— Джули!

— Да, сэр?

— Есть одно единственное, чем ты бы мог мне сегодня помочь.

— Масса Хорейс, вы знаете, сделаю все, что скажете.

— Не могу я, чтобы у нас с тобой продолжалось так дальше. С другими еще ничего, но владеть тобой — от этого у меня все внутри переворачивается.

Джули взглянул на него и уставился в землю.

— Я это в такой же мере делаю для себя, как для тебя, Джули, мне необходимо освободить тебя. Может быть, это я больше для себя делаю, чем для тебя. Не отказывай мне больше.

— Мне — мне пришлось бы уехать, масса Хорейс?

Хорейс удивленно посмотрел на него.

— Ты из-за этого отказал мне в прошлый раз? Нет! Я бы надеялся и просил бы тебя остаться со мной. Сейчас ты мне нужен как никогда. Я не могу много платить тебе, но я бы платил что-то. Если ты будешь свободен и все-таки решишь остаться, неужели ты не понимаешь, как это было бы важно для нас обоих? Ты будешь находиться здесь только потому, что ты именно здесь хочешь жить.

— Можно… можно никому об этом не говорить, сэр? И моим маме и папе тоже? Никому? Может это быть нашим секретом?

Хорейс подумал немного.

— Конечно, если ты так хочешь. Ну, как?

— Если вам так уж этого хочется, сэр, — да, я бы хотел таким образом. — Они пожали руки друг другу, продолжая сидеть на земле.

— Я даю тебе честное слово, что никто на Сент-Саймонсе не будет об этом знать, кроме нас двоих.

Когда Хорейс встал, Джули тоже вскочил и смахнул листья с куртки и брюк Хорейса.

— Спасибо, сэр, за это обещание.

Оба они посмотрели назад, на длинный холмик свежевырытой земли.

— Теперь немного легче уйти от старой Долли, — сказал Хорейс. — Ты всегда так о ней заботился, — Джули.

— Хотел бы я и дальше заботиться о ней, сэр.

— Я тоже. — Он положил обе руки на крепкие плечи друга и посмотрел ему в лицо. — Спасибо тебе за все эти годы, Джули. А может быть, я благодарю тебя даже больше за годы, которые у нас впереди.

Глава XL

Адам и Мина решили жениться согласно обычаям их африканских предков. Улыбаясь и держась за руки, в то время как другие негры Гульдов, стоя вокруг, пели и хлопали в ладоши, они вместе перепрыгнули через метлу, положенную на землю во дворе Блэк-Бэнкса, и так стали мужем и женой. После их свадьбы, каждую пятницу Хорейс ехал с Адамом до Убежища Кингов, потом возвращался один. Они пропустили только один раз, в 1854 году, когда Дебора родила пятого ребенка, Мэри Фрэнсис. Каждый понедельник утром, на заре, Хорейс ехал в Убежище, чтобы привезти Адама на работу в Блэк-Бэнкс в течение недели. Он знал, что Мэри никогда не поймет, почему он решил пускаться в десятимильное путешествие. Адаму можно было доверить лошадь и он хорошо ездил верхом. Для Хорейса это была потеря времени. И все-таки он ездил. Он шутил с Мэри и Адамом насчет того, что он обслуживает своего слугу, но в душе знал, что совершает поездку ради себя.

— Я думаю, у меня так же тяжело на сердце, как у тебя в понедельник, когда я приезжаю за тобой, Адам.

Адам посмотрел на него уголком глаза, управляя коляской, быстро катившейся из Убежища по дубовой аллее Анны-Матильды Кинг.

— Благодарю вас, сэр, — сказал он хрипло.

— Не благодари меня, совершенно не годится, чтобы муж и жена целую неделю были разлучены.

Адам ничего не ответил.

— Я пытался купить Мину на прошлой неделе, когда мистер Кинг вернулся из Сан-Франциско. Они не могут без нее обойтись.

— Нет, сэр. Им было бы не так хорошо без нее.

— Но как же тебе?

— Вы так добры ко мне, масса Хорейс, я ничего живу. Могло быть, что вовсе не видел бы Мину, а благодаря вам, вижу.

Они ехали несколько минут молча, потом Хорейс сказал:

Мне иногда хочется, чтобы ты мне сказал, что ты на самом деле думаешь, когда ты один в своей хижине и скучаешь по Мине. Почему твой народ не может откровенно сказать о важных вещах, Адам? Это потому, что у меня кожа белая, а у тебя черная?

Адам промолчал.

— Я знаю, не в этом дело. Мне следовало молчать.

— Да, сэр.

— Адам, было бы легче, если бы я отпустил тебя на свободу?

Негр сразу напрягся.

— Свобода! — вздохнул он, — свобода!

Хорейс ждал что еще скажет Адам. Наконец тот произнес:

— Мне нет пользы от свободы, сэр. Мина не свободна.

— Но Кинги были бы рады, если бы ты работал у них. Возможно, что тебе пришлось бы работать без оплаты, но если бы я освободил тебя, ты мог бы предложить свои услуги там. Они славные люди. Они бы кормили и одевали тебя.

В течение долгого времени единственными звуками было дребезжание и скрип колес и повторявшийся свист дрозда. Потом Адам заплакал, так сильно сжимая вожжи своими тонкими мозолистыми пальцами, что ногти на них побелели.

