– Конечно. Как я могла забыть. Лежите и отдыхайте. Я вернусь через несколько минут.

– И для меня тоже. – Шрив сложил руки на своем заметно похудевшем животе.

– Просто вели прислать сюда поднос, – сказала Миранда, откидываясь на подушки. – Сама позавтракай и попроси Джорджа проверить все ли в порядке в театре.

Ада с сомнением посмотрела на обоих. Кажется, ни один из них не был в состоянии даже дойти до ванной. Но вечером они выйдут на сцену. Они ни разу не пропустили спектакль. Она похлопала Миранду по руке.

– Я недолго.

Несколько минут в комнате царила тишина. Наконец Миранда вздохнула и зашевелилась. Теплое одеяло сняло боль от удара в живот, но остался синяк величиной с кулак. Другой, меньшего размера, выступил у нее на щеке. Увидев его в зеркале, она почувствовала тошноту.

Сколько всего произошло за эти двадцать четыре часа!

Слеза скатилась ей на щеку. За ней еще одна и еще. Стыдясь своей слабости, она быстро вытерла их рукой. Но от этого они побежали еще быстрее. Она не могла с ними справиться. Они душили ее, не давая дышать.

– Ты плачешь?

– Нет.

– Я чувствую, что плачешь. – Его теплая рука легла ей на бедро, поглаживая напряженные мышцы.

– Мне стыдно. Мне так стыдно. – Каждое ее слово прерывалось рыданием.

– Я знаю.

– Я не должна плакать. Я никогда не плачу.

– Да, никогда не плачешь.

Миранда перевернулась на бок, пряча лицо в подушку.

– Я никогда не думала, что такое может случиться. Если бы я только могла предположить, что пострадаешь ты, я оставила бы Бенджамина Уэстфолла в покое.

Шрив положил свою теплую руку ей на талию. Абсолютно измученный, он продолжал лежать на спине, закрыв глаза. В его голосе звучали теплые нотки, когда он тихо произнес:

– Жизнь совсем не похожа на пьесу. Она только всхлипнула.

Шрив погладил ее по спине.

– В пьесе, когда злодеи наказаны, герои и героини могут спокойно идти домой. В реальной жизни злодеи возвращаются, чтобы снова и снова преследовать их.

– Но как могло случиться, что нас стали преследовать в Новом Орлеане после того, как в Вайоминге Уэстфолл во всем признался? – прошептала Миранда.

Голосом отца Гамлета Шрив ответил:

– Некоторые вещи лучше было оставить провидению. Как могла расплата за смерть твоего отца, после которой прошло почти двадцать лет, настигнуть Уэстфолла в день его величайшего триумфа?

– О Шрив...

– «Убийство выдает себя без слов, хоть и молчит».[17]

– Я не совершила убийства. Я привела в исполнение приговор, – упрямо сказала она.

– Вот именно. Поэтому палач всегда носит маску, чтобы люди не узнали его.

Долгое время они лежали молча. Она страдала от чувства вины. Он – от боли в глазах. Когда он снял компресс, то смог увидеть только размытые цветные полосы. Безумный бег по улицам, драка с де ла Баркой нарушили его начавшееся выздоровление. Он не стал говорить Миранде о своем состоянии. Ей и так плохо.

Ощущение собственного бессилия угнетало Шрива. Он не мог ей помочь. Она лежала рядом с ним, коря себя за все случившееся, и он не мог взвалить на нее еще и свои проблемы. Лучше лежать совершенно неподвижно, и дать телу возможность собраться с силами.

Он почти заснул, когда принесли завтрак. Миранда с аппетитом принялась за еду, а он едва притронулся к своей порции.

За кружкой «бурды», которую в Новом Орлеане все называли кофе, но на самом деле это был цикорий, Миранда заговорила.

– Почему он не вызвал полицию, чтобы арестовать меня?

Шрив пожал плечами.

– Я уверен, что он – частный сыщик. Их не очень-то любят в полицейском участке. Он, вероятно, хотел сам допросить тебя. – Он многозначительно посмотрел на ее опухшую от удара щеку. – Он бы не смог ударить тебя в присутствии представителя закона в этом самом благовоспитанном южном городе.

– Он сказал нечто странное перед тем, как я вырвалась от него и убежала. Он сказал, что ему платят большие деньги за то, чтобы он узнал, кто стоит за убийством Бенджамина Уэстфолла. – Она вопросительно посмотрела на Шрива.

Он перестал делать вид, что ест, и откинулся на спинку стула. Выражение его лица было решительно-мрачным.

– Мы, кажется, столкнулись с чем-то таким, что больше нас обоих вместе взятых.

– Что ты имеешь в виду? Он опять пожал плечами.

– Тебе не приходила в голову мысль, почему Бенджамин Уэстфолл, которому с позором пришлось покинуть свой пост, был назначен на такую высокую должность?

– Армия – это такое место, где благосклонность начальства можно легко вернуть. Таковы условия игры.

– Но он был вне игры больше пятнадцати лет. Наверняка за это время появились другие люди, снискавшие благосклонность начальства. Миранда задумалась.

– Мне помнится, его первая жена была дочерью какого-то конгрессмена или сенатора. Только кого именно...

