— Прекрасные новости! Письмо от Мэри с самой лучшей вестью!

Она обняла его за шею.

— Ну, так прочти мне!

— Садись, — садись и слушай. «Дорогой Хорейс, я так взволнована, что пишу без всякого вступления. Здесь только что была миссис Вилли с чудесным предложением. Управляющий, которого она наняла после смерти Джона, мошенничал, и она уволила его. Теперь она хочет, чтобы ты вернулся на Сент-Саймонс и взял на себя полностью управление ее плантацией на условиях участия в прибылях! Ты с Деборой и дети сможете жить в доме Вилли вместе со старой дамой и ее незамужними дочерьми, но весь верхний этаж будет в вашем полном распоряжении. Папа сказал ей, что я напишу тебе сразу же, и теперь, пожалуйста, поторопись с ответом. Это, конечно, не совсем так, когда вы были в Блэк-Бэнксе, но это — лучшее из возможного. Мы все ждем, затаив дыхание. Поторопись. Твоя любящая сестра Мэри». — Ну, Дебора?

У нее сияли глаза.

— Бог выполнил свое обещание!

— Ты не возражаешь против того, чтобы жить в одном доме со всеми женщинами Вилли?!

— Ты же там будешь, не правда ли?

Он обнял ее.

— Я не достоин тебя. А уж ты, безусловно, заслуживаешь лучшего, чем это мотание туда и сюда, как я делал в течение всей нашей с тобой жизни.

Дебора высвободилась из его объятий, пробежала по кухне к его конторскому столу, взяла гусиное перо из стакана с дробью и вытянула табуретку у стола.

— Почему ты ждешь, мистер Гульд, дорогой?

Глава XXXVI

Дебора не была уверена в том, что миссис Вилли и Маргарет Вилли одобряют новые занавеси, которые она сшила для комнат на третьем этаже в Поселке, но веселая, хотя и со странностями мисс Хериот Вилли тащилась на третий этаж на своих ревматических ногах почти каждый день, чтобы увидеть, какую новую «фантазию» придумала Дебора.

— Уверяю вас, голубушка, не думала я, что еще увижу этот этаж в таком виде снова. — Миссис Хериот осмотрела помещение с наклонной крышей, кое-где спускавшейся так низко, что Хорейс стукался головой, если забывал нагнуться.

— Мы здесь спали в детстве, знаете ли. Моя кроватка была в том самом углу у окна, где спит ваша Джесси. О, у нас здесь бывало весело и шумно. — Она подмигнула и подтолкнула локтем Дебору. — Наверное, и вам с мужем бывает здесь очень весело?

— О да, мистер Гульд любит посмеяться и пошалить, даже когда он очень устал, как обычно в это время.

Мисс Хериот посмотрела искоса.

— Вы считаете, что мама слишком загружает его работой?

— Просто он очень умелый плантатор, и не выносит, чтобы земля пропадала зря. А вашей маме хорошо с нами?

— Да, насколько ей вообще может быть хорошо. Клянусь вам, я только один раз видела, чтобы моя мать улыбнулась с тех пор, как старый Хассард хладнокровно убил моего брата. Совершенно хладнокровно. И остался себе на свободе, да еще и женился на следующий год.

— Мисс Хериот, мы говорили о том, довольна ли ваша мать работой мистера Гульда.

— О, — она щелкнула пальцами. — О да, о мистере Гульде. Какой он красивый, широкоплечий, достойный человек! Как вы считаете, он так же высок ростом, как был Мистер Каупер?

Дебора улыбнулась.

— Не совсем.

— Бедный мистер Каупер. Ему пришлось уехать с Сент-Саймонса и поехать умирать к сыну на материке. Но вот уж человек, который умел не падать духом, несмотря на все беды, которые ему пришлось вынести. Сын и дочь умерли, и бедная миссис Каупер тоже. Я никогда не забуду того, Что он сказал в церкви в воскресенье после похорон его дочери Изабель, а вы знаете, ее похоронили в тот же день, когда бедняге пришлось продать шестьдесят своих негров. А он любил своих черных, поверьте мне. Так что в то воскресенье у него было очень тяжело на сердце. Он стоял около своего дуба, — это было до того, как отец вашего мужа стал почтмейстером в Джорджии. Он у меня прямо перед глазами, — его седая грива развевалась по ветру, — вы знали, что он был когда-то рыжим?

— Нет, не знала. Но что же мистер Каупер сказал в тот день, мисс Хериот?

Ну, так вот и вижу его, как он прислонился к дереву. «Мисс Хериот, — сказал он, — я совсем как бедный Иов. Все мои беды обрушились на меня сразу. Но раз Господь обещал позаботиться о своих ягнятах, я осмеливаюсь надеяться, что он немного поможет и этому ободранному барану».

Они обе засмеялись, и Дебора выразила надежду, что мать мисс Хериот когда-нибудь вспомнит, как надо смеяться.

— Слишком поздно, дорогая. В этом доме никто не смеется, кроме нас с вами. Вы это заметили?

— Мистер Гульд смеется.

— Не часто. Теперь нет. Я нисколько не беспокоюсь, довольна ли мама вашим мужем.

— Не беспокоитесь?

— Какой в этом смысл? Больше никто не взялся бы. Я беспокоюсь о том, захочет ли ваш муж оставаться у нас, пока мама не скончается. Когда она уйдет, мы, наверное, продадим все. Но сейчас просителями являемся мы, а не вы.