— После того, как вы с Миной поженились, ты перестал заикаться, — сказал Хорейс, стараясь делать вид, что не замечает заглушенных всхлипываний. — Я уверен, что ты совсем бы излечился, если бы тебе не пришлось с нею расставаться. Я предлагаю тебе свободу. — Хорейс чувствовал, что Адам пытается найти слова, — слова, которые можно сказать человеку, который был его владельцем. — Может быть, ты хочешь обдумать это несколько дней, Адам?

Адам раза два-три потянул носом, кашлянул, сел очень прямо и сказал:

— Я думал, масса Хорейс. И я думаю вот что: какое право у меня на свободу больше, чем у Ка или Джули, или мама Ларней, или папа Джон, или Мэтти — или все негры-работники на полях? Извините, сэр, вы не можете их всех освободить.

Хорейс вспомнил обещание, данное Джули. Об Адаме было бы невозможно скрыть. Он ушел бы из Блэк-Бэнкса, чтобы жить вместе с Миной в Убежище.

— Ты часто молишься, Адам?

— Иногда почти весь день.

— Я знаю, что ты посещаешь Крайст-Черч, когда мы возим туда работников по воскресеньям, но ты обращаешься к Богу на неделе?

Адам слегка улыбнулся.

— Иначе нельзя было бы жить, сэр.

Хорейсу никогда не приходила в голову мысль молиться из-за своей собственной вины, — вины, в которой он сознавался только себе, — лежавшей на нем в течение всего времени, в течение которого он владел Блэк-Бэнксом. Какая польза была бы от молитвы? Разве Бог изменил бы ненавистную систему, которая была причиной его вины? Разве Бог внезапно снабдил бы его деньгами, чтобы освободить его негров и начать платить им? Остались бы лишь немногие, как он предполагал, даже за небольшую оплату, пишу и жилье, и тогда он разорился бы, лишаясь их сильных рук и крепких спин. И разве Бог изменил бы взгляды его соседей-рабовладельцев, и они не считали бы его с семьей отверженными? Даже Бог не мог избавить человека от вины, поскольку то, что вызывало эту вину, в такой же степени входило в его постоянную жизнь, как еда и содержание детей, и любовь к жене. Какая польза была бы от молитвы об отвратительной, необходимой, закрепленной вине, какой была его вина? Ему придется продолжать жить с этой системой. Если Адам мог так жить, он тоже может.

Они ехали дальше до Блэк-Бэнкса молча, но когда подъехали к конюшне, он поблагодарил Адама. Стало легче оттого, что на этот раз его раб не спросил его, за что он благодарит. Они просто пожали руки друг другу, и на каком-то примитивном, возникшем из древности, уровне почувствовали себя на миг равными.

Глава XLI

Шел декабрьский дождь, обещавший идти всю ночь, Хорейс сидел и читал перед камином, а Дебора занималась вышиванием. С годами она еще похорошела, и сегодня была удивительно красива в желтом платье, с лентой того же цвета в густых темных волосах. «Она что-то очень смирная, — подумал он, — немного слишком смирная и немного слишком благовоспитанно ведет себя».

— Ты задумалась, Дебора. Эти мысли — секрет и не предназначены для ушей мужа, которому надоел — «Календарь фермера»?

В ее серых глазах мелькнул огонек; она отодвинула круглую рамку для вышивания, небрежно отбросив в сторону длинную наволочку для диванной подушки, которую она вышивала, и села более прямо, но ничего не ответила.

— Миссис Дебора, ты что-то замышляешь.

— Тебе нравится новая наволочка, которую я делаю? Посмотри? На ней птицы и то, что я называю Островным деревом. Мне придется передвинуть мою рамку, может быть, раз двенадцать, прежде чем я выполню весь рисунок. Я сама нарисовала его, и он занимает всю подушку. Как ты находишь, он красив, мистер Гульд, дорогой?

— Да, безусловно, — он улыбнулся. — Но если спать на этой вышивке, она разве не будет царапать лицо?

— О, никто не будет спать на ней! Это для нашей комнаты для гостей, для особых случаев. Дочка Ка Нэнси будет снимать ее каждый вечер, перед тем, как наша гостья будет ложиться спать, и заменять ее простой полотняной наволочкой.

— Гостья, говоришь?

Она положила работу.

— Гостья! Моя кузина Анна Ивенс, которая живет в Канаде и примерно моего возраста — двадцать четыре или двадцать пять — написала мне, что ей очень хочется посмотреть наш остров, и я сразу послала ответ ее матери, моей тете Элизабет, с приглашением кузине Анне приехать погостить у нас подольше.

— Отлично, — сказал он, поставив ноги на подушечку для ног, с удовольствием начиная разговор. — Когда же она приедет?

— О, Канада очень далеко. Вряд ли она приедет к Рождеству. Вероятно, к Новому году, — как раз успеет к моему дню рождения, надеюсь. Я уверена, что тебе она понравится. Тетя Элизабет пишет мне, что она увлекается фигурным катанием на коньках, имеет законченное образование и вполне подготовлена для преподавательской работы.

— Думаю, что ей здесь не очень легко будет заниматься фигурным катанием, но я также не думаю, что бедной девушке предстоит всего лишь приятный визит, так что отсутствие льда у нас может быть не очень существенно.