– Да, это разумно.
– Однако… – начинает Макс.
– Таким образом, – перебивает его Браг, – у нас будет одно большое место. О Троглодите я не беспокоюсь, его мать ощипывает битую птицу и даст ему какую-нибудь корзинку. Понимаешь, один сундук на двоих, и всё. Не надо будет платить за лишний вес, да и чаевых носильщикам и рабочим сцены меньше, ну и так далее… Если каждый из нас не сэкономит на этом по сто су в день, то я готов запеть тенором!.. Скажи, как часто ты меняешь бельё в поездке? Я краснею из-за присутствия Макса.
– Каждые два дня.
– Впрочем, это твои заботы. Так как прачечные есть только в больших городах, в Лионе, Марселе, Тулузе, Бордо, мы должны взять каждый по двенадцать смен белья. Видишь, как я великодушен и широк. Короче, я надеюсь, что ты будешь разумна.
– Не беспокойся.
Браг встаёт и пожимает руку Максу.
– Видите, мсье, как мы быстро обо всём договорились. С тобой мы встречаемся на вокзале, во вторник, утром, в семь пятнадцать.
Я провожаю его до дверей, а когда возвращаюсь, меня встречает буря возражений, жалоб и упрёков.
– Рене, это же чудовищно, невозможно, вы просто сошли с ума! Ваши рубашки, ваши маленькие коротенькие панталончики, любовь моя, вперемежку с кальсонами этого типа! А ваши чулки – с его носками!.. И всё это безобразие – чтобы сэкономить всего по сто су в день; да это просто смешно, такое крохоборство!
– Крохоборство? Ведь на этом мы сбережём по двести франков.
– Понятно. Но это такая скаредность…
Я сдерживаю себя, чтобы не сказать того, что его бы обидело: откуда ему, избалованному ребёнку, знать, что деньги, деньги, которые зарабатываешь своим трудом, – вещь серьёзная, достойная уважения, говорить о них надо с почтением и распоряжаться осмотрительно.
Он отирает лоб красивым шёлковым лиловым платком. Всё последнее время мой друг явно старается быть элегантным. У него появились дорогие рубашки, носовые платки в цвет галстука, ботинки с замшевыми гетрами… Я на это сразу же обратила внимание, потому что любая деталь одежды на этом Долговязом Мужлане с его грубоватой внешностью становится очень заметной, даже как-то шокирует.
– Почему ты соглашаешься? – спрашивает он с упрёком. – Такая общность просто отвратительна.
Общность. Именно этого слова я и ждала. Его теперь стали часто употреблять… «Общность закулисной жизни…»
– Скажите, дорогой, – я зажала меж пальцев кончики его шелковистых чёрных с рыжиной усов, – если бы речь шла о ваших, а не чьих-то, сорочках и ваших кальсонах, вы бы не говорили об отвратительной общности? Поймите, я всего-навсего маленькая кафешантанная актриса, которая своей профессией зарабатывает себе на жизнь…
Он судорожно обнимает меня и даже чуть придавливает, явно нарочно:
– Чтобы черти её унесли, эту профессию!.. О, когда ты уже будешь совсем моя, то поверь, ты будешь ездить только в международных вагонах, и сетка в купе будет полна цветов, а о платьях и говорить нечего! Ты получишь всё лучшее, что я увижу и что выдумаю!
Его красивый голос придаёт благородство этому банальному обещанию. За этими истёртыми словами я слышу, как в нём вибрирует желание положить к моим ногам весь мир…
Платья? Наверное, ему кажутся слишком строгими и однообразными мои костюмы – серый, коричневый, тёмно-синий, в которых я, этакая куколка бабочки, всегда хожу, и только когда зажигается рампа, меняю их на цветной газ, на сверкающие блёстки, на развевающиеся и переливающиеся всеми цветами радуги юбки… Международные вагоны? Зачем? Они едут по тем же маршрутам, что и простые…
Фосетта просунула между нами свою голову бонзы, блестящую, как палисандровое дерево… Она чует отъезд. Она узнала мой саквояж с обтрёпанными уголками, плащ, видела, что я достала английскую коробку, украшенную чёрной эмалью, гримировальный ящик… Она знает что я её не возьму с собой, она заранее принимает другой образ жизни, впрочем, вполне приятный, – прогулки с Бландиной на фортификационном валу, вечера у консьержки, обеды в гостях и полдники в Булонском лесу. «Я знаю, что ты вернёшься, – читаю я в её глазах, наполовину прикрытых складками кожи, – но когда?»
– Макс, она к вам привязана, вы её не бросите?
От одного того, что мы вместе склонились над растревоженной собачкой, мы уже готовы разрыдаться. Я сдерживаю слёзы с таким усилием, что у меня щиплет горло и нос… Как красивы глаза моего друга, увеличенные линзой слёз, дрожащих на его ресницах! Зачем я уезжаю от него?
– Я должен пойти… – прошептал он сдавленным голосом, – за сумкой… Я заказал её для тебя… Очень прочная… как раз для путешествия…
– Правда, Макс?
– Да… из свиной кожи особой выделки…
– Ну, послушайте, Макс, будьте более мужественны, чем я.
Он вынул платок и высморкался, всем своим видом выражая своё неудовольствие.
– А почему, собственно, я должен быть мужественным? Я этого совсем не хочу, напротив!
– Мы сейчас просто смешны. Ни один из нас не решился бы проливать над собой слёзы, а вот на Фосетте наши чувства прорвались. Это как история с «маленьким столиком» в «Манон Леско» или в сцене с муфтой Полиш, помните?..
