку, чтобы потянуть на себя мышку, и замерла на месте: внизу в правом углу монитора всплыло окошко, извещавшее ее о появлении онлайн нового пользователя.

10 секунд знакомые буквы плясали перед ее глазами и затем погасли, словно их и не было никогда.

Показалось?

Нет, не может быть.

Открыть список.

Проверить.

Два клика мышки.

Выше.

flame

Online.

Она смотрела на ник, смотрела не отрываясь, не зная, что делать дальше, не решаясь подумать, что все это может означать.

Вот так?

Так быстро?

Снова на охоту?

Как ни в чем не бывало?

Вот это даа….

Это же какую наглость надо иметь, какое чувство самодостаточности, чтобы так вести себя после всего, что случилось.

А что такого?

Он что, чем-то ей обязан?

Что она о себе возомнила?

Ничего не было.