С пылью и беспорядком она боролась беспощадно. Пылесос гудел ежедневно, а то и по несколько раз в день. Циля Самуиловна, которая с возрастом начала покашливать, с появлением Розы заметно ожила.

– Сынок, что случилось? Такая вкусная курочка у Розочки сегодня получилась, а ты совсем не кушаешь.

Изя вздохнул.

– У меня сегодня был очень странный посетитель.

– Ох, опять кто-то пришел денег выпрашивать, да? – всплеснула руками Циля Самуиловна.

– Да я сперва и сам так подумал. Вика, ну помнишь, секретарша моя, сказала – «брат». А ты же знаешь, сколько таких «братьев» приходит.

– И что ты расстроился? Ну пришел и пришел, гнать их всех надо.

– Да я велел сказать, что у меня нет родственников, а потом что-то екнуло… Подумалось – а вдруг это Святослав? Ты помнишь, как я маленький на него обижался, что он за океан уехал?

– Ты говорил: пусть там с мартышками по пальмам прыгает, а мне и тут хорошо.

Изя грустно улыбнулся:

– А ты говорила, что так нельзя, что он же не виноват, что его увезли.

– Изенька, неужели ты до сих пор на него обижаешься? – Встревоженная Циля Самуиловна даже привстала, чтобы заглянуть «сыночку» (который уже был выше ее на полторы головы) в лицо.

– Да что ты! Нет, конечно. Но вот сегодня… Почему я даже не вышел, не посмотрел на него?

– Сыночек, но ведь таких к тебе десятки приходили, что ты переживаешь? Твой брат в Америке, откуда бы он тут взялся?

– Я когда в приемную выскочил – его уж и след простыл. А Вика смотрит на меня, как на привидение, и головой качает. Говорит, если бы не борода, просто ваш двойник, чудеса какие-то!

– Какая борода, Изенька, что ты? Глупая девчонка твоя секретарша! Совсем с ума сошла!

– Нет, мам, секретарша-то она очень грамотная. А борода была у посетителя. Вот я и думаю… Даже на Вику ни за что накричал – почему данные у него никакие не взяла. Она, бедная, чуть не в слезы: ну вы же сами сказали, что это попрошайка очередной. Вот дурак я, да?

– Не расстраивайся, сынок, мало ли мошенников вокруг. Твоих фото много, увидел, что вы похожи, решил этим попользоваться. Ну сам подумай – как бы Святослав тут оказался? А если это все-таки он был, значит, найдется, не горюй. Кушай курочку, Розочка сейчас уже торт принесет.

Но Изе кусок в горло не лез.

– Знаешь, я свой нынешний фильм хочу назвать «Слезы счастья». Потому что даже в самых благополучных и счастливых семьях люди, оказывается, совершенно одиноки. У каждого своя жизнь. Даша, внучка твоя, выросла уже, а часто ты ее видишь? Ладно, если раз в год. Ни ее не видишь, ни отца ее. А ведь он тебе сын.

– Вот и женился бы, внуками меня порадовал, – улыбнулась Циля Самуиловна.

– Вот еще! – буркнула Роза, торжественно ставя в середину стола свой фирменный шоколадный торт. – Того и гляди, какая-нибудь вертихвостка его захомутает. Вон они нынче какие ушлые! Правильно делает, что всех гоняет, настоящую ждет.

– Закончу этот фильм, – задумчиво сказал Изя. – Сделаю сценарий про американскую эмиграцию и попробую так Святослава разыскать.Берта.

99 % пота

Вера выросла в подмосковной деревне Быково и в шестнадцать лет была одной из первых красавиц округи: высокая, статная, зеленоглазая. В школе она откровенно скучала, разглядывала птичек за окном, рисовала в тетрадке сердечки. А когда в школе появился новый историк – веселый кудрявый парень, совсем не похожий на учителя, – Вера тут же вообразила себя героиней романа. К тому же звали его не каким-то обычным именем вроде Васи или Пети, а – Артуром. Ясно, что девушке он казался настоящим романтическим героем. По-деревенски простодушная, она подстерегла избранника неподалеку от школы:

– Артур Иванович! Вы молоко парное любите? – и зазывно блеснула из-под длинных ресниц яркими зелеными глазами.

– Люблю…

– Пойдемте, я вас доить научу! Зорька только что со стадом вернулась, вот и попьете тепленького. – Вера сладко потянулась, так что высокая грудь натянула тонкий ситец тесноватого платьица.

Зорьку они подоили, но парного молока так и не попили…

Вера уже мечтала, как он придет ее сватать, как она будет делать вид, что страшно смущается, что ничего подобного даже не ожидала… Но историк, напротив, начал ее избегать: выходил из школы только вместе с другими учителями и вообще старался не оставаться один.

А вскоре Вера поняла, что придется бежать к бабке Насте, которая никогда не отказывалась помочь «нагулявшим» – мол, что такого, жизнь есть жизнь. Она напоила девушку какими-то травками. Веру всю ночь скручивало судорогами, а бабка Настя сидела рядом, меняла пропитанные кровью полотенца и успокаивала:

– Ничо, девка, тихо, тихо, ничо страшного, кровь большая, да заговорим, все хорошо будет, еще замуж тебя выдадим, да не за такого охломона, а за красавца наибогатейшего! А этот пусть локти потом кусает.

