Елена Арсеньева - Страсть сквозь время

Лидия рада была сбежать, а потому выскочила из гостиной просто-таки опрометью. Вслед ей неслась прелестная мелодия композитора Александра Журбина (XX век), с которой весьма успешно освоился гусар Алексей Рощин (век XIX), напевавший:

У Лидии от его голоса мурашки по коже пошли. «Придет он ко мне сегодня ночью или нет? Придет или нет?» Вот все, о чем она только могла думать.

Она поднялась во второй этаж и вскоре очутилась рядом с кабинетом старого хозяина. И остановилась, не зная, куда дальше идти, где, собственно говоря, находится упомянутая кладовка.

В эту минуту дверь кабинета распахнулась, на пороге показался Кеша. В руках он держал совок и веник, и Лидия поняла, что Кеша прибирался в кабинете.

— Кладовка? — переспросил он, услышав ее вопрос. — Да она за кабинетом. Вон там, около дивана, дверка. Вы пройдите, барышня, пройдите!

Лидия вошла в кабинет и с любопытством огляделась. Здесь, по слухам, все оставалось в точности как при Гавриле Иваныче. Она уже была здесь однажды, но лишь мимоходом. Очень хотелось получше рассмотреть дубовые панели, штофные обои, литографии с библейскими сюжетами по стенам, книжные шкафы, бюро, вольтеровские кресла, кожаный диван, темный дубовый паркет, темные, мрачные портьеры… Одна вещь выбивалась из общего стиля — она-то и привлекла особенно внимание Лидии. Это был изящный, на тонких высоких ножках, полированный и украшенный перламутровой инкрустацией комодик несколько необычной конструкции: как бы чуточку изогнутый. Вещица совершенно дамская, неожиданная среди этой суровой, аскетичной и довольно унылой обстановки…

— Эта штука называется fеve, — пояснил Кеша, заметив, куда она смотрит.

— Fе ve? — удивилась Лидия. — По-французски — боб?

— Истинно так, — кивнул Кеша. — Именно боб. Видите, по форме на бобовое зернышко похож? Предназначен для всяческих дамских безделушек и рукоделия. Гаврила Иваныч покупал его, когда вздумал было жениться. А потом невеста его ему отказала — так он на всю жизнь холостяком и остался. Однако комодик сей, именем fеve, ему очень нравился. Он в нем, конечно, не иголки и булавки держал, а печати и сургуч — письма печатать. Я помню, как хозяин сию безделку любил, и держу его в чистоте безукоризненной. Пылинки сдуваю, полирую, ключи начищаю… Видите, блестят, словно золотые!

В доказательство своих слов Кеша вынул из скважины один из ключей и показал Лидии.

Она так и ахнула! На широкой Кешиной ладони лежала точная копия того самого ключа, который дал ей когда-то господин Рощин и который она потеряла в каком-то московском закоулке! Один в один! Та же форма. Те же бороздки на головке, так же отчетливо просматриваются цифры и буквы: 1787 OТ.

— А что такое ОТ? — спросила она. — Инициалы мастера? Или просто: ключ от чего-то?

— Гаврила Иваныч, покойник, сказывали, дескать, рукомесло французское, — пояснил Кеша, — а у них многие мастера вот этак-то свои изделия метили: ОТ, стало быть, ouvrirai tout — открою всё.

— Кеша, да ты никак французский знаешь?! — изумилась Лидия.

— Да кое-что кумекаю, — скромно признался Кеша. — Гаврила Иваныч учили по доброте своей, ну, я и запомнил.

— Ouvrirai tout, — повторила Лидия. — Открою всё! Довольно самонадеянно звучит.

— Ну что ж, хозяин — барин, — усмехнулся Кеша. — Ему видней, как свои поделки называть. Только правда ваша, барышня, — великий он был хвастун, сей ОТ. Открою все, открою все, а на самом деле ни один из этих ключей не откроет другой ящик. Только тот, в который вставлен, к тому и годен. Вот, изволите видеть, один ключ мы потеряли, так ящик уж сколько годов незапертый стоит, потому что замкнуть его нечем.

Лидия как завороженная смотрела на комодик. И в самом деле, в четырех из шести его ящичков торчали ключи, пятый лежал у нее на ладони, а шестого не было.

— Потеряли? — повторила она взволнованно.

— Да вот стряслась такая беда, — уныло кивнул Кеша и осторожно взял у Лидии ключ. — Давайте-ка я его на место вставлю, а то, не ровен час… поди его ищи потом. Валяется небось не знай где… Хотя всякое бывает в жизни, авось да сыщется где-нибудь когда-нибудь, и я его в скважину сию вставлю.

Лидия покачала головой. Она совершенно точно знала, что нет, не сыщется шестой ключ от затейливого французского комодика со смешным названием fе ve, то есть боб. Не сыщется, потому что валяется где-то в московском проулке, засыпанный пылью… и не найти ни его, ни проулка того, ни дороги домой…

— Ладно, — буркнула она, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза, и вовсе не желая, чтобы Кеша их видел. — Спасибо тебе, что все тут показал. А теперь я в кладовку пойду.

