– Я так понял, что некоторое время вы живете в Италии, мисс Уокер.

Она посмотрела на него. Ах, эти прекрасные ореховые глаза.

– Теперь уже более шести лет. Сначала я жила в этой провинции, но последние два года не выезжала из Рима, где занималась преподаванием – или, лучше сказать, стояла на страже – молодым леди, о чем я уже упоминала.

– Почему же вы приехали в Италию? – спросил он. – Если вы не возражаете против моего вопроса.

– После смерти моих родителей у меня не было причин оставаться в Англии, поэтому я ухватилась за шанс стать гувернанткой в британской дипломатической семье, которая уезжала в Италию. Когда они вернулись домой, я решила остаться. Видите ли, меня здесь весьма ценят. Аристократическим итальянским семьям нравится иметь у себя английских гувернанток, во-первых, поддерживая свою значимость, а во-вторых, в надежде, что холодный английский характер благоприятно подействует на их вспыльчивых дочерей.

– И вы никогда не скучаете по Англии?

Ее взгляд скользнул куда-то вдаль, мимо него.

– Немного, – тихо призналась она, сняв очки и протирая их, что было удобным оправданием ее опущенного взгляда. – Грустным последствием путешествий является то, что, чем больше ты видишь мир, тем меньше возможностей получить удовлетворение от пребывания в каком-либо конкретном месте. Иногда – особенно весной и летом – я жажду очутиться в Англии. И все же, если бы я оказалась там, то тосковала бы по Италии. Здесь, по крайней мере, мне платят гораздо лучше, чем дома, и здесь гораздо больше света. – Затем, едва слышно, она добавила: – И меньше воспоминаний.

Этот мотив Рэндольфу был очень близок. Чтобы сменить предмет разговора, он произнес:

– Завидую вашему владению языком. Жаль, что я не выучил итальянский, поскольку невозможность общаться кажется мне очень странной. Если ко мне обращаются, я начинаю отвечать на французском, так как его я действительно знаю.

Мисс Уокер надела свои очки и посмотрела на него, став вновь невозмутимой.

– Итальянский язык, выученный в Англии, практически не имеет ценности здесь в Неаполе. Стандартный итальянский язык – это тосканский диалект, на котором писал Данте и многие другие великие писатели. Я его знала, когда приехала сюда, но, учась общаться в Неаполе, я изучала почти что новый язык.

– Кроме непосредственно языка, вы выучили язык рук, тела и выражения лица.

– Вы правы. Здесь нельзя стоять спокойно и говорить должным образом. Итальянцы настолько экспрессивны, настолько эмоциональны. – Мисс Уокер рассеянно заправила за ухо непослушный каштановый завиток. – Полагаю, что это одна из причин, почему Италия так очаровывает англичан.

– Очаровывает и подавляет, – медленно произнес Рэндольф, вспоминая о самобичующихся в религиозной процессии. – В Неаполе я стал свидетелем такого непосредственного выражения эмоций, которого мне не удалось бы увидеть за всю свою жизнь в Англии. Какая-то часть во мне завидует такой свободе выражения, но, вероятно, сам я умер бы на месте прежде, чем стал бы этому подражать.

Она отнеслась к этому вполне серьезно.

– Потому что вы не смогли бы или не захотели вести себя подобным образом?

– Не смог бы.

Рэндольфу было неприятно осознать, что его смутило то обстоятельство, что его разоблачили, несмотря на его обычную английскую скрытность. К счастью, появился официант и поставил тарелки перед каждым из них. Он занялся изучением блюда, которое оказалось неким видом салата, состоящим из овощей, маслин и других продуктов, определить которые ему не удалось.

– Это и есть то местное блюдо, относительно которого вы меня предупреждали?

– Нет, это – antipasto[11], первое блюдо, состоящее из всякой всячины, имеющейся под рукой. Antipasti подаются по всей Италии.

Салат был слегка полит оливковым маслом и уксусом, и украшен травами. Расправившись с ним, Рэндольф издал счастливый вздох.

– Это – лучшее блюдо из всех, что я съел с тех пор, как прибыл в Неаполь.

– Либо вам сильно не повезло, либо вы плохо знакомы с Неаполем. – Она аккуратно подцепила последний кусочек своего собственного салата. – Итальянцы, как и французы, действительно очень серьезно относятся к приему пищи. Основное блюдо не появится еще некоторое время, поскольку наши хозяева не верят в спешку ни в чем, а особенно в столь важном деле, как еда.

– Я пробыл здесь всего лишь четыре дня, – объяснил он. – Я собрался импульсивно, решив найти более солнечное место на время Рождества, и почувствовал, словно меня ужасно предали, прибыв в Италию и увидев дождь. – Поскольку тарелки были уже убраны, его взгляд упал на папку мисс Уокер, выглядывавшую из парусиновой сумки. – Вы рисуете для публики или предпочитаете держать свои рисунки для личного просмотра?

Мисс Уокер с некоторым сомнением посмотрела на Рэндольфа.

– Они не являются совершенно личными, но при этом не очень интересны.

– Если на них изображен Неаполь, я уверен, что получу наслаждение от их просмотра.