– Но Бенджамин Уэстфолл уже много лет был женат на твоей матери. Эта связь должна была уже прерваться.

– Не обязательно. Если Уэстфолл поддерживал...

Шрив перебил ее.

– А если у этого конгрессмена или сенатора есть грязная работенка, которую ему понадобилось сделать?

– Я не понимаю...

– Вижу. Задумайся на минутку. Что, если у этого конгрессмена или сенатора найдется грязная работенка? Что, если он хочет, чтобы ее сделал человек, которого он знает? Человек, который без колебания согласится для него на любую грязную работу?

Миранда открыла рот от удивления.

– Кто-то настолько безжалостный, что смог отправить на смерть целый отряд, чтобы погубить только одного человека. Человек, достаточно бессердечный, чтобы заключить свою падчерицу в исправительный дом, где она должна была умереть...

– ...или чтобы убить детектива...

– ...или поджечь театр, полный зрителей. Они переглянулись, охваченные ужасом.

Шрив язвительно усмехнулся:

– Ты внесла очень несвоевременные коррективы в чьи-то планы.

Она отодвинула тарелку; у нее сразу пропал аппетит.

– Это все так ужасно, что не может быть правдой. – Поставив локти на стол, она потерла лоб. Страшная мысль пришла ей в голову. – А что, если этот человек был судебным исполнителем или кем-то вроде этого, посланным найти того, кто застрелил Уэстфолла?

– Не похоже. Судебные исполнители работают вместе с местной полицией. А этот детектив явно не хотел иметь с ними дело. Он похитил тебя и увез в дом, находящийся в самом глухом районе, где мы дважды теряли дорогу, прежде чем выбраться оттуда. Почему он это сделал, если у него было законное предписание?

– Понимаю, что ты хочешь сказать.

– Когда я добрался туда, он уже два раза ударил тебя. – Шрив нежно погладил ее по щеке. – Представляю, как бы ты выглядела, если бы я пришел позднее.

Она наклонилась к его руке и поцеловала ладонь.

– Я думаю, этот странный мужчина у дверей чем-нибудь помог бы мне.

Шрив покачал головой.

– Не думаю. Но это не главное. Главное то, что кому-то очень нужна информация, и ему безразлично, какими методами она будет добыта.

Миранда попыталась зайти с другой стороны.

– Почему кто-то считает, что здесь существует заговор? В тот день погибло восемьдесят человек. У всех есть семьи, которые наверняка были разгневаны не меньше, чем я.

– Возможно, хотя лично я сомневаюсь. Большинство людей считает само собой разумеющимся то, что солдаты гибнут в бою. Они оплакивают их, но потом продолжают жить своей жизнью. Только такие, как ты, – он пальцем дотронулся до ее носа, – могут годами вынашивать мысль о мести.

Она покраснела.

– Я не сделала ничего необычного.

С грустной улыбкой он смотрел на нее.

– Ты самая необычная женщина, какую я когда-либо знал в своей жизни, а я знал многих женщин. Ты вбила себе в голову эту мысль, когда была еще тринадцатилетним ребенком. И никогда не отказывалась от нее.

Миранда встала и начала ходить по комнате, обняв себя за плечи. Наконец она остановилась перед ним.

– Тогда все гораздо хуже, чем я думала. Я навлекла эти неприятности на всех нас. И я не представляю, как с этим бороться и с кем надо бороться.

Шрив тоже встал и начал раздеваться.

– Мы не будем бороться.

– Да, мы не будем. Но я буду, если узнаю как.

Он налил воду в тазик и окунул в него полотенце.

– Не думаю, что сыщик побеспокоит нас до того, как наши гастроли здесь закончатся. Через десять дней мы уже отправимся в Веракрус.

– Но нас просили продлить гастроли. Ты же всегда соглашался. – Миранда удивленно смотрела на него. Он никогда не отказывался от таких предложений. Напротив, он часто сам просил продлить их гастроли.

– Мы просто скажем, что сейчас не можем больше выступать. Это самое лучшее, что мы можем сделать. Мы оба устали. Путешествие по морю – это то, что нам сейчас нужно. Мы можем поехать в Веракрус длинным путем – через Гавану. – Он улыбнулся, протирая намоченным полотенцем шею и грудь.

– Это же бегство от проблемы. Мы все равно весной должны вернуться домой из Южной Америки. – Она склонила голову на бок, разглядывая его. Она знала каждый дюйм его поджарого, мускулистого тела, но оно все равно всякий раз возбуждало ее. Он был так красив, так дорог ей.

– Вот тогда и будем думать, как нам выкручиваться. – Он подал ей влажное полотенце и повернулся к ней спиной, чтобы она вытерла ему спину. – Я считаю, что когда мы уедем из страны и ничего не случится, люди, которые наняли детектива, убедятся, что никакого заговора нет. Потом мы вернемся домой, и все уже будет забыто.

– У людей долгая память.

Он расстегнул брюки и бросил их на спинку стула.

– Это у тебя долгая память. Обычные люди быстро забудут о нас. Они перестанут видеть нас на сцене, перестанут узнавать. А если через год кто-то начнет приставать к нам с вопросами, мы будем все отрицать.