У него не было ответов, которые освобождали бы его от бремени вины за случившееся, и потому он считал, что не имеет права радоваться жизни.

Все это время со дня их смерти Дэвид не плакал, сознавая, что такое сочувствие к себе он не заслужил. Но теперь подавляющая его вина вместе с охватившей тоской лишили его сил и выплеснулись в рыдания. Тяжелые, горячие слезы катились по его лицу.

Он попытался взять себя в руки и сидел так, безвольный, с красными от слез глазами. Он подумал о Бретт. Он мог себя контролировать, пока она не вошла в его жизнь. Она дала ему возможность снова почувствовать радость жизни, но он не мог делить ее со своим горем. Понимая, что сейчас он не сможет вернуться и быть со всеми, он взялся за телефон.

— Бретт, это я. Я звоню снизу. Возникли кое-какие проблемы с филиалом в Санниуэйл, и мне необходимо ненадолго заехать в контору. Это срочно. Мама и Лизи переполошатся из-за моего отъезда. Не смогла бы ты за меня им сказать мое «до свидания»? Спасибо.

Бретт сразу почувствовала изменение настроения Дэвида. Когда он заехал к ней на обед два дня спустя, то выглядел очень удрученным. Она поинтересовалась причиной его плохого настроения и услышала, что проблемы в Санниуэйл серьезнее, чем могли показаться на первый взгляд, и ему придется ехать в Калифорнию, чтобы решить все дела на месте. Понимая, что трудности дочерней компании иногда могли поглощать его всего, она постаралась быть ненавязчивой, только спросила, не хочет ли он рассказать ей об этом. Он отказался. Когда она перевела разговор на фотографии, снятые в воскресенье, он сказал, что лучше посмотрит их в другой раз. Бретт поняла, что ему необходимо побыть одному.

В каморке — комнате, где находились стереоаппаратура, телевизор, видеомагнитофон и роскошный кегельбан, — Дэвид без отдыха полтора часа занимался подсоединением кабелей и затем сказал, что ему надо уйти. Он бы ушел даже без прощального поцелуя, если бы Бретт сама не встала между ним и дверью. После легкого поцелуя он удалился. Следующие десять дней он был в Калифорнии, оттуда полетел на неделю в Южную Корею на переговоры о создании совместного предприятия. Бретт вдруг поняла, что звонила только она, и решила подождать, дать ему возможность позвонить ей. Но она не слышала Дэвида, пока он не вернулся в Нью-Йорк. Бретт спросила Лизи, что могло бы беспокоить ее брата, но подруга ничем не смогла ей помочь.

По возвращении Дэвида дела пошли еще хуже. Он оставался по ночам в конторе, иногда даже работал в выходные дни. Бретт предлагала ему принести еду или просто прийти и поддержать компанию, но он всегда отказывался.

Это было похоже на то, что кто-то медленно перекрывал ей кислород, и она начинала задыхаться. Наконец Дэвид позвонил сам:

— Бретт, мне надо поговорить с тобой, — сказал Дэвид.

— Ты можешь прийти сегодня, — ответила она.

— Я буду у тебя около девяти.

— Хорошо, Дэвид, может, пообедаем вместе?

— Нет, — ответил он.

«Что с ним случилось? Почему он так странно себя ведет?» — Бретт задавала себе этот вопрос весь вечер. Она намеренно занималась в темной комнате до половины девятого, а потом поднялась наверх. Но звонок в дверь раздался только в половине одиннадцатого.

— Где ты был? — выпалила Бретт.

— Работал, — сказал Дэвид.

— У тебя под рукой не было телефона?

— У меня не было времени позвонить. Не хотел на тебя тратить время, — сказал Дэвид.

Бретт не могла поверить услышанному. Она включила свет в приемной, не желая ждать, когда они поднимутся наверх.

— Так как сейчас уже поздно, я не буду отрывать у тебя много времени, — сказал он. — Последние несколько месяцев мы виделись очень часто. Для меня это было наслаждением. Но неожиданно чувства мои угасли, и я больше ничего не хочу.

— Угасли? Значит, конец твоим чувствам? Мы месяцами разделяли самые сокровенные часы вместе, а теперь ты стоишь здесь и говоришь мне, что твои чувства угасли!

Бретт была ошеломлена.

Дэвид вздрогнул, тяжело вздохнул и продолжал:

— Ты хочешь, чтобы я постоянно был откровенным с тобой. Я откровенен. И не собираюсь извиняться за чувства, которых уже нет.

— И ты говоришь, что это было приятным для тебя, но сбегаешь — так?

— Называй это как хочешь. Я все сказал, — проговорил Дэвид.

Неуверенность Бретт исчезла, она моментально успокоилась и бесстрастно посмотрела на него:

— Уходи отсюда. Пошел вон. Я не могу больше видеть тебя.

Бретт повернулась и стояла спиной до тех пор, пока не услышала, что дверь захлопнулась.

— Как я могла так ошибиться! Ее голос эхом отозвался в пустом доме. Она сделала несколько кругов по комнате, потом еще и еще — обожженная человеком, которому она так доверяла. «Я не буду плакать! Он не заставит меня плакать!» — уговаривала она себя. Она кинулась в ванную, встала под обжигающую ледяную струю воды. Потом ее начало трясти, но она не плакала.

На следующий день у нее было несколько клиентов, и она вернулась в студию после полудня с четырехдневной работой для Новы Скотий, пригласившей ее работать в «Севентин». Она только собралась рассказать все Терезе, как увидела ее огорченное лицо и замолчала.

