Аккуратно подстриженный, одетый в легкие брюки и рубашку-поло парень напоминал позавчерашнего байкера чуть менее, чем никак.

Ник тоже не выдал, что они знакомы. Невозмутимо взялся за ручку Тининого чемодана.

— Конечно. Идемте, сеньорита.

— Ну, привет… Ники, — через несколько шагов, сквозь зубы процедила Тина. — А здесь ты как оказался? Тоже живешь?

— Не поверишь, — ухмыльнулся он.

Едва удалившись от Эндрю и прочих обитателей «Шиповника» на безопасное расстояние, Ник стал прежним — расслабленно-нахальным. Ни его дурацкие брюки, ни наглаженная рубашка сейчас никого бы не обманули.

— И давно?

— С детства. Мать у Кларка кухаркой работает. Да ты меня сто раз видела, когда приезжала — только не помнишь, походу. Я ведь тебя тоже не узнал.

Ники… Что-то такое действительно вспомнилось. Угрюмый темноволосый мальчишка на велосипеде.


«Не трожь мой велик!»

«Я не знала, что он твой…»

«А чей? Кларка, что ли? А ну, отвали!»

«Ники! Что ты делаешь? Не смей обижать барышню! Вам нравится его велосипед, сеньорита? Так глядите на здоровье, он больше не будет… Не будет, я сказала! А ну, пошел отсюда. На вот, скатерть отнеси в прачечную».

«Да я только что туда бегал!»

«Ничего, не развалишься. Иди! Хотите абрикосов, барышня?.. Абрикосы у нас в этом году — ух, хороши…»


— Да. Теперь и я тебя вспомнила. Ты — сын Марии.

— Угу. А ты — падчерица Кларка. Хотел бы я сказать, что рад знакомству.

— А что? Не рад?

— Нет.

— Почему?

— Потому что я терпеть не могу Кларка, — останавливаясь и серьезно глядя на Тину, объяснил Ник. — И все, что с ним связано, тоже.

— Чем же он тебе так досаждает, интересно? — прищурилась Тина. — Работать заставляет?

— К Роберте ревнует.

— Врешь!

Ник ухмыльнулся.

— Это значит, что ответ «не твое дело» тебя больше устроит?

Тина пренебрежительно фыркнула.

— А не боишься, что я расскажу? Эндрю, о твоих чувствах?

— Да говори на здоровье. Ничего нового он не услышит. — Ник отступил с дорожки, пропуская Тину вперед. Заметил: — А ты, кстати, сзади не хуже, чем спереди. Только платье убогое.

— Пф! Знал бы ты, сколько оно стоит.

— Догадываюсь. И все равно — убогое… Так, ну мы пришли. — Ник распахнул дверь гостевого домика. — Заходи.

Пропустив Тину вперед, закатил чемодан в комнату. Поставил его в угол, поднял жалюзи на окнах. И застыл у двери, картинно сложив руки за спиной:

— Добро пожаловать, сеньорита.

— А ты здесь, типа, работаешь?

— Типа того. — Ник прислонился к дверному косяку, сложил руки на груди.

— Кем?

— Мальчиком на побегушках. Я тут вырос, вообще-то. Еще старую хозяйку помню.

— Маму? Или бабушку?

— Обеих.

— А как же ты в Милане оказался?

— Сбежал, как только социальную карту получил. Давно уже. Сейчас просто мать позвонила, разнылась — приезжай, мол. Старая стала, с хозяйством не справляюсь. А Кларк к приезду сеньориты готовится, будет ее совершеннолетие праздновать… Я аж присел. Думал почему-то, что тебе лет тринадцать.

— Мне восемнадцать, — гордо сообщила Тина, — неделю назад исполнилось.

— Знаю, мать все уши прожужжала… Я, кстати, всю ночь ждал, что ты придешь.

Тина фыркнула.

— Ага, я так и подумала! И с кем переспал, пока дожидался — с дредами или с лысой? — Она брякнула это и тут же осеклась.

Ник ухмыльнулся:

— То есть, ты все-таки возвращалась?

— Ничего подобного! Просто не спалось. Встала, окно открыть — а оно прямо на беседку выходит.

— Ну да, ну да… С обеими.

— Что?

— Ну, ты спросила, с кем переспал. Отвечаю: с обеими.

— Врешь!

Ник пожал плечами:

— Не хочешь — не верь. А девочки попались — огонь, чуть на поезд не опоздал… Ладно, я потопал. Если что, вон кнопка. — Он кивком показал. — Позвонишь, придет Роберта. Хотя тут, вроде, все готово, Кларк самолично комнату осматривал. — Ник подмигнул. — А если понадобится такое, чего у Роберты не попросить — свисти. Так и быть, со скидкой организую.

Тина поджала губы:

— Не понимаю, о чем ты.

Ник ухмыльнулся.

— Тогда бери мороженое и топай на пляж, раз такая непонятливая. Изображай невинность дальше. Не сгори только, а то потом к тебе два дня не притронуться будет.

— Можно подумать, тебе кто-то позволит притрагиваться!

— Да куда уж мне. Не за себя беспокоюсь, за жениха твоего.

— А ты его видел? — вырвалось у Тины.

— В этом году — нет. Да я и за ворота не выходил, дел полно.

— А вообще?