* * *

Хорейс встретил Джима у развилки, где дорога на Поселок соединялась с дорогой к Кауперу. Никто из них не поздоровался.

— Куда собрался, Джим?

Голос брата звучал напряженно, нервно.

— Мне надо поговорить с тобой, Хорейс — обо мне.

— Хорошо. Можно прямо здесь, не сходя с лошадей?

— Все равно.

Хорейс ждал, чтобы Джим начал первым. Если у Джима было что сказать, пусть он скажет сам, без нажима с его стороны.

— Я хочу, чтобы ты вернулся домой.

— Домой?

— Домой в Блэк-Бэнкс. Это твой дом в большей степени, чем мой.

У Хорейса забилось сердце.

— Пожалуйста, брат, пожалуйста, вернись.

— Папа говорит, что у тебя был хороший урожай в этом году, Джим. Почти такой же, как у него. Это хорошо по нашим временам. Ты не нуждаешься в моем присутствии. Зачем ты будешь платить мне, раз сам все можешь сделать?

— Потому что я хочу, чтобы в доме были люди, — крикнул Джим. — Хочу, чтобы были твои девочки, чтобы слышать их голоса. Хочу сидеть за обеденным столом с людьми, которых я знаю! Боже мой, не могу же я обедать с неграми!

Хорейс пытался вспомнить этого сломленного жизнью, озлобленного человека таким, каким он когда-то был — находчивым, привлекательным, даже в своем высокомерии. Он и теперь был высокомерен, как правило, но это было пустое, беспомощное высокомерие человека, потерпевшего поражение, бросавшегося на всех — особенно на негров, — чтобы привлечь внимание к себе.

— Я должен обсудить это с Деборой, — заявил Хорейс категорическим тоном.

— Ничего подобного! Эта куколка сделает все так, как ты ей велишь.

— Я никогда не велю ей ничего.

— Ладно, ладно, знаю что ты очень благороден. — Он криво улыбнулся. — Я не это имел в виду. Просто я думаю, что Дебора захочет переехать, если ты хочешь. Я не могу себе представить такую жену, но тебе как-то удалось найти именно такую. Ты ее все-таки спросишь? И скажи ей — я так дьявольски одинок, болтаясь в этом большом доме, я… не уверен, что я могу наделать, если ты не вернешься.

Не ожидая ответа, Джим пришпорил лошадь и уехал домой.

— Ты будешь продолжать управлять полями миссис Вилли, если мы вернемся в Блэк-Бэнкс? — спросила Дебора, когда Хорейс рассказал ей. — Она надеется на тебя.

Он встал со своего кресла перед камином в верхнем этаже дома Вилли.

— Ты же понимаешь, что буду. Она бы разорилась, если бы я бросил ее.

— Тогда переедем сразу же.

Он посмотрел на нее. Она сидела, поджав ноги.

— Ты не раздумывала, правда?

— Нет.

— Но, Дебора, ты думаешь, мы сможем устроить семейное гнездо, такое, как мы хотим для наших детей, если будем жить с Джимом?

— Мы можем попробовать. А когда-нибудь, дорогой, твой брат сможет решиться продать нам Блэк-Бэнкс.

— Ха, за что это?

— За деньги. Нам немного не хватало бы на первый взнос. Не забывай, что у нас уже есть больше восьмисот фунтов.

Он улыбнулся.

— Откуда у тебя эта уверенность, миссис Гульд?

— У всех ирландцев она есть.

— Ты знаешь, как Джим относится к вопросу продажи Блэк-Бэнкса. На это вообще не надейся.

— Ну, хорошо, не буду, — во всяком случае, говорить не буду. Но я уже сказала Богу, что надеюсь, и не могу теперь взять это назад. Мы переедем, да?

Он опять сел.

— Да. Думаю, мне удастся это к сентябрю. Пожалуй, лучше хоть на таких условиях жить в Блэк-Бэнксе, чем владеть любым другим имением.

— Мне хотелось бы, чтобы наш третий ребенок родился в Блэк-Бэнксе, — сказала Дебора. У него был такой удивленный вид, что она рассмеялась. — А ты что же, думал, что я просто растолстела, мистер Гульд, дорогой?

Лиззи не стала ждать переезда в Блэк-Бэнкс. Их третий ребенок родился в августе, за месяц до отъезда из Поселка, и когда Хорейс подъехал в коляске к Орендж-Гроув, чтобы привезти тетю Эббот, она лежала во дворе около куста камелии. Она была мертва.

Дебора не пыталась скрыть свое горе. Но вместе с тем она была против изменения их планов из-за этого. Мэри Эббот хорошо воспитала ее. Ее тетя часто говорила: «Когда приходит горе, человеку свойственно плакать», и приступы рыданий Деборы были похожи на летние ливни — они наступали внезапно и часто, и были короткими. Высморкавшись и осушив глаза, она улыбалась, и жизнь продолжалась в бодром настрое. Они собирались переехать в Блэк-Бэнкс, и она знала, что тетя Эббот ни в коем случае не хотела бы помешать этому счастливому событию. Иногда она плакала, купая детей, но это не отвлекало ее, она была всегда внимательна, и девочек не пугали ее слезы. «Они тоже когда-нибудь испытают горе, — сказала она Хорейсу, — дети должны знать, что в жизни бывает печаль.