— Боюсь, у меня грустные новости для тебя: около часа назад звонил Тодд Бэнкс и сказал, что рано утром умер Малколм.

Бретт прижала папку к груди.

— Ему стало хуже на той неделе, когда я его видела, — сказала она почти про себя. — Он заставил поклясться меня на кипе журналов мод, что я никому не скажу, что его зовут Ел Кули. Малколм был веселым человеком. А потом он стал опускаться и изменился до неузнаваемости. — Слезы одна за другой катились по ее лицу.

Тереза подошла и обняла ее.

— Почему иногда бывает так плохо… и все сразу? Вчера ночью один человек, которого я считала самым преданным, нежным и честным на свете, объявил мне, что его чувства угасли, и ушел. Тереза, я была так счастлива с ним, и вдруг — все кончилось. А сегодня Малколм ушел, — сказала Бретт сквозь слезы.

— Моя мама обычно говорит, что беда никогда не приходит одна, — сказала Тереза, успокаивая ее.

Тереза набрала номер телефона:

— Джефри Андервуда, пожалуйста, — сказала она и стала ждать. — Мистер Андервуд. Прошлой ночью Бретт и человек, с которым она встречалась… Да, Дэвид Пауэл. Они в чем-то не договорились. Они расстались.

Глава 29

Бретт решила не поддаваться депрессии и не уединяться, как тогда, после разрыва с Лоренсом. «Если Дэвид хочет скрыться и быть ничтожеством, пусть», — думала она. Нельзя сказать, что этот непонятный уход не трогал ее, она очень переживала, а безвременная смерть Малколма еще больше усиливала ее страдания. Но она не собиралась купаться в жалости к себе.

Бретт ожидала, что Джефри обидится на то, что она была с Дэвидом, но он удивил ее, став еще более нежным. Он не давил, но дал ей понять, что жил ради нее. Он спокойно рассчитал свое ухаживание, используя каждую возможность. Он звонил ей по два-три раза в день, и Бретт изумлялась, как он узнавал, когда она была свободна и могла поговорить с ним.

— Я просто думал о тебе, поэтому решил позвонить, — говорил он.

И когда летняя жара пошла на убыль, они стали часто проводить время вместе.

Вспоминая, как ее решение поехать в Монте-Карло помогло ей освободиться от затянувшейся депрессии после Лоренса, и то радостное настроение, когда она вела машину, а в волосах играл ветерок и лицо согревало ласковое солнце, Бретт позвонила Джефри с просьбой помочь ей выбрать машину. Она продала свой «пежо», перед тем как уехать из Парижа.

Джефри с у довольствием согласился, и они потратили два дня, прежде чем Бретт остановилась на серебристом «ягуаре» с открывающимся верхом. Она хотела чего-то быстрого и гладкого, как бы ожидая, что плавная езда на большой скорости скорее унесет ее от боли, которая все не исчезала. Джефри согласился с выбором, но объяснил, что «ягуар» не очень практичная машина для ее работы, и Бретт купила еще «ренг ровер».

Каждый уик-энд и иногда в свободные вечера на неделе Бретт выводила машину из гаража и уезжала из города. Часто она забирала с собой Лилиан, и они изучали часть Гудзоновой долины или извилистые дороги на Нью-Джерси. Они останавливались у обочин дороги, чтобы поесть, и возвращались в город, нагруженные свежими яйцами, купленными на фермах.

Когда случалось, что Лизи была свободна, Бретт выводила свой «ровер», и, усадив Эмму и Камерона в автомобильные креслица, они пускались в путешествия.

Лизи сочувствовала Бретт, но не могла ничем ей помочь, так как сама не знала причину поведения брата. Дэвид навещал своих племянников, но всегда, когда Лизи и Джо не было дома, а близнецы были под присмотром няни. Лизи знала только, что он работает по шестнадцать часов в сутки, точно так, как работал после смерти Кэт. Она только однажды попыталась завести разговор с ним о его отношениях с Бретт и столкнулась с неожиданной враждебностью. Около года после несчастного случая они не могли говорить о Кэт, и Лизи очень надеялась, что боль когда-нибудь отпустит его. Ей не очень нравились частые встречи Бретт с Джефри Андервудом, но она слишком часто вмешивалась в личную жизнь подруги, поэтому решила молчать.


— Ты не сможешь этого сделать! Я думала ты меня любишь! — плакала Барбара.

Смесь туши и слез оставляли следы на бледной белой коже, и она становилась похожей на клоуна. Они только что закончили свою любовную прелюдию, расписанную как по нотам, и устроились в белом коконе постели.

— Я же делаю это для тебя, для нас, — сказал Джефри, садясь поверх одеяла. — Я все обдумал. Нашим ответом может быть только Бретт. Она — ключ к деньгам. Конечно, я мог бы увеличить твое содержание и без того, чтобы ставить в известность твоего отца, и даже выдать себя за подставное лицо корпорации, с которой «Ларсен Энтерпрайсиз» имеет дело. Я могу вытянуть большие суммы еще из одной, но это все равно будет не то, что ты заслуживаешь. А Бретт отдаст их все, и ее финансовое состояние будет на нуле. Если я на ней женюсь, то смогу контролировать, какое у нее имущество на данный момент, а также ее наследство. Ее собственный портфель ценных бумаг почти утроился за последние два года, а она даже не знает об этом.