— Теперь-то уж не прикидывайся, мышь!

— Нет. Меня там не было. Ты это знаешь.

— Разумеется, ты там была. Кто-то был. Я тебя слышал, — настаивал он.

Алиса! Но она скорее умрет, чем позволит ему догадаться. Поэтому Катриона сказала:

— Может быть, ты меня и слышал. Я искала тетю, но так и не нашла. И тебя не видела. Как ты вообще догадался, что я там была?

Это было нагромождение лжи, однако фокус удался. Рука, что сжимала ее горло, чуть ослабила захват.

— Твой любовник. — В голосе Беркстеда слышалось злорадство, но он по крайней мере продолжал говорить. И пока говорил, не пытался оторвать ее руку от перил лестницы или сбросить ее с высоты колокольни. — Если хочешь знать, сам Танвир Сингх внушил мне эту мысль. Ты бы назвала это иронией, правда? Он явился искать тебя. Как трогательно! Этот твой наивный язычник, столь преданный тебе, — он спросил, не видел ли я тебя. А потом оказалось, что он вовсе не туземец и не язычник, а сын графа Сандерсона — чертов третий сын графа, — и все считаются с его мнением. Но именно он сказал мне, что ты внутри дома. И когда все решили, что ты погибла в огне — и почему этого не случилось? — мне было легко свалить вину на тебя. Ты сама облегчила мне задачу. Тайно рыскала по окрестностям, чтобы видеться со своим темнокожим дружком. Но ты знала: так или иначе я тебя получу. У меня бы вышло, и мы были бы счастливы вместе.

Его самообман мог сравниться по силе разве что с его же злобой. Но Катриона неопределенно хмыкнула, вроде как из сочувствия. Что угодно, лишь бы продолжал говорить. Что угодно, лишь бы этот человек слушал собственный голос, эхом отражавшийся от стен колокольни, и не думал ее убить.

— Но?.. — подсказала она.

— Но все погубила Летиция. Ревнивая она была как черт. Она не хотела, чтобы я на тебе женился.

Бедная обреченная тетя Летиция!

— Она тебя любила.

— Любила, — презрительно сплюнул Беркстед. — Но это не повод, чтобы все погубить!

— Да, — притворно вздохнула Катриона. — Тут я с тобой полностью согласна.

— Не сомневаюсь в этом, мышь. Думаешь, графский сынок у тебя в кармане? Или ты знала уже тогда? Наверняка с твоим честолюбивым носом, который ты вечно задирала.

Катриона не стала его разубеждать.

— Ты шотландец, — сказала она вместо того, передразнив его акцент. — И у тебя хватало наглости называть меня грязной честолюбивой дикаркой, когда ты сам был ничуть не лучше?

— Ну нет. Я был лучше. Лучше, потому что я сам сделал себя лучшим. Все, что у меня было, я достиг своим трудом. Не то, что ты, с богатенькими родственничками и с этим лордом, твоим защитником.

У нее не нашлось убедительного ответа. Нечем было возразить. Ведь это правда, что она намеренно искала возможности соединиться с богатой родней.

— Они мертвы. Кому теперь меня защищать? — Катриона не могла объяснить, что подсказало ей эту глупую фразу. Она понимала, что должна сказать что-нибудь, что угодно, чтобы занять его ум и хоть немного успокоить его ненависть.

Но упоминание смерти в качестве темы беседы оказалось страшной ошибкой.

— Итак, мышь, теперь ты знаешь почему. Теперь мы можем перейти к тому, как.

— Но это все так глупо! Ты глупец. Я даже не видела тебя в ту ночь. Поэтому, убив меня, ты не получишь ничего. Только возьмешь на душу еще одну смерть!

Но он ее не слышал. Катриона чувствовала, как он двигается у нее за спиной, собираясь с силами. Она перестала бороться с Беркстедом и ухватилась одной рукой и затем обеими ногами за столбик лестничных перил, второй рукой вцепилась в приставленный к ее горлу пистолет.

Беркстед резко ткнул ее дулом, но она не двинулась. Тогда он проревел:

— Отпусти! Иначе я вышибу тебе мозги.

— Давай, — прошипела Катриона. Если она будет его держать, Беркстед не сможет сунуть ее голову в петлю. Ему самому придется отпустить пистолет. Тупиковое положение. Однако Беркстед гораздо массивнее и гораздо сильнее. И подлее, это уж точно. По крайней мере ему нравится причинять боль. Катриону покидали силы; она не хотела больше ему поддакивать.

— Убей меня, и он сюда прибежит. Он не успокоится, пока ты не предстанешь перед судом. Томас Джеллико шел по твоему следу, и он будет идти за тобой, пока ты не очутишься в аду.

— Я уже в аду, — скрипнул зубами Беркстед. — Калека, вынужденный работать как последний слуга. А Томас Джеллико… У меня есть на него виды. Я уже долго думал, что бы ему такое приготовить. Это я его выследил, я его нашел. Оказалось, его очень легко найти.

— А не приходило тебе в голову, грязный шакал, что он сам хотел, чтобы его нашли? Что он приехал сюда, чтобы тебя найти? Что желал получить возможность покарать тебя не меньше, чем ты хотел покарать его, ведь ты погубил его счастье. — Не важно, что ее слова не соответствовали истине. Имело значение лишь то, что эта мысль могла вклиниться в зловещий ход его рассуждений и остановить хоть на миг эти дьявольские шестеренки. А ей только и нужно, чтобы тянуть время.