Но локти кусать было некому. Когда Вера, оправившись, вернулась в школу, оказалось, что историк добился перевода в другую область. Девушка поначалу обозлилась, но, по природе добродушная, решила – а, подумаешь, плюнуть и растереть, другого найдем. Сразу после школы она познакомилась с молодым курсантом соседнего военного училища. Александр влюбился мгновенно и твердил, что она единственная, кто ему нужен. После училища свежеиспеченного лейтенанта направили служить в Хабаровск, и Вера без раздумий уехала с ним.

Александр молодую жену обожал и чуть не каждое утро с надеждой спрашивал:

– Не тошнит еще?

Но Вера после бабки-Настиного «лечения» больше не беременела. Походив по врачам, они решили взять ребеночка из детского дома.

Берту.

Вера чувствовала себя виноватой перед тем, первым, нерожденным ребенком и в маленькой Берте души не чаяла, как бы искупая давнюю вину. О детском садике даже и не задумывались. Тем более Берта часто болела: влажный климат Приморья ей совсем не подходил. Летом ее отправляли к бабушке, в подмосковное Быково, там, бегая босиком и плескаясь в мелком пруду, Берта превращалась в настоящего маленького индейца. Но осенью все начиналось сначала. Каждая простуда грозила обернуться катастрофой. Врач детской поликлиники говорила, что лучше бы оставить девочку у бабушки, но Вера была непреклонна – как же они будут без своей родной «кровиночки». И она не лукавила – Берта действительно стала в новой семье родной. Тогда врач посоветовала подобрать девочке какую-нибудь спортивную секцию.

В городке, возле которого стояла военная часть, где служил муж Веры, была очень неплохая секция фигурного катания. Руководила ею жена начальника части, сама бывшая фигуристка. Отнюдь не чемпионка, тренером она тем не менее оказалась очень хорошим.

Первые шаги в спорте дались Берте нелегко. Так же как и Марте, ей не хватало гибкости и чувства ритма. Но Марту привели в балет довольно поздно, а Берта начала заниматься фигурным катанием с шести лет. Ей очень нравилось скользить по льду, казалось, что это настоящий полет, а она птица. И повторять до бесконечности каждый элемент, пока не получится, Берте было совсем не скучно. Появилась гибкость, чувство ритма, пластика и артистизм. В конце концов, не зря же говорят, что талант – это один процент природных способностей, политый девяносто девятью процентами пота. Только так можно вырастить что-то по-настоящему прекрасное.

В тринадцать лет Берта завоевала золотую медаль среди юниоров, а в семнадцать попала в команду на чемпионат Европы. Вера повсюду была с дочерью. Александр служил теперь в Воронеже, и сопровождать Берту Вере стало гораздо проще. Пожалуй, она даже перебарщивала с этой вечной опекой. Во всяком случае, тренеру Берты, экс-чемпиону мира Евгению Шевчуку, она уже изрядно надоела. Перед чемпионатом Европы он намекнул, где нужно, на секретность части, где служит муж Веры… Так Берте пришлось впервые ехать на соревнования без мамы. И хотя все были уверены, что уж в тройку-то призеров девушка попадет непременно, она дважды упала на произвольной программе и заняла всего-навсего девятое место. Тренер, который возлагал на выступление Берты большие надежды, расстроился так, что накричал на свою воспитанницу, доведя ее до слез.

Все впервые

– Ну что, думаешь, что жизнь кончилась?

Берта подняла заплаканные глаза. У столика кафе, куда она убежала после поражения, стоял парень из ее команды – Валера, тоже одиночник. Берте он нравился: упорный, совсем не избалованный успехом, требовательный к себе. Ну и красивый к тому же… Но сейчас Берте было стыдно за свой провал и хотелось, чтобы Валера ушел. Она стукнула кулачком по мраморному столику.

– А что мне еще думать? Размечталась, дурочка! Чемпионат Европы, всех за пояс заткну! И что вышло?

– Берта, солнышко! Но ты ведь отлично каталась. Ну переволновалась, упала, так первые соревнования такого уровня, все падают.

– Чемпионы не падают, – буркнула Берта, шмыгнув носом.

– Точно, – усмехнулся Валера. – Потому они и чемпионы. А мне теперь что делать? Совсем из спорта уйти? Вот и не упал, а все равно только бронза. Тебе-то семнадцать, у тебя сколько еще этих чемпионатов впереди. А мне двадцать четыре, тут призадумаешься. Хотя, знаешь, когда вот так срываешься, это даже к лучшему.

– Как это? – У Берты даже слезы от удивления высохли.

– Вот смотри. Если бы ты сегодня победила, точно решила бы, что круче горы Эверест. Нужного запала на тренировках уже не было бы, и я тебе гарантирую – следующий чемпионат ты бы точно сорвала. А сейчас проплачешься – да вон уже проплакалась, – разозлишься, в лед зубами вцепишься. Я же видел, как ты работаешь. А что Евгений на тебя наорал, так он и сам уже жалеет. Я видел. Не паникуй, все еще будет – и медали, и гимн России в твою честь. Пойдем лучше погуляем.

Прогулка вышла мрачноватая: в октябре темнеет рано, вдобавок над городом нависли тяжелые тучи, готовые пролиться холодным дождем. От пронизывающего ветра Валера в своей легонькой курточке заметно поеживался.