– Вы рассуждаете как женщина, миледи.

– Да нет же, вы меня неверно поняли. Я-то как раз сама была бы не прочь принять участие в турнире. В таком, где разрешается сражаться всеми видами оружия. Ведь традиционное оружие на турнирах – копье. Кстати, как вы к нему относитесь?

– Предпочитаю меч, но копье, как вы сами только что изволили заметить, по-прежнему считается оружием, наиболее подобающим настоящему рыцарю. – Ему с трудом верилось, что все это происходит не во сне, а наяву: надо же, эта прелестная леди рассуждает об оружии, словно заправский вояка! – А вам что по душе, копье или меч?

– Ни то и ни другое. Лук. Оружие трусов. Но ведь я всего лишь женщина, сэр Морван.

– Представьте себе, это сразу бросается в глаза.

– Далеко не всякому, – возразила она. – Многие принимают меня за юношу. Даже вы обознались в первую нашу встречу.

Так-так. Она проигнорировала его галантное замечание и пылкий взгляд, которым он сопроводил свои слова. Что ж, придется оправдываться.

– Но ведь там было темно. Всякий на моем месте обманулся бы.

– Это зачастую спасает меня от беды. Я ведь часто езжу верхом без сопровождения. Многих вводят в обман мое платье и манера держаться.

– Побойтесь Бога, леди Анна! Как же это вы отваживаетесь выезжать из крепости в одиночку, когда кругом полно дезертиров, разбойников, когда из-за войн и эпидемий мир словно перевернулся и жестокости людской нет предела?!

– К сожалению, у меня гораздо больше обязанностей, чем слуг, которые могли бы составить мой эскорт.

Теперь она приняла более непринужденную позу, откинувшись на спинку стула, так что под платьем стали угадываться изящные изгибы ее тела. Морван снова отметил про себя, что ноги ее, во всяком случае, щиколотки, видневшиеся из-под края платья, были на удивление стройными и мускулистыми, словно изваянными резцом талантливого скульптора. Он скользнул взглядом по ее покатым плечам, немного превосходившим шириной округлые бедра, и поймал себя на мысли, что больше всего на свете желал бы сейчас увидеть ее грудь, чтобы воочию убедиться, что форма ее столь же безупречна, как и остальные части этого восхитительного тела.

– Я вам кажусь забавной, не так ли? – спросила она, неверно истолковав его взгляд. – Наряжаюсь в мужское платье, владею мечом, стреляю из лука, задаю вопросы о рыцарских турнирах. Вы в душе смеетесь надо мной, признайтесь. И считаете, что я ради развлечения подражаю мужчинам.

– Я нахожу вас необычной, особенной.

– Необычной. Особенной. Что ж, многие на вашем месте не были бы столь деликатны в выражениях.

– Неужто же я ненароком обидел вас?

– Нисколько. Я мало считаюсь с мнением окружающих. Особам вроде меня ничего другого не остается, как пренебречь суждениями ближних. Значит, по-вашему, я необычная, особенная. Звучит неплохо. И все же в ваших словах угадывается невысказанное неодобрение.

– Вы очень храбры. У кого повернулся бы язык упрекнуть вас в этом? И все же я считаю, что женщинам необходимо иметь надежную защиту.

– Вот-вот, защиту. И слепо повиноваться своему защитнику. Одно ведь непременно предполагает другое, разве нет? – Нарочито отвернувшись, она помешала поленья в очаге и вдруг резко сменила тему разговора: – Судя по вашим словам, вы рассчитываете вернуть свои владения?

– Это мое самое заветное желание.

– Но время неумолимо, и с каждым годом надежда на осуществление этой мечты делается все более призрачной.

Морван вздрогнул от неожиданности. Казалось, этой девушке удалось прочитать его мысли. Те, которые он гнал от себя, как назойливых мух, которые боялся воплотить в слова, чтобы они не обрели плоть, не стали реальностью.

Но слова Анны не вызвали у него гнева, ведь она произнесла их с глубоким сочувствием. Во все время их недолгого знакомства и особенно теперь, когда они остались вдвоем, она держалась с ним на удивление непринужденно и раскованно, и все ее речи были исполнены мягкой дружеской доверительности, какой ему никогда еще не выказывала ни одна из женщин. Ему было с ней легко, как со старым другом, он понимал ее буквально с полуслова. Как и она его. И с каждым мгновением незримая нить, связавшая их души, казалось, делалась все крепче.

– Почему вы носите мужское платье? – Он, в свою очередь, решил сменить предмет разговора. Ему гораздо интереснее было слушать о ней, чем распространяться о себе.

Анна удивленно округлила глаза:

– А вы?

– Потому что я мужчина.

– А вот и нет. Потому что в нем сподручней выполнять мужскую работу. В последнее время мне приходится заниматься мужскими делами. – Она улыбнулась, и лицо ее приняло задорное выражение, на щеках заиграл румянец. Этой женщине выпали тяжкие испытания, и улыбка была редкой гостьей на ее прелестном лице. Морван не мог этого не заметить. – Это платье моего покойного брата. Я стала надевать его, чтобы объезжать лошадей. А после, когда к нам пришла чума, женские одежды стали непрактичными. К тому же у меня их совсем немного. Только те, что я привезла с собой из монастыря.