– Что ж. – Она вытащила папку и вручила ему. – Но помните, я вас предупреждала.

Рэндольф улыбнулся и открыл папку. Верхний, не совсем законченный рисунок, был привлекателен тем, что мисс Уокер продолжала работать над ним, когда вспыхнула недавняя ссора. Большая часть эскиза была посвящена заливу и вулкану на дальней его стороне, подернутому дымкой, в момент смены состояния природы – как она достигла такого эффекта, работая только карандашом? – но необычным набросок делала тощая кошка, находящаяся справа на переднем плане. Животное сидело на стене, волнообразный хвост свисал вниз вдоль изрезанных ветрами камней, его дикий взгляд был устремлен на город, находящийся далеко внизу.

Рэндольф начал пролистывать папку. Было удивительно, как много ей удавалось передать всего несколькими точными линиями, но еще более поразительным был ее взгляд на мир, одаренный богатым воображением. На римских руинах выгнуло свой скрюченный, древний ствол оливковое дерево, рыбацкие лодки виднелись через покрывало сетей, а массивный средневековый монолит Кастель-Нуово[12] был обрамлен своей триумфальной аркой, созданной в эпоху Ренессанса[13].

Самым поразительным из всех оказалось изображение Везувия с точки зрения птицы, смотрящей на струящийся дым и застывшие кратеры, одно мощное крыло пересекало угол в нижней части картины.

– Вы очень талантливы. И выбираете необычные точки зрения для своих работ, что улучшает и углубляет изображенные сцены.

Ее щеки немедленно зарделись.

– Рисование входит в общее образование, также как вышивка или музыка.

– Но это не означает, что все справляются с этим одинаково хорошо. – Он вернулся к первому рисунку, восхищаясь тем, что эта тощая, неугомонная кошка символизирует пылкую, неспокойную жизнь городских трущоб. – У вас имеется больше, чем просто навык. Вы обладаете уникальным взглядом художника.

Мисс Уокер открыла было рот, чтобы что-то сказать, но затем закрыла его. Спустя некоторое время она произнесла:

– Я собиралась высказать скромное замечание о своих небольших способностях, но, на самом деле, мне просто хочется сказать "Спасибо". Вы сделали мне прекрасный комплимент, я очень ценю это.

– Вы пишете акварелью или маслом? – спросил он, как только закрыл и возвратил ей папку.

– Акварелью, иногда. Я хотела бы попробовать писать маслом, но у меня мало времени. – Она поморщилась. – Честнее признаться в этом, чем сказать, что я боюсь начать серьезно заниматься живописью, поскольку в этом случае потеряю связь с миром и упущу в нем свое место.

Какая жалость, что ей недостает досуга, чтобы развить свой дар. Имея независимый доход, Рэндольфу хватило бы времени, чтобы усовершенствовать какой-либо талант, но, к сожалению, у него не было ни одного. Возможно, он должен взять пример с прекрасного старого итальянского обычая и стать ее покровителем, греясь в лучах ее славы. Но, увы, если покровитель мужского пола, а художница – женского, современный мир начал бы строить различные предположения об их взаимоотношениях, несмотря на то, что мисс Уокер – явно немыслимый выбор для любовницы.

Тут вновь появился официант, на сей раз поставив обжигающее плоское блюдо на середину стола. На нем лежал поджаренный круг из теста с травами, нарезанной колбасой, высушенными помидорами и горячим пузырящимся сыром. Рэндольф с сомнением посмотрел на блюдо.

– Вы уверены, что вот это выполнит мое минимальное условие и не попытается съесть меня первым?

Мисс Уокер рассмеялась.

– Я никогда не слышала, чтобы пицца на кого-то напала. Думаю, что вы будете приятно удивлены.

Так и произошло. Пицца была тягучей, явно не благородного происхождения, но восхитительной. Вдвоем им удалось съесть почти все блюдо, и Рэндольф уже приглядывался к последнему куску, когда кто-то воскликнул:

– Лорд Рэндольф, какой приятный сюрприз.

Он оглянулся и увидел, как от группы, пересекающей базарную площадь, отделилась женщина. Всмотревшись, он понял, что видел ее на обеде у посла. Вставая, он усиленно рылся в своей памяти, пытаясь вспомнить, как же ее зовут. Госпожа Бертрам, наконец всплыло в его памяти. Пышная белокурая вдова с блуждающим взглядом, она жила со своим богатым братом, занимающимся торговлей. Оба играли заметные роли в британском сообществе Неаполя.

Проигнорировав мисс Уокер, госпожа Бертрам проворковала:

– Как я рада снова вас увидеть, лорд Рэндольф. Вам нравится ваше пребывание здесь?

– Да, особенно сегодня. Госпожа Бертрам, могу я представить вам мисс Уокер, или вы уже знакомы?

Вдова бросила на Элизабет Уокер острый оценивающий взгляд, после чего отвергла ее, как возможную конкурентку. Рэндольф заметил и понял этот взгляд, внезапно почувствовав всплеск гнева. Так поступала его жена, Хлоя, реагируя подобным образом всякий раз, когда встречала другую женщину.