— Не хочу прерывать ваши размышления, капитан, — говорил янки, — но мы хотим, чтобы вы, повстанцы, знали что Федеральное правительство собирается сделать все, что в его силах, чтобы все прошло как можно более безболезненно. И, в доказательство, как насчет лошади? Вы же не собираетесь идти пешком такую даль от Убежища до Блэк-Бэнкса, не правда ли?

Он именно собирался идти пешком. Он так давно ездил верхом, что ему не пришло в голову, что можно не идти пешком.

— Я буду рад ссудить вам лошадь.

Хорейс смотрел на плоские, коричнево-зеленые болота, стекающие подобно рекам между заливами, — болото и залив, болото и залив, образующие знакомую схему до самого моря. Ему хотелось ненавидеть этого человека, послать его к черту, но острый земляной запах соленых болот разбудил в нем воспоминание о том, каким он был, когда он был действительно Гульдом из Блэк-Бэнкса, когда он знал только обычные страхи, знакомые каждому, раньше, чем он стал чужим себе самому, раньше, чем он научился убивать и бояться.

— Да, — сказал он, — буду благодарен за лошадь.

Лодка заскрипела по песку на отмели у Убежища, и Хорейс подождал, чтобы Иген вышел первым. Вместе с янки они поднялись по широкому пляжу к старому дому Убежища; его веранда с закрытыми ставнями и остроконечная крыша были так же знакомы, как отмель у пристани Кингов. На территории были негры, но не работники Кингов. По крайней мере, он никого не узнал, и его не узнал никто.

Иген болтал о том, где он найдет лошадь.

— Позади старого амбара Кингов для хлопка… ее сейчас седлают… Мы хотим, чтобы к вам, повстанцам, которые здесь жили, относились как следует… конечно, вы слышали об Особом полевом приказе Шермана… все приморские острова отданы неграм… На каждого сорок акров… земля размежевана… все же, можете, конечно, посмотреть старые места… и сообщите мне, не могу ли я еще чем-то помочь.

Пока янки говорил, Хорейс почувствовал, что сам он как-то отошел в сторону, откуда он мог наблюдать за обоими собеседниками. Ему представился Иген, обвязавший веревкой голову пожилого, плохо одетого офицера-Конфедерата; за эту веревку он как бы дергал любезно, изо всей силы. Откуда он мог знать, что его земля размежевана на участки по сорок акров и роздана? Откуда он мог знать об Особом полевом приказе Шермана?

— Спасибо, — пробормотал он, повернулся и обошел дом Кингов по заросшей лужайке к амбару для хлопка. Незнакомый негр — с протянутой рукой — держал невзрачного вида лошаденку. Хорейс нашел в кармане монету, сел на лошадь и медленно поехал по дубовой алее Анны-Матильды Кинг по направлению к дороге на Джорджию.

Любимая дорога казалась такой же, как прежде, если не считать глубокие ухабы и места, едва прикрытые тонким слоем ракушек. Деревья по-прежнему стояли тесно по обе стороны, их по-весеннему зеленые ветви смыкались над его головой. Он не подгонял лошадь. Торопиться было незачем. Его никто не ждал. Он мог переночевать в знакомых лесах Сент-Саймонса не хуже, чем в чужих лесах, где он провел последние четырнадцать ночей. Вид дома Демиров превзошел самые страшные его ожидания. Стояли только обваливающиеся стены и голые, молчаливые трубы. Он не стал останавливаться. Он ничем не мог помочь своим старым соседям, живущим где-то на материке во временном убежище, и не знающим о том, что произошло с их домом.

Начали появляться облака — предвестники бури, движущиеся в разные стороны, — обычное явление в середине дня на острове. Он наблюдал за лесами, где свет все время изменялся. Как будто в огромной лампе подвернули фитиль на полный свет, и заросли с обеих сторон дороги были ярко освещены, то свет медленно уменьшался, и в лесу становилось темно.

Он утратил чувство времени, но через казавшийся коротким промежуток он внезапно понял, что приближается к Келвин-Гроув. За этой группой сосен должен появиться розовый двухэтажный бетонный дом. Он остановил лошадь, вдруг охваченный страхом, что дома не будет. Если он так боялся увидеть Келвин-Гроув, как он решится перенести то, что он может увидеть в Блэк-Бэнксе? Иген мог бы сказать ему, сожжен ли Блэк-Бэнкс, но он боялся спросить. Боялся. Сейчас он минует Келвин-Гроув — дом Бена Кейтера, это означало, что дальше будет Блэк-Бэнкс. Когда он доехал до старого дома Кейтера, у него кровь застыла в жилах. Во дворе толпились орущие, дерущиеся дети. Веранда была заполнена черными — можно было подумать, что это — воскресное собрание прихожан; они сидели развалясь в плетеных креслах, или слонялись вверх и вниз по ступеням, как будто они здесь хозяева.

Да, они действительно хозяева здесь!

— О, Боже, — простонал он и пустил лошадь в галоп. Миновав это место, он опять поехал медленно. Славный дом Бена Кейтера! Из тысячи негров только немногие умели бы заботиться о таком доме, как Келвин-Гроув без надзора. Да разве можно было думать, что они знают? В течение всей их жизни в рабстве им говорили, что надо делать и как это делать. Разве не ясно, что теперь они в доме белого человека удержу знать не будут, подобно распущенным детям? Освобожденным неграм нужны дома, но где же жить побежденным южным землевладельцам? Бедственное положение не кончилось. Оно только еще начиналось.