Максим вытирает глаза долго и тщательно, с той естественностью, с которой он делает всё и из-за которой он никогда не кажется смешным.
– Возможно, Рене… Вы правы… Во всяком случае, если вам угодно, чтобы я превратился в неиссякаемый фонтан слёз, то не говорите со мной о вещах, которые окружают вас здесь, в этой маленькой квартирке… – ведь всего этого я не увижу до вашего возвращения. И старого дивана, и кресла, в котором ты сидишь, когда читаешь, и твоих портретов, и этого солнечного луча, ползущего по ковру от полудня до двух часов…
Он взволнованно улыбнулся.
– Не говори со мной о совке для золы, о камине, о щипцах для угля, не то я рухну.
Макс отправился за обещанной им красивой сумкой из свиной кожи.
– Когда мы будем уже совсем вместе, – сказал он нежно, перед тем как уйти, – ты мне подаришь всю мебель из этой маленькой гостиной, а я тебе взамен закажу другую.
Я улыбнулась, чтобы не сказать «нет». Моя мебель у Макса? Эти жалкие остатки нашей семейной меблировки, оставленные мне Таиланди в виде компенсации, ничему не соответствующей, конечно, за авторские права, которые он в своё время ловко у меня выманил, я так и не заменила из-за отсутствия денег. Разве я могла бы спеть куплет о «маленьком столике» над этим столом из морёного дуба, претендующего на голландский стиль, или над старым, скрипящим диваном, с продавленными от любовных игр пружинами, игр, в которых всегда обходились без меня. За этой мебелью прячутся привидения, и я часто просыпаюсь в безумном страхе, что моя свобода лишь приснилась мне… Странный это был бы подарок моему любовнику! Уезжая, я покидаю не дом-очаг, а пристанище: вагоны первого и второго класса, гостиницы низких разрядов и гнусные гримуборные мюзик-холлов в Париже, провинции и за границей были мне больше домом и лучше охраняли меня, чем это помещение, которое мой друг назвал «прелестным интимным уголком»!
Сколько раз я убегала из этой квартиры на первом этаже, чтобы убежать от себя. Теперь я уезжаю по-другому – меня любят, я сама влюблена, но мне хотелось бы, чтобы меня любили ещё больше, чтобы и я любила ещё больше и стала другой, неузнаваемой для самой себя. Наверное, я хочу слишком многого, ещё не время… Но так или иначе, а уезжаю я в волнении, полная сожалений и надежд, с желанием поскорее вернуться, нацеленная на свою новую судьбу с той неумолимостью, с какой змея сбрасывает свою омертвевшую кожу.
Часть третья
Прощайте, любимый друг… Сундук закрыт. Красивая сумка из свиной кожи, дорожный костюм, шляпа с длинной вуалью – все эти вещи покорно и печально лежат на нашем большом диване и ждут, когда я завтра проснусь. Я чувствую себя уехавшей, ни Вы, ни моя собственная слабость уже не властны что-либо изменить, поэтому я позволяю себе радость написать Вам свое первое любовное письмо..
Вы получите его пневматической почтой завтра утром, как раз в тот самый час, когда я уеду из Парижа. Мне просто захотелось пожелать Вам спокойной ночи прежде, чем самой лечь спать, и сказать, что я так люблю Вас, так дорожу Вами! Я просто в отчаянии оттого, что мы расстаёмся…
Не забывайте, что Вы мне обещали писать «всё время» и утешать Фосетту. А я Вам обещаю, что Ваша Рене вернётся к Вам, усталая от «гастролирования», похудевшая от одиночества и свободная от всего, кроме Вас.
Ваша Рене.»
…По моим закрытым векам стремительно промчалась тень моста, и тогда я их приоткрываю, чтобы увидеть, как слева пронесётся такое знакомое мне маленькое картофельное поле, прижавшееся к высокой стене старого военного укрепления.
Я одна в купе. Браг, экономящий на всём, едет вместе со Старым Троглодитом во втором классе. День серенький, словно только что рассвело, за окном моросит дождичек и прибивает к ландшафту густые заводские дымы. Сейчас восемь утра, начался первый день моего путешествия. Возбуждение, которое меня охватило на вокзале, сменилось глубокой подавленностью, однако вскоре меня одолела какая-то хмурая неподвижность, что позволяло надеяться на сон.
Я встаю и, как опытная пассажирка, принимаюсь почти машинально устраиваться поудобнее: разворачиваю плед из верблюжьей шерсти, надуваю две резиновые подушки в шёлковых наволочках – одну под голову, другую под поясницу – и повязываю голову вуалевой косынкой того же цвета, что и мои волосы… Всё это я делаю методично, тщательно, но вдруг меня охватывает гнев, такой, что начинают дрожать руки… Приступ ярости, направленной на самоё себя! Каждый оборот колёс удаляет меня от Парижа, я уезжаю, ледяная весна кажется сокрытой в твёрдых как камень дубовых почках, всё вокруг холодное, промозглое от сырого тумана, ещё пахнущего зимой. Я уезжаю, хотя в этот самый час могла бы расцветать от счастья, согретая теплом моего возлюбленного. И мне кажется, что этот гнев пробуждает во мне необузданную, прямо-таки звериную тягу ко всему прекрасному, шикарному, лёгкому, эгоистичному. Потребность скользить вниз по мягкому склону, руками и губами схватить позднее, безусловное, самое заурядное и пленительное счастье.
"Странница" отзывы
Отзывы читателей о книге "Странница". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Странница" друзьям в соцсетях.