– Из монастыря? Вы там воспитывались с детства?

– Нет, я жила в обители только последние четыре года. Когда мой отец вступил в войну на стороне герцога, он счел обитель самым безопасным для меня местом. Катрин, моя младшая сестра, нашла приют в семье одного из его вассалов. Меня туда тоже приглашали, но я предпочла монастырь. Сперва мне там было не по себе, но после я привыкла и обрела желанное успокоение.

– Асканио сказал мне, что вы намерены туда вернуться. И принять постриг.

– Это правда.

– Но почему?

Она отвела взгляд, собираясь с мыслями. Вид у нее при этом сделался таким трогательно-беззащитным, что у Морвана защемило сердце.

– Мое место там, – произнесла она наконец. – В миру я чувствовала бы себя лишней.

– То есть как это? Ведь это ваш дом, и все, кто в нем обитает, ваши подданные!

– И, тем не менее, я должна буду покинуть Ла-Рош-де-Роальд. Ну какая из меня хозяйка? Замуж я не собираюсь и терпеть не могу все то, чем принуждены заниматься женщины моего круга. Вы по доброте душевной назвали меня необычной, а мои подданные считают, что я попросту ненормальная.

– Насколько мне известно, они вас боготворят и почитают едва ли не святой, – горячо запротестовал Морван.

– Вот это-то меня и тревожит. Сегодня я для них святая, а в следующем году случится неурожай – и меня объявят ведьмой. Эта тонкая грань между обожанием и ненавистью может быть преодолена в любой миг.

Она резко поднялась и вынула из корзины небольшую плоскую коробку.

– Вы сыты? Тогда давайте сыграем в шашки.

Пока она расставляла шашки на доске, Морван наполнил бокалы. Не будь здесь леди Анны, он провел бы этот вечер в безысходном отчаянии и тоске, теперь же благодаря ее присутствию он чувствовал в душе покой и умиротворение, он был почти счастлив.

Сделав ход, Морван задумчиво взглянул на нее.

– Знаете, леди Анна, меня отчего-то не покидает чувство, что мы с вами давным-давно знаем друг друга… – Он выжидательно умолк. Ему и прежде случалось говорить такое, когда он замышлял покорить сердце очередной красотки. Но сейчас он впервые в жизни произнес эти слова искренне. Что-то она ему ответит?

– Да, так бывает, – кивнула она. Их взгляды встретились. Анна смотрела на него с безмятежной ясностью во взоре, и казалось, читала в его душе все то, чего он не сумел высказать. Так мать с одного взгляда понимает свое дитя, преданная жена – своего супруга. – Я нахожу это вполне естественным. Вы, быть может, находитесь на пороге смерти. Вам нечего терять. Ваши чувства и мысли обострены до предела и обращены к тому, кто в настоящую минуту находится рядом. Будь здесь Асканио, а не я, вы испытывали бы по отношению к нему то же самое. Поверьте, мне довелось пережить нечто подобное.

А ведь верно, болезнь и ее поразила, а после выпустила из своих когтей. Морван нахмурился. Они продолжали партию в молчании. Он чувствовал, что Анна не хотела больше говорить на эту тему, слишком свежи были ее воспоминания о перенесенных мучениях.

Но какими бы схожими ни были его и ее ощущения в преддверии смерти, в одном она была не права: он не испытал бы таких же чувств по отношению к Асканио по той простой причине, что Анна была женщиной, которой Морван восхищался и которую желал, желал с мучительной страстной нежностью, неистово и отчаянно. Никогда еще ни одна женщина не вызывала у него столь сильного, властного чувства. Но разве мог он открыться ей в этом?

Чтобы не выдать своего волнения, он решил заговорить а любую нейтральную тему:

– Расскажите мне о юном Джоссе. Кто он и откуда? – Произнося эти слова, он чувствовал, как огонь вожделения сжигает его изнутри. Тело упрямо требовало от него не разговоров, а действий: он должен был поцеловать ее, снять с головы серебряный обруч, чтобы роскошные кудри снова окружили ее лицо и плечи золотым ореолом…

– Он наш дальний родственник. Сперва был в нашей крепости пажом, а после служил оруженосцем при моем отце.

Ему мучительно хотелось покрыть поцелуями ее нежную шею и лицо. Ощутить ее запах. Ему хотелось сжать ее безупречно прямой стан в объятиях, заглянуть в ее глаза, лаская упругую грудь…

– Я к нему отношусь как к младшему брату, а Катрин – несколько иначе… Они помолвлены.

Он снял бы с нее платье и с замирающим сердцем любовался ее наготой. Прикоснулся бы языком к соскам, провел бы ладонью по округлым бедрам. Она застонала бы от наслаждения, от предвкушения еще более смелых ласк. Он бережно уложил бы ее на кровать и…

– По завещанию отца мой брат должен был унаследовать все наши владения, выделив мне приданое для передачи в монастырь, где я решила принять постриг. Но теперь, когда Драго больше нет, Джосс, женившись на Катрин, станет хозяином в Ла-Рош-де-Роальд.

Он не забыл, каким восторгом сияло ее лицо, когда она пустила свою лошадь в галоп. Ему хотелось увидеть в ее глазах то же упоение счастьем, но испытать этот экстаз, это наслаждение жизнью она должна будет в его объятиях…