Он уловил запах жасмина и увидел толстый вьющийся стебель, который он всегда разыскивал весной. Он уже почти там. Блэк-Бэнкс. Время пришло. Удержав лошадь у дорожки, ведущей к дому, он сидел с минуту, всматриваясь в знакомую извилистую дорогу с бьющимся сердцем. Потом он ринулся в перемежающиеся солнце и тень, через лес к любимому дому. Прежде всего он увидел крутую наклонную линию крыши, радушно вырисовывающуюся среди высоких сосен и дубов. Поводья выпали у него из рук, и старая лошадь шагом обогнула последний поворот дороги. По щекам Хорейса потекли слезы, когда стал полностью виден дом, и он заплакал от облегчения, сидя на лошади, взятой в долг, на старой дороге, более не принадлежавшей ему. Дом тоже больше ему не принадлежал, но он сохранился. Блэк-Бэнкс сохранился. Любимый дом стоял. То, чего он больше всего боялся, не случилось.

Три выстрела нарушили тишину, в дерево рядом с ним врезалась пуля, из дома выскочила шайка разозленных негров, выпустивших трех рычащих псов. Еще секунду он сидел, оглушенный, не в состоянии соображать, и в этот момент он ясно услышал, что его назвали по имени, но ветку над его головой расщепило еще одной пулей, и он повернул лошадь, галопом проскакал до дороги на Джорджию и повернул к северу в направлении Розовой Горки.

Напротив того, что было когда-то домом Сент-Клэр, он сошел с лошади. Здесь в него некому было стрелять. В Розовой Горке не жил никто. Он долго стоял, глядя на развалины, сожженные до тла, за исключением осыпающихся бетонных стен первого этажа и крепких почерневших труб. Он прошел в обугленную калитку, еще висящую на одной петле на частоколе, по розовому саду Мэри, по груде камней, — когда-то здесь была прелестная веранда; он прошел через дверной проем в пустые, заросшие сорняками площади, сохранившие знакомые размеры и формы — комнаты отцовского дома. Он перелез через упавший кусок бетона в гостиную без крыши, где он рассказал отцу о неприятностях в Йеле, — как много было пережито с тех пор! Слез не было. Его только удивляло то, что даже желание ненавидеть у него исчезло. По коридору, по обломкам упавшей лестницы, он пробрался в кухню Ларней. Большой очаг стоял так крепко и дерзко, как стояла бы сама Ларней, будь она здесь, в схватке с мародерами-янки. Ее старый железный таган лежал вверх ногами на плите, и один котелок висел на крючке.

Он был рад, что отца нет в живых.

Услышав, что кто-то бежит по дороге к Розовой Горке, он спрятался за толстой бетонной плитой и ждал. Он был безоружен. Его можно было убить, и у него не было бы возможности защититься. Сквозь дыру в крошащемся бетоне он увидел человека — негра, — стоявшего на безлюдной дороге, с пистолетом в руке. Хорейс присел ниже, а человек побежал назад, за дом, и покрытая ракушками почва захрустела, когда он вбежал внутрь развалин, по широкому центральному коридору и опять к передней стороне. Хорейс подумал о Деборе и детях. Не надо было сюда приезжать в одиночку. Могли пройти месяцы, даже годы, прежде чем здесь найдут его тело. Он видел, как негр прошел через двор, потом остановился и почесал голову. Он стоял так, спиной к Хорейсу не меньше минуты, как бы решая, что делать дальше, потом крикнул:

— Масса Хорейс!

У Хорейса пересохло во рту.

Джули крикнул еще раз, без особой надежды:

— Масса Хорейс, вы здесь?

Солнечный свет внезапно погас, как будто его задули, и над пустыми помещениями Розовой Горки на небе закрутились черные штормовые облака. Задул сильный ветер, поднимавший вихри пыли и листьев, гнавший в глаза Хорейса песок, когда он вышел из-за стены, за которой он прятался. Джули обернулся, и оба они стояли долго, глядя друг на друга. Слишком много произошло, слишком много изменилось, здороваться сразу было трудно. Потом Хорейс подбежал к другу и обнял его, не стыдясь слез. Джули тоже плакал.

— Джули, собака ты старая, — сказал Хорейс. — Ты представляешь себе хоть немного, как я рад видеть тебя?

— Да, сэр, — широко ухмыльнулся Джули. — Я знаю, как я рад вас видеть, масса Хорейс. — Лицо у него сделалось серьезным, сочувственным. — Вы — вы выглядите, как будто вам тяжело пришлось, сэр. У вас все благополучно?

— Теперь да, — сказал Хорейс, садясь на обломок старой стены. — Как ты узнал, что я здесь?

— Я живу в моей старой хижине в Блэк-Бэнксе, и я видел, как эти негодные негры погнались за вами, сэр. Я слышал, как они орали и стреляли, и постарался предупредить вас. Потому вижу, вы поехали в эту сторону. Я подумал, что вы поедете к дому вашего отца. — Говоря, Джули все время внимательно следил за дорогой на Джорджию.

— В чем дело? — спросил Хорейс. — Там никого нет. Сядь, мне очень нужно поговорить с тобой. Расскажи мне все, что случилось после моего отъезда.