И он оказался в футе от нее — свисающий канат колокола, словно запоздалая мысль в поисках провидения, прямо по центру башни.

Жребий был брошен. Катриона разжала руку, хватавшуюся за перила, и выбросила вперед в поисках каната. Но Беркстед инстинктивно потащил девушку на себя и под весом ее тела чуть не очутился на самом краю площадки, рискуя свалиться вниз. Катриона все же сумела ухватиться за грубый пеньковый канат и удержаться, хотя Беркстед рванул что было сил. Оба упали на каменную стену лестницы в тот момент, когда наверху тревожным набатом ожил огромный колокол.

Голова взорвалась от страшной боли, но ей было все равно. Если в этом мире осталась хоть капля справедливости, эта же боль должна сейчас полоснуть щеку Беркстеда точно острая бритва, и рот наполнится солоноватым привкусом крови после столкновения с острым каменным выступом.

Пусть почувствует хоть одну восьмую ее боли. Пусть!

Ее собственная голова горела как в огне, потому что в наказание он ее ударил. Но это было даже хорошо. Возвращение к реальности. Они наконец прекратили пикировку.

А колокол грянул. Язык, что висел в праздности, произвел по крайней мере один удар. Но и этого было достаточно. Должно было оказаться достаточно!

Однако пока что ничего не произошло. Вот только ее ноги больше не цеплялись за столбик перил, а Беркстед тем временем наливался смертельной яростью. В быстроте своей он не уступал собственной же изворотливости. Он ударил Катриону по ноге с такой силой, что она бессильно повисла, и Беркстеду только и оставалось, что тащить ее на самый верх, просто вонзив пистолетные стволы в мягкую кожу под подбородком.

Ей пришлось задрать голову и ползти наверх. Теперь она не видела ничего, кроме ослепительно яркого солнечного света, который бил ей в глаза из-под низкой арки колокольни. Но одной рукой она цеплялась за канат, другой пытаясь отвести зловещее дуло пистолета. Она вцепилась ногтями в его запястье, но правая рука слепо и опрометчиво задела изогнутый, как шпилька для волос, спусковой механизм пистолета.

Под ее пальцами кремневый замок подался вниз, навстречу пороховой полке.

Катриона дернулась, пытаясь уклониться от неизбежного удара. Но одна секунда превратилась в две, а две — в три. И ничего не произошло — Беркстед твердой рукой держал пистолет у ее горла, и ствол больно вонзался в ее плоть. Она была жива и цела. Дыхание по-прежнему вздымало ее грудь, словно она только что пробежалась по полям Уимбурна.

Ее неловкое движение не привело к спуску курка. Пистолет не выстрелил. То есть дал осечку. Один из двух кремневых замков — левого ствола — упирался в ее палец, и острый край кремня впивался в костяшку, которую зажало между ударником и кресалом. Похоже, пальцы помешали кремню высечь искру.

Поскольку у Беркстеда была свободна только одна рука, он не мог — или не подумал — зарядить оба ствола. Кончики пальцев подсказали ей, что второй ствол стоит на предохранителе.

Катриона невольно вскрикнула от облегчения, от страха или отчаяния. Что же ей делать? Она не знала, как обратить это открытие в свою пользу.

А затем по лестнице эхом прокатился низкий голос Томаса.

— Отпусти ее, Беркстед, и никому не будет вреда.

— Сукин сын! — заорал Беркстед прямо ей в ухо. — Какой черт ему помог…

— Он был шпионом, к твоему сведению! Он может открыть любой замок. У него вообще куча талантов. Ты и вообразить не можешь, на что он способен.

Катриона еще не видела Томаса, но и Беркстед его тоже не видел. Он только ерзал и тянул шею, пытаясь найти удобное положение, откуда сможет увидеть мстителя. Но ответ он уже придумал. Он завопил во весь голос, чтобы было слышно у подножия колокольни.

— У меня богатое воображение! И сейчас оно занято тем, что придумывает, как мне лучше прикончить вас обоих. Но ты должен узнать правду, — еще громче заорал Беркстед, обращаясь к Катрионе. — Ах эта комедия любви и преданности! А он знает, кому столь предан? А, мышка? Знает ли Сингх, или Джеллико, или кто он там, сукин сын, что все это время угорал от страсти к преступнице? Я по крайней мере знал, кто ты такая на самом деле, и мне хватило ума искать в тебе только богатства.

— Это ты преступник, Беркстед. — Голос Томаса набирал силу и звучал все ближе, эхом отражаясь от каменных стен. — Ты убийца. Все улики против тебя.

— Право же, какая трогательная наивность, — спокойно сказал Беркстед, толкая Катриону то вперед, то назад, пытаясь увидеть Томаса, будто боялся, что тот стоит у него за спиной. — Мы привыкли думать, что это наша маленькая мышка сама наивность. Так и Летиция думала. Но эта шотландская девица держала за дураков нас всех. Не так ли, мышь? Коварная, безжалостная и честолюбивая, что куда там бедняжке Летиции! Тебе и вправду следует знать. Покажись, и я тебе расскажу.