— Как ты уже не раз делал, а, кузен? — Обернувшись к девушке, Дуайт ухмыльнулся, бросив на прощание: — Благодарю вас, мисс, за ваш вклад в наше успешное отступление.

— Дуайт! — окликнул его Гидеон.

— Что, Гид?

Гидеон на секунду запнулся. Но менять что-либо было поздно. Да и стоит ли? Смерть подстерегала Дуайта за дверями любого банка. Как Джесси, как всех других. Они всегда знали, что каждый ограбленный банк мог оказаться последним. Сегодня настал черед Дуайта, и Гидеон не сомневался, что кузен не задумываясь начнет пальбу, убивая невинных людей.

— Ничего. Ничего такого, чего бы ты не знал, кузен. Я вас догоню, как только позабочусь об этой женщине. Здесь есть другой выход? — спросил он, как только Дуайт скрылся за дверью.

— Иди за мной.

Хани отодвинула задвижку на двери позади кассы. Она уже хотела ее открыть, но Гидеон остановил ее.

— Подожди. Сними нижнюю юбку, Эд.

— Что? На мне нет нижней юбки.

— Нам нужно что-нибудь белое. Носовой платок или что-нибудь в этом роде. — Гидеон огляделся. Может быть, снять рубашку? Она не совсем белая, но вполне может сойти за символ капитуляции.

— Надо скорее выбираться отсюда, — поторопила его Хани. — Здесь тупичок и никого нет. Пошли.

— Хани! — Гидеон попытался ее остановить, но не успел: дверь распахнулась.

— На пороге стоял паренек с ружьем.

Выстрел прозвучал почти одновременно с криком Хани:

— Зак! Не надо!

В то же мгновение мир за окнами банка взорвался ружейными выстрелами, звоном стекла и истошными криками. Гидеон сидел на полу и держал на руках окровавленную Хани. Дверь была все еще открыта, ружье валялось в пыли, но Зак исчез.

Когда перестрелка затихла, Гидеон очнулся от властного голоса:

— Отдай ее! — Гидеон почувствовал холодок металла у своего виска. — Отпусти мою дочь, Саммерфилд.

Нет. Никогда. Он никогда ее не отпустит. Только сильный удар сапогом в бок и прикладом по голове заставил его разжать руки.

Глава двадцатая

Охранник с бычьим затылком ткнул Гидеона прикладом.

— Пошевеливайся, бандит. Тебя люди ждут.

— Ну и пусть ждут. — Чтоб они сгорели в аду!

В длинном коридоре было холодно, и Гидеон замерз в тонкой рубашке, которую ему выдали взамен его собственной — грязной и пропотевшей. Но у него отняли шнурки и ремень. Господи, если им так не терпелось увидеть наконец, как он сдохнет, зачем было лишать его возможности самому отправиться на тот свет?

Он еле волочил ноги в тяжелых кандалах, к тому же все время приходилось поддерживать локтями спадавшие без ремня штаны. Ожидавшим наверняка понравится его жалкий вид.

— Стой! — скомандовал охранник перед какой-то закрытой дверью.

Гидеон ухмыльнулся. Обычно это вызывало ярость охранника и он получал удар либо локтем в живот, либо тяжелым башмаком по ноге.

— А я никуда и не собираюсь, босс.

В ответ охранник лишь нахмурился.

— Я привел заключенного! — крикнул он кому-то за дверью.

— Входи!

От удара прикладом по почкам Гидеон влетел, спотыкаясь, в комнату. Яркий свет из большого а окна ослепил его.

Рейс Логан и еще несколько человек сидели за столом в дальнем конце комнаты. На секунду Рейсу показалось, что он видит перед собой вовсе не узника и даже не человека, а отощавшего волка. Он невольно сжал кулаки.

Серые волчьи глаза постепенно привыкали к яркому свету и наконец, скользнув по лицам сидевших за столом, остановились на Рейсе В его взгляде не было ни удивления, ни надежды, ни теплоты. Была лишь печаль . и, что поразило банкира больше всего, , — достоинство.

Почти бессознательно Рейс расслабился. Наклонившись к сидевшему рядом человеку, он сказал:

— Начинайте, губернатор.


Через час, когда за его спиной с лязгом захлопнулись тюремные ворота, Гидеон почувствовал, как его насквозь пронизывает холодный ноябрьский ветер. Несколько месяцев тому назад он бы и внимания не обратил на погоду. А теперь она была досадным напоминанием о том, что за стенами тюрьмы жизнь шла своим чередом.

Гидеон сделал несколько шагов, радуясь тому, что на ногах больше нет кандалов. Он оглянулся на приземистое, из красного кирпича здание тюрьмы и удивился тому, что ничего не чувствует: ни радости, ни благодарности, ни просто облегчения оттого, что на свободе. Если бы сейчас ворота снова открылись и ему сказали, что вышла ошибка и надо вернуться, он бы лишь равнодушно пожал плечами и снова перешагнул порог тюрьмы.

В тюрьме невыносимо только тогда, когда за ее стенами остается что-то лучшее. А у него ничего не осталось. Ад кажется человеку у ужасным только потому, что он стремится попасть в рай. Поскольку рай для Гидеона больше не существовал, ад стал ему не страшен.

— Саммерфиилд!

Перед ним стоял Рейс Логан. Внутри Гидеона все перевернулось — настолько он напомнил ему Хани.

— Банкир, — только и мог произнести Гидеон. Да и что тут скажешь? Не благодарить же. А печаль можно делить и без лишних слов. Пожав плечами, Гидеон повернулся, чтобы уйти.