Кеша с поклоном открыл ей дверь, и Лидия почувствовала, что ему приятна была ее благодарность. Наверное, ему никто никогда не говорил спасибо. Черт, ну и время, вот угораздило же Лидию угодить именно сюда…

Она вошла в прохладную боковушку, исполнявшую роль кладовки, и сразу увидела несколько сундуков, больших и маленьких. На всех висели замки, отперт был только один, и на дне его Лидия без труда обнаружила смотанные в рулончик лоскутки. Правда, они были не слишком-то белые, а скорее серые, вернее, того смурого цвета, каким бывает только что сотканное и еще не отбеленное полотно, однако к желтым и синим, в окружении которых должны были лежать согласно узору, вполне подходили. Лидия вынула из сундука все до одного, опустила крышку и, улыбнувшись Кеше на прощанье, пошла в гостиную.

Оттуда доносилось вялое треньканье гитарных струн, однако Алексей не пел, а с надеждой посматривал на дверь. При виде Лидии он обрадовался так явно, что ей стало неловко, и она бросила на него сердитый взгляд. Алексей в ответ подмигнул, за что был удостоен еще одного сердитого взора. Впрочем, этих переглядок никто не заметил: Ирина отложила шитье и, подпершись кулачками, смотрела в карты, которые, по своему обыкновению, разложила Фоминична, решившая, видимо, отдохнуть от шитья.

И снова донеслось до Лидии уже порядком осточертевшее:

— Супруг военный, любовь к нему до гроба…

— У нее будет два мужа, — сердито бросила Лидия. — Один военный, другой… другой врач! Причем Ирина их обоих переживет.

Шок, в который впали окружающие, не подлежал описанию. Ирина и Алексей онемели, и даже Фоминична не нашла что сказать. Потом, правда, она пролепетала что-то вроде: «Не всяк, кто пророчит, пророк!» — но как-то не слишком уверенно. Лидия подумала, что если карты Фоминичны говорят правду, они не могли обойти вниманием этого второго мужа Ирины и непременно выказывали его в виде какого-нибудь далекого короля. Фоминична, конечно, о нем помалкивала, чтобы не сбивать барышню свою и Алексея с толку, но знать-то знала. Ох и дивится теперь, откуда Лидия могла о нем проведать! Небось решила, что у нее где-нибудь колода картишек припрятана, что она втихомолку мечет их на судьбу подруги…

Молчание затягивалось. Лидия с независимым видом раскладывала принесенные лоскутки, прилаживала их, выискивая, где эффектней будет смотреться белое вкрапление, а сама ругательски ругала себя за несдержанность.

Нет, ну потянул же черт за язык… Зачем смутила душевный покой такого невинного создания, как Ирина? Зачем намекнула Алексею, что он умрет достаточно молодым, если его жена сможет вступить во второй брак? А главное, кому приятно слышать, что девушка, тебя любящая, очень скоро утешится с другим? Пусть Алексей и уверяет, что равнодушен к Ирине, а все же приятно сознавать себя чьим-то кумиром. И вот теперь выясняется, что кумир этот рано или поздно рухнет…

И тут Лидии пришло в голову, что зря она так переживает. Ее слова могут быть вполне расценены как неудачная шутка. То есть надо их так представить — и хватит зависать!

— Ну ладно, забудем об этом, — сказала она самым легкомысленным тоном, каким только могла. — Глупости это. Я пошутила, да и все. Прошу прощения. Алексей, может, вы нам лучше сыграете или споете?

— Охотно сыграю! — радостно отозвался Алексей, которому, конечно, тоже хотелось забыть об этом дурацком пророчестве. — Только петь не стану, у вас куда лучше получается.

— В самом деле! — подхватила и Ирина, готовая на все, только бы не нарушать хрупкого мира, который вдруг воцарился между Лидией и Алексеем. — Спой, милая. У тебя такой чудный голос! Может быть, ты знаешь еще какой-нибудь романс господина Журбина? На стихи Дениса Васильевича Давыдова?

— Нет, таких романсов я больше не знаю, — огорчилась Лидия. — Петь мне нечего… — Нет, ну в самом деле, ничего из такого, благопристойного, светского репертуара не шло в голову. Вертелись там почему-то одни только «Все перекаты да перекаты» Градского. Откуда, из каких бездн памяти выглянули?! Вроде бы никогда не увлекалась Лидия туристской романтикой, а поди ж ты — перекаты, понимаешь! Надо было срочно вышибить их оттуда. — А может, просто стихи почитаем?

— Тогда ты и начинай, — кивнула Ирина, и Лидия в очередной раз назвала себя круглой дурой. Что в эту пору читали, чьи стихи? Жуковского? Карамзина? Державина? «Фелицу», что ли, прочесть? «Оду на день восшествия»?.. Чепуха, не в тему. Надо что-нибудь задушевное, желательно про любовь. А она не помнит ни одного стихотворения, написанного до Пушкина! Ладно, придется читать Пушкина. Будем надеяться, вот это, ее любимое, проскочит…