Ответом ей было изумленное молчание.

Лидия вертела головой, старательно протирая глаза (какое счастье, что, отправляясь в музей и желая произвести самое серьезное впечатление на его сотрудников, она не накрасилась!) и озираясь.

Она увидела, впрочем, именно то, что ожидала увидеть: французского офицера в яркой форме, сидевшего верхом на гнедом коне, а на облучке телеги — бледную девушку лет восемнадцати, нервно стиснувшую у горла края черной епанчи, точно такой, в какую были увязаны вещи Лидии. На голове у девушки была помятая и ужасно неуместная здесь, на этой проселочной осенней дороге, флорентийская шляпка с цветочной гирляндою. Рядом с девушкой сидел старик-возница, сжимавший в руках вож-жи. Все трое смотрели на Лидию одинаково вытаращенными глазами.

Точно такое же выражение сделалось у собравшихся вокруг кавалеристов, загородивших им дорогу и оттеснивших телегу на обочину.

Между тем по дороге двигались другие беженцы, не успевшие покинуть Москву вовремя, но не желавшие оставаться «под французом» ни одного дня. Им то и дело преграждали путь солдаты патруля и принимались обыскивать — как пеших, так и тех, кто ехал на возах. Среди солдат Лидия разглядела ту же самую свирепую маркитантку, которую уже видела вчера на Красной площади. Воистину, мир был тесен, или эта жуткая особа оказалась поистине вездесуща. Так же, как вчера, Флоранс первая бросалась на добычу, отнимала все, что ей нравилось, и никто не смел с ней спорить.

— Mon Dieu[14]… — пробормотал француз.

— Вы хотели меня видеть? — с вызовом спросила Лидия, вытаскивая из растрепанных волос сено и обирая его со своего синего бархатного платья. — Вы хотели видеть Жюли? Вот она я! — Тут же она вспомнила, что девушка аттестовала ее как больную, и поспешно схватилась за виски: — Ах, если бы вы только знали, как у меня болит голова!

— Что-то не похожи вы на больную, — игриво пробормотал офицер, так и пожирая Лидию оживленными зелеными глазами, которые почему-то показались ей знакомыми. — По вашему платью можно решить, что вы направляетесь на бал, а не в деревню! И щечки ваши, и губки так горят, как будто там, под сеном, вы пылко с кем-то обнимались и целовались! Вы в самом деле там были одна или мне все же проверить?

Лидия увидела мгновенную судорогу, прошедшую по лицу девушки, и ощутила укол в самое сердце. Так вот оно что…

Впрочем, додумывать было некогда.

— Как пошло вы шутите, сударь! — воскликнула она, испепеляя офицера взглядом и по-прежнему недоумевая, почему его лицо кажется таким знакомым. — Какую чушь несете! Неужели не совестно?! Впрочем, у меня в последнее время сложилось самое дурное мнение о ваших соотечественниках. Стыд и совесть вам поистине неведомы! Вчера я вышла прогуляться и посмотреть на въезд ваших доблестных гусар в Москву. Я была одета в самое скромное свое платье, однако на меня набросился какой-то мужлан в военной форме, порвал на мне одежду… Спасаясь от него, я пряталась в каком-то огороде, лежала на сырой земле — ну и простудилась, конечно. Теперь у меня жар, оттого и горит лицо, а это платье — все, что у меня осталось после того, как наш дом разграбили ваши солдаты!

Глаза офицера яростно вспыхнули, и Лидия прикусила язычок. Черт… она взяла неверный тон. Она же не роман читает, в котором в любое мгновение можно перевернуть страницу, где описывается что-то страшное или неприятное, — она находится в самой что ни на есть реальной реальности! И если этот француз разозлится, то не поздоровится не только ей. Прежде всего плохо придется человеку, который прячется в телеге. Тому, кто ее так невероятно, волшебно целовал…

Нет, он не должен пострадать!

Надо что-то сделать, как-то исправить положение… И вдруг Лидию осенило! Она вспомнила, где видела этого яркого гусара! Да ведь именно он избавил ее вчера от солдата-насильника, от «мужлана в военной форме»! Но, кажется, лейтенант не узнал «русскую монахиню».

— Вчера я спаслась только чудом, — доверчиво улыбнулась она лейтенанту, словно и не замечая, как он разозлен. — Только благодаря одному благородному офицеру, который прогнал этого негодяя и своим поступком вернул мне веру во французов как представителей самой благородной и галантной нации в мире. И я ни за что не хотела бы сейчас вновь утратить эту веру…

Она в упор посмотрела на офицера, и тот покраснел. Намек был слишком откровенен, чтобы его не понять!

— Неужели это вас я видел вчера в монашеском платье? — проворчал он, пряча в усах улыбку. — Разительные превращения с вами происходят, мадемуазель! Вы что, решили сбежать из монастыря?

— Там слишком опасно оставаться, — улыбнулась и Лидия. — Поэтому я вместе с сестрой уезжаю из Москвы.

— А куда именно вы направляетесь? — играя глазами, спросил лейтенант. — Может быть, я выбрал бы время навестить вас и порасспросить о правилах жизни в русских монастырях? Как называется ваше имение и где оно расположено?

— Оно называется Ясная Поляна, — не моргнув глазом, ляпнула Лидия. — И находится очень далеко отсюда, под Тулой. Туда ваша армия еще не дошла! И не дойдет, насколько мне известно.