— Она не умерла, Саммерфилд.

Гидеон остановился. Кирпичные стены тюрьмы поплыли у него перед глазами.

— Она долго была при смерти, — продолжал Рейс. — Когда отправил тебя в тюрьму, я думал, она и сутки не протянет. Я с соврал тебе, что она умерла. — (Гидеон обернулся и молча посмотрел на банкира, словно боясь поверить своим ушам.) — Я не хотел, чтобы ты вернулся за ней. Считал, что без тебя ей будет лучше.

— Может, вы и правы.

— Нет, не прав.

— Но я тот же, что был четыре месяца назад, Логан. Ничего не изменилось.

— Кое-что все-таки изменилось, Саммеррфилд. У Хани будет ребенок. Твой ребенок.

Сердце Гидеона, только-только начавшее успокаиваться, сжалось. Ком подкатила к горлу.

— Где она? — прохрипел он.

— Прежде чем ты это узнаешь, я хочу кое-что прояснить.

Гидеон подскочил к Логану и, схватив его о за лацканы пальто, ударил кулаком по лицу.

— Это тебе за то, что заставил меня поверить, будто свет моей жизни погас.

Можешь меня ударить, если хочешь, но ты не сможешь закрыть мне доступ -

разве что убьешь — к Хани и моему ребенку.

Рейс поднял руку и, потрогав нос, из которого шла кровь, усмехнулся.

— Моя жена будет в восторге, узнав, что ты расквасил мне нос, потому что сама давно мечтала это сделать.

— Где Хани, сэр? — спросил Гидеон, стараясь привести в порядок свои растерзанные чувства.

— В Канзасе. — Одной рукой Рейс держал у носа платок, а другой достал из кармана конверт. — Доедешь поездом до Хатчинсона, а дальше… я нарисовал карту, как тебе добираться дальше. Тут не много денег…

— Не так уж и немного, — сказал Гидеон, глядя на пухлый конверт.

— Купишь моей дочери обручальное кольцо.

— Да, сэр. — Впервые за несколько месяцев Гидеон улыбнулся.

— Могу я попросить тебя об одолжении, Саммерфилд?

— Да, сэр?

— Скажи моей жене, что ты сломал мне нос, а потом посади ее в поезд и от правь домой.


— Не суетись, мама, — сказала Хани.

— Я просто беспокоюсь, — ответила Кейт, застегивая последнюю пуговицу на накидке, — чтобы ты не замерзла, если уж тебе взбрело в голову прогуляться. Как твоя рука?

Уже три месяца Хани с матерью и Айзеком жили в Канзасе, и не проходило дня, чтобы Кейт не расспрашивала дочь о ее самочувствии.

— Плечо не болит, мама, просто немного онемело, — терпеливо доложила Хани. — А пальцами могу шевелить. Вот, смотри. Дышу глубоко, сердце бьется ровно, а ребеночек трепыхается у меня в животе, словно бабочка.

— Тогда тебе не следует гулять одной, — поджала губы Кейт.

Убирая волосы под капюшон, Хани рассмеялась.

— Все будет хорошо, мама, не волнуйся.

Как же не волноваться? — думала Кейт, глядя, как дочь отправляется гулять в такой холод. Зачем только она тогда набросилась на Рейса, выдвинув этот ультиматум:

— Хани уедет в Канзас и будет рожать там. Я поеду с ней и не вернусь до тех пор, пока ты не исполнишь обещанного: освободишь из тюрьмы Саммерфилда.

Рейс ее отпустил, черт бы побрал этого упрямца! Честно говоря, Кейт этого не ожидала, но ни он, ни она не хотели уступать. Даже на железнодорожной станции, хотя у обоих глаза были на мокром месте. — Два осла, — прокомментировал Айзек. — Два упрямых, твердолобых осла.

Хани такая же упрямая.

— Он вернется ко мне, как только сможет, — не уставала повторять она. Ее вера в Гидеона оставалась непоколебимой. Однако Кейт одолевали сомнения. Умом она понимала, что Гидеон Саммерфилд честный и благородный человек, но как раз из-за этой честности он может и не вернуться к Хани, посчитав, что без него ей будет лучше.

— Еще один упрямец, — пробормотала Кейт, смахнув слезу.

— Это вы о Рейсе, миссис Кейт?

— Я думала, ты в сарае, Айзек.

— Там холодно. — Айзек устроился в качалке и изрек: — Хоть бы мне дожить до того дня, когда вы все образумитесь.

— И я на это надеюсь, дорогой друг. Очень надеюсь.


Хани осторожно ступала по неровному полю между засохшими стеблями кукурузы. Свинцовые тучи предвещали снег. Веселое выражение лица, которое она старалась сохранять ради матери, сменилось печалью, плечи под порывами холодного ветра поникли.

Ей удавалось скрывать физическую боль, но все труднее было прятать под веселостью боль, терзавшую ее сердце.

Она беспокоилась о своем брате Заке, исчезнувшем после того, как он нечаянно ее подстрелил. Нестерпимо было смотреть, как мучается мать. Страдания Кейт усугублял категорический отказ Рейса искать сына.

— Если у парня не хватило мужества остаться, чтобы удостовериться, что сестра жива, пусть идет к черту! — таков был его вердикт.

Но больше всего Хани беспокоилась за Гидеона. Что, если отец будет тверд в своем решении и оставит его в тюрьме? А если освобождение и состоится, вдруг окажется права мама, намекавшая на то, что Гидеон может и не вернуться к ней. Что, если он так и не явится?