Гедеон стоял, небрежно прислонившись к дереву, — видны были лишь его локти, часть плеча и длинная нога — и не проявлял ни малейшего интереса. Будь ты проклят, Гидеон Саммерфилд! Что во мне не так, если ты предпочитаешь смотреть на закат?

— Ладно. Ваша взяла. Снимайте рубашку. Я иду.

Глава восьмая

Господи, она и вправду выходит голая, подумал Гидеон, прислушиваясь к плеску воды. А ведь он просто решил ее подразнить. Он и не думал, что она примет его ультиматум всерьез.

— Погоди минутку! — заорал он.

— Я замерзла и не могу больше ждать.

— Надеюсь, вы уже расстегнули рубашку, мистер?

Все тело Гидеона покрылось капельками пота. Не может же он просто снять рубашку и убежать, хотя именно это ему хотелось сделать — бежать подальше от ее соблазнительного тела! Так и не решив, как поступить, он вышел из-за дерева и повернулся навстречу обнаженной девушке. Хотел было прикрикнуть на нее, но слова застряли в горле. У нее была самая совершенная, самая прекрасная фигура из всех, какие ему доводилось видеть.

Его восхищенный взгляд остановил Хани на полпути. Никто и никогда так на нее не смотрел. Неожиданно она поняла, что это было не только восхищение. Желание, откровенное, плотское вожделение — вот что она прочла в его взгляде, и ее сердце замерло.

Всего минуту назад ее раздражало равнодушие этого бандита. Но сейчас столь явно выраженное мужское желание пробудило какие-то неясные ощущения — его серые глаза притягивали словно магнит.

Хани шла ему навстречу — сначала под ногами плескалась вода, потом зашуршали сухие листья, но она ни на что не обращала внимания. Остановилась в нескольких дюймах от него. Он протянул руку и дотронулся до ее бедра. Затем, задержавшись на секунду, рука медленно поползла вверх, пока не достигла груди. Розовый бутон соска моментально затвердел под его пальцами.

— О Господи! — выдохнул Гидеон. Хани стало вдруг тепло. Сердце билось так, словно вот-вот выскочит из груди.

И тогда он прижал ее к себе и с отчаянной страстью прильнул к ее губам, нежно лаская груди. Она почувствовала, как металлическая пряжка брюк впивается ей в голый живот, а жесткие бакенбарды царапают лицо.

Потом он медленно — будто ноги не держали его — опустился на колени и прижался лицом к ее животу.

Пасть на колени и дрожать как пятнадцатилетний подросток! Гидеон не знал, плакать ему или молиться. Одно знал точно: еще минута — и он потеряет над собой контроль. Если она его не остановит или — не допусти этого, Господи! — вдруг скажет нечто хотя бы отдаленно напоминающее согласие, он взорвется, как артиллерийский снаряд, годами лежавший без употребления. Девчонка слишком наивна, слишком неискушенна, чтобы понимать, как далеко может завести эта игра. Она и не догадывается, что с ним делает, не подозревает, как отчаянно, теряя разум, он борется со своим желанием.

Закрыв глаза, он встал и прохрипел:

— Одевайся.

— Что? — Туман рассеялся, и Хани вспомнила, почему она голая. — А как же змея?

Гидеон схватил ее вещи и сунул ей в руки, но она тут же бросила их на землю и с опаской отступила.

— Нет там этой чертовой змеи, Эд, — сказал Гидеон. — Она давно уползла. Давай, одевайся. — Он поднял вещи и снова сунул их Хани. — Я пытаюсь не забывать, что ты леди.


Одевшись, Хани взобралась по острым камням ко входу в шахту. Про себя она последними словами крыла Гидеона Саммерфилда. Но как бы зла она ни была на него, на себя гневалась еще больше.

Что на нее нашло? Она бросилась — совершенно голая — в объятия мужчины с такой же легкостью, как если бы принимала приглашение на тур вальса. А в бальное платье нарядиться не догадалась. Вела себя как девица из бара. Даже хуже. На них все-таки хоть что-то надето, а всякие там места прикрыты перьями. А на ней были только капельки воды…

Да она просто разума лишилась! Когда Гидеон взглянул на нее глазами голодного волка, у нее все из головы вылетело. Боже правый! Ей приходилось увлекаться молодыми людьми, но головы она никогда не теряла.

Дура! Безмозглая девчонка! А его реакция была нормальной. Но, как истинный джентльмен, он сдержался и не воспользовался ее дуростью!

Интересно, что он сейчас о ней думает? После всего, что она ему наговорила, после того, как она обзывала его всякими нехорошими словами — и бандитом, и диким зверем, и наглым вором, — он вел себя как джентльмен и обращался с ней благородно даже тогда, когда она как последняя потаскушка…

Возможно, отец прав. Ей нельзя доверять ничего, кроме ленточек и побрякушек. Скорее всего, она вовсе не обладает тем врожденным чувством ответственности, которым втайне гордилась. Вряд ли кто-нибудь, у кого есть голова на плечах, повел бы себя так, как она.

— Тебе повезло, что он не овладел тобой, — пробормотала она себе под нос. Впрочем, где-то в глубине души затаилось сомнение: так ли уж ей повезло…

Взобравшись наверх, Хани увидела Гидеона, который, сидя у входа в пещеру, пил виски прямо из бутылки. Ну вот, подумала она. Сначала довела его до того, что он чуть было не потерял над собой контроль, а теперь… Только пьяного ей не хватало! Она чуть не расплакалась.