— Вообще, видал.

— И?

Ник поднес руку к горлу, изображая приступ тошноты. Подумав, уточнил:

— Хотя, я без понятия — с кем таким, как ты, женихаться положено. Тебе, может, и понравится.

— Наверняка, — мстительно пообещала Тина.

Ник кивнул:

— Ну, еще бы — единственный сын у папаши-банкира… Ладно, пляжные полотенца в шкафу. Чао, крошка.

* * *

Помимо «Шиповника», деду и бабушке Тины принадлежал кусок морского берега, обозначенный табличкой «частное владение».

Тина искупалась, полежала в шезлонге под зонтиком. Назло Нику съела захваченное из холодильника мороженое. Долго косилась в сторону соседнего пляжа — городского.

Там было людно. Плескались на мелководье дети, сновали между лежаками официанты из ближайшего кафе. Отдыхающие читали книги, разгадывали кроссворды, мазали друг друга кремом от загара и фотографировались в полосе прибоя.

Тина тоже попыталась читать, но получалось плохо.

«Жениха твоего», — небрежно обронил Ник. То есть, все на вилле уже в курсе, что сеньор Кларк собирается познакомить падчерицу с «одним хорошим парнем», сыном «знакомого». И что это за знакомый — тоже, разумеется, знают.

Тина догадывалась, что финансовое положение Эндрю, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Зять, единственный сын владельца одного из уважаемых здесь банков, стал бы неплохим подспорьем.

— Разумеется, сейчас о замужестве речь не идет, — успокоил Тину в телефонном разговоре Эндрю. — Но ты ведь умная девочка. Ты понимаешь, что я забочусь прежде всего о тебе, и это знакомство — одно из вложений в будущее. Три года, до твоего двадцать первого дня рождения, пролетят очень быстро, поверь. И в этот день я хочу вручить тебе приличный капитал, а не те крохи, которые стараниями Маргариты остались от наследства ее родителей. И поддержка Альфреда Боровски мне бы очень пригодилась.

Маргаритой звали покойную мать Тины. В свое время Эндрю, женившись на ней и взявшись вести ее дела, тем самым помог женщине не разориться окончательно. Хотя «Шиповник» и неапольская квартира до сих пор оставались заложенными.

Маргарита была мечтательницей и обожала богемную жизнь. Она последовательно пыталась стать актрисой, моделью, режиссером, фотографом, владелицей художественной студии и арт-кафе, но в итоге осталась той, кем была — избалованной девочкой, в совершенстве освоившей единственное занятие: блистать красотой.

Отца Тина видела лишь однажды, любовники Маргариты сменяли один другого. Место жительства мать и дочь меняли еще чаще, и в пятом классе Тина перешла в шестую по счету школу — Маргарите не сиделось на месте.

В круизе по Карибам Маргарита познакомилась с Эндрю — недавно разведенным, по-английски сдержанным, рассудительным мужчиной. Эндрю научил Тину играть в бильярд и красиво нырять с бортика бассейна.

— Ты должна выйти замуж за Эндрю, — объявила матери десятилетняя Тина за день до окончания круиза.

Маргарита красиво приподняла красивую бровь и расхохоталась. Повзрослев, Тина догадалась, что мать уже тогда предпочитала алкоголю наркотики.

Свадьбу сыграли через три месяца — скромную, только самый близкий круг, всего двенадцать человек. Вместо облюбованной Маргаритой «школы искусств» Тина, по рекомендации кого-то из знакомых Эндрю, поступила в интернат, который содержал один из ведущих университетов страны. В интернате Тине понравилось — прежде всего, тем, что наконец появилась уверенность: здесь она доучится до конца года, а не снова помчится за матерью неизвестно куда, бросив обретенных с таким трудом подруг и друзей.

А через четыре года Маргарита умерла.

— Сердечная недостаточность, — отводя глаза, сказал примчавшейся Тине Эндрю.

«Передоз», — расшифровала для себя его слова Тина.

Что ж, рано или поздно это должно было случиться. В последние месяцы, когда Тина приезжала домой на каникулы, мать была совсем невменяемой. Она почти ничего не ела, а из своей спальни в неапольской квартире выходила лишь для того, чтобы закатить очередную истерику.

В «Шиповнике» Тина не была с тех пор, как поступила в интернат. Лето, стараниями Эндрю, она проводила за границей, а год назад стала студенткой университета.

Три дня, проведенные в Милане, уже казались далекой сказкой. В «Шиповнике» ей свободы не дадут, это Тина хороша понимала. Здесь придется строить из себя воспитанную барышню, постоянно оглядываясь на «что подумают соседи» — сплошь близкие и дальние знакомые Эндрю.

— Не сомневаюсь, что, с твоим обаянием, ты легко вскружишь голову Брайану, — закончил месяц назад разговор отчим. — А заодно понравишься его родителям. Особенно матери, это важно. Ты меня понимаешь?

Тина вздохнула.

— Конечно, Эндрю. Все предельно ясно.

Она действительно понимала. И от понимания сводило скулы.

Тина успела полазить в сети, вдоволь налюбовавшись фотографиями «жениха» и его родителей — лысого пузатого отца и сухопарой, тонкогубой матери в жемчужном ожерелье. Судя по фотографиям, жемчуга эта сеньора не снимала с самого рождения.