— Это каким же образом сие может быть вам известно? — вытаращил глаза лейтенант. — Вы что, осведомлены о будущем? Может быть, вы — гадалка? Пророчица?

Лидия прикусила язык. Вот это и называется — забыться…

Надо его срочно отвлечь! Она растерянно огляделась — и увидела, что в эту минуту маркитантка властным взмахом руки, обтянутой рваными митенками, остановила какую-то убогую телегу. На облучке сидели трое детей, согбенный мужчина, бывший за возницу, а поверх узлов лежала женщина, смертельная бледность и болезненный вид которой бросались в глаза даже на расстоянии. Именно их избрала своей добычей Флоранс. Она скинула с телеги детей, сильным ударом сбросила с облучка мужчину, а когда он попытался кинуться на нее, выхватила из-за пояса пистолет и наставила на него.

Держа мужчину на прицеле, она другой рукой сорвала с шеи неподвижной женщины крест и уже потянулась было к серьгам. Дети подняли крик, мужчина громко призывал Господа на помощь, но маркитантку было не унять.

— Взгляните, лейтенант! — крикнула Лидия. — Ваша армия сейчас утратит право зваться армией рыцарей, потому что в ее ряды затесалась эта… эта вязальщица![15]

Веселое лицо лейтенанта омрачилось, и Лидия поняла, что невольно попала в «яблочко», нашла самое верное слово. Не все, ох, далеко не все солдаты Наполеона были одержимы идеями libertе, еgalitе и fraternitе, не все радовались ниспровержению вековых устоев! У многих остались очень серьезные счета, которые они до сих пор не смогли предъявить так называемым друзьям народа. Очень может быть, что кто-то из семьи лейтенанта сложил голову на эшафоте под восторженный рев вязальщиц, именно поэтому он и вспыхнул, как порох.

— Дьявольщина! — воскликнул француз.

С силой поворотив коня, он в одно мгновение очутился около Флоранс и, схватив ее за волосы, буквально вышвырнул из телеги.

— Да простит меня Бог за то, что я ударил женщину! — крикнул он яростно. — Но ты не женщина, а злобная фурия! Пошла вон отсюда, вязальщица!

Флоранс беспомощно возилась в пыли, и почему-то никто из «галантных» французских солдат не помог ей подняться, а когда она наконец встала на четвереньки и принялась поливать лейтенанта отборной бранью, солдаты стащили ее с дороги и прикладами прогнали в кусты. Похоже, она крепко осточертела им своей алчностью и отнюдь не женской жестокостью!

Впрочем, Лидия могла наблюдать развитие этой ситуации лишь краем глаза. Как только лейтенант обратил свое разъяренное внимание на маркитантку, она так и пихнула в бок возницу:

— Вперед, Степаныч! Скорей!

Тот взмахнул кнутом, и две лошадки, запряженные в телегу, взяли с места так резво, что бледная девушка чуть не свалилась с облучка. Лидия еле успела схватить ее за руку и помогла удержаться.

— Спасибо! — пробормотала девушка, стискивая ее пальцы своими тоненькими, ледяными от волнения пальчиками. — Вы спасли нас всех! Как вы там оказались?

— Вчера забрела на ваш двор совершенно без сил, наткнулась на эту телегу и залезла туда, чтобы ночь скоротать, — честно призналась Лидия. — Неужели вы не заметили меня, когда отправлялись в путь?

— Мне и в голову не пришло, что там, под этими пуховиками, кто-то может прятаться, — улыбнулась девушка. — Было еще темно. Мы ведь собирались выехать с вечера, но тут случилось нечто… Нам понадобилось срочно вызывать врача… — И она осеклась, уставившись на руку Лидии, которую все еще сжимала своей рукой: — Это кольцо… Откуда у вас это кольцо?!

А, diablerie, как, несомненно, выразился бы французский офицер с зелеными глазами! Лидия же совершенно забыла…

Взгляд девушки был устремлен на кольцо, и Лидия тоже внимательнее посмотрела на свой палец. Простенький перстенек, серебряный, о пяти ставешках, отнюдь не драгоценных брильянтах-изумрудах, а попроще, хотя и очень красивых: какой-то синий камень с причудливым зеленоватым отливом, напоминающим о павлиньем пере, его названия Лидия не знала, рядом вроде авантюрин с его характерным красновато-бурым цветом и золотистыми искорками, красный коралл, потом камень дымчато-розовый, тоже неведомый, и, наконец, янтарь — лимонно-желтый, с глубоко запрятанной черной точечкой-пылинкой.

— Это кольцо Алексея! — прошептала девушка.

«Алексей… — словно эхом отозвалось в самом сердце Лидии. — Значит, его зовут Алексей!»

Ее пробрала дрожь при воспоминании о том, как она только что целовалась с этим самым Алексеем… Однако Лидия в своей уединенной, замкнутой жизни привыкла обуздывать свои сердечные порывы, и эта привычка пришла ей на помощь сейчас.

— Я нашла его… в телеге, — брякнула она первое, что пришло на ум. И тут же чуть ли не зубами скрипнула от глупости этих слов: да ведь это то же самое, что найти иголку в стоге сена! — И надела, чтобы не потерялось.