Гидеон напряженно следил за ее приближением. Помятое платье колыхалось в такт шагам, солнечные блики играли в каштановых волосах и на порозовевшем лице.

Как хорошо, что он догадался купить бутылку. Надо выпить, чтобы эта девчонка стала ему безразлична. Они поужинают, а потом лягут спать. Вернее, она ляжет, он же упьется до бесчувствия, а завтра отвезет ее в ближайший город — и поминай как звали…

Хани села рядом и сказала:

— Мне бы не хотелось обсуждать то, что произошло у речки. Больше такое не повторится.

Не хочет это обсуждать? Ну и прекрасно.

— Отлично. Давай поедим и ляжем спать.

Гидеон достал из седельной сумки провизию, которую она купила утром. Самое время как следует подкрепиться, подумал он, разворачивая сверток.

— Что это? Коржики?

Она пожала плечами.

Гидеон разорвал обертку другого свертка.

— Клубничный джем? Ты купила печенье и джем нам на ужин?

— И кофе. Там еще есть пакет.

— А ты попросила его смолоть? — Он смотрел на нее с изумлением. — Или у них сломалась кофемолка?

— Ну, я…

Значит, ему не удастся отвлечься от ее упругой груди с помощью плотного ужина. Всемогущий Боже! Какие еще испытания будут ему ниспосланы?

— Разве твоя мама не учила тебя, как вести хозяйство? Или ты все ее наставления пропускала мимо ушей? — Он был вне

Девушка задумалась. Мама действительно не учила ее домоводству. Все делали слуги: и ходили за покупками, и готовили еду. Хани никогда не интересовалась тем, что делается на кухне. И снова она почувствовала себя глупой и безответственной. Почему она ничему не училась? Какая польза от того, что она умеет танцевать да сидеть за пяльцами?

— Я могу приготовить кофе. — Она вырвала пакет из рук Гидеона. — У вас есть чайник?

Он кивнул в сторону кастрюльки, стоявшей на камне у костра.

Схватив кастрюльку, Хани спустилась к речке, набрала воды и, расплескав по дороге половину, вернулась к костру. Бросив в воду пригоршню кофейных зерен, она поставила кастрюлю на плоский камень в центре костра.

Гидеон молча наблюдал за нею. Странно, размышлял он, что девушка, которой приходится самой зарабатывать себе на жизнь, не умеет ни покупать нужных продуктов, ни готовить. Наверно, живет с матерью, которая сдувает с нее пылинки и ничего не дает ей делать по дому. А может, Эдвина Кэссиди решила, что ни к чему ей учиться вести хозяйство, поскольку она непременно выйдет замуж за богатого и у нее будет куча слуг. С ее внешностью подцепить богача не так уж трудно. В Санта-Фе найдется немало старых болванов, которые охотно возьмут ее в жены или любовницы. Видимо, Логан именно поэтому бросился за ней в погоню.

— Что-то вода никак не закипает, — сказала Хани, присаживаясь на корточки. — Может, подвинуть кастрюлю подальше в огонь?

— Эд! Не надо! — крикнул он, но было поздно. Она уже схватилась за железную ручку и тут же отдернула обожженную руку, перевернув кастрюлю.

Гидеон вскочил и схватил ее руку. Слава Богу, ожог был несильным, хотя ладонь и покраснела.

— Ну почему я такая неловкая, — заныла Хани. — От меня никакого толку. Никакого.

Гидеон прижался губами к обожженной коже. Он весь содрогнулся от мысли, что ей больно. Он бы с радостью сунул в огонь свою собственную руку, лишь бы избавить ее от боли.

— Ловкости тебе не занимать, ясноглазая. Ты просто устала. — Ответом ему было нечто вроде всхлипа. Он обнял ее и привлек к себе. — Знаешь что? Я научу тебя варить кофе.

— Я что-то делала не так?

— Ты упустила из виду кое-какие мелочи, но это поправимо. Как рука?

Она отступила и разжала ладонь.

— Лучше.

— О'кей! Заверни ее в подол платья и возьмись снова за кастрюлю. Сходи к ручью и зачерпни побольше воды. А потом я покажу тебе, как приготовить от личный кофе.

Когда она вернулась с водой, было уже почти темно. Костер потрескивал, а Гидеон размалывал кофейные зерна между двумя плоскими камнями.

— Урок первый, ясноглазая, — усмехнулся он. — Зерна надо смолоть.

Гидеон продолжал ее инструктировать, а она только заворожено слушала его низкий бархатный голос, не вникая в то, что он говорит.

— Вот так, — сказал он, засыпая смолотый кофе в кастрюлю. — Вода закипит минут через десять, и готово. Сейчас бы сковородочку яичницы, а? — Он погладил себя по животу.

— Кто вас всему научил? Ваша мама? А может, Кора…

— Ни та, ни другая. Я стал самостоятельным в десять лет.

— А что случилось, когда вам было десять?

— Наш дом сгорел. Мама не успела выйти.

— Как ужасно!

— Не расстраивайся. Это было давно.

Долгое время они сидели молча.

— Мой папа умер в тот день, когда я родилась, — наконец сказала она. — Не важно, когда это случается, Гидеон, и сколько тебе лет. Все равно больно.