— Да, господин судья.

— Понятно. В таком случае, больше вопросов к обвиняемому нет.

Глава 18

— Ты бы видела, какую тогда шумиху подняли вокруг процесса, — со вздохом проговорила Тина. — То есть, слава богу, конечно, что ты не видела.

Она обращалась к дочери. Дочь, забравшись с ногами на диван, смотрела по телевизору мультики. Тина сидела в кресле, рядом с диваном. Ноги подобраны под себя, в руке — бокал с виски.

— Еще бы не хватало тебе увидеть… Хотя, может, и хорошо, что так раздули, Нику это здорово помогло. «Молодой эмигрант пожертвовал свободой, чтобы спасти старуху-служанку!» Черт-те чего навыдумывали, у Ника с Робертой, оказывается, чуть ли не роман был… Бред, конечно, но в итоге пошло на пользу. Приговор смягчили, расчувствовались от явки с повинной. Убийство по неосторожности. Девять лет, хотя могло быть двадцать пять… А могло вообще не быть никакого срока, если бы Ник сам не пришёл каяться, и это судья тоже понимал. В «Шиповнике» Ника никто не видел, в городе он тоже ни с кем, кроме пьяницы Джованни, не встречался. Правду знала только я. А я первое, что вспомнила, когда немного отошла от шока, это слова Ника: «Прости меня, Ти». Я вспомнила это и догадалась, кто слил из бассейна воду. Догадалась раньше, чем Ник признался, и поняла, за что он просил прощения. Он ведь врал мне про Неаполь. Когда я звонила, находился где-то неподалёку от «Шиповника», если не прямо там. Очень может быть, что дождался, пока я вернусь и лягу спать — для того, чтобы без помех открыть краны. Может быть, даже видел, как я бегаю, разыскивая его… Ник знал каждый уголок в «Шиповнике» и спрятаться мог так, что неделю бы искали. А еще он прекрасно знал, что Эндрю близорук. К тому же, эта дурацкая крышка из пленки… Когда она была закрыта, создавалась полная иллюзия того, что вода в бассейне есть. Ник ведь не просто слил воду. Он еще и закрыл крышку — намеренно, чтобы обмануть Эндрю. Обычно крышку лишний раз не трогали, Эндрю говорил, что воде надо дышать, и покрытием пользовались, только когда поднимался сильный ветер. Я думаю, Эндрю, в полной уверенности, что бассейн полон, а крышка открыта, даже не заглянул внутрь, на что и рассчитывал Ник.

Эндрю оставил на шезлонге очки и принялся карабкаться на вышку. А Ник наблюдал за ним. Наверняка помнил, что Эндрю встаёт раньше всех в «Шиповнике», в семь утра. Ныряет, плавает, потом уходит к себе и появляется уже в десять — в столовой, к завтраку. Эндрю не любил дневную жару, днём обычно спал. Зато вставал рано и ложился поздно — и Ник, который вырос в «Шиповнике», не мог об этом не знать. Как и о том, что возле бассейна в такую рань не окажется никого, кроме Эндрю.

Ник хладнокровно выждал, пока Эндрю разденется, снимет очки и пойдёт к лесенке. Террасу, где расположены рычаги, сдвигающие крышку, от вышки не видно, я проверяла. Ник подошел и нажал нужный рычаг. Пока Эндрю поднимался, крышка сдвигалась. Эндрю поднялся… и прыгнул. А Ник уехал, и через три часа был в Милане. Соседи его, возможно, выгораживали — а возможно, правда не знали, во сколько он вернулся.

Когда я до всего этого додумалась, долго не могла себе поверить. Понимала, что убийство могло произойти только так, но не хотела верить. Это было… слишком жестоко, понимаешь? Я не верила, что Ник способен на такое! Подраться со злости, избить кого-то — мог. Но убивать… А потом я вспомнила, что предложение-то он мне сделал вполне серьезно! Ник хотел, чтобы я была с ним. Он, возможно, ни о чем так не мечтал, как обо мне, но понимал, что при жизни Эндрю мечта неосуществима. Испугался, видимо, что Эндрю снова поговорит со мной, найдет какие-то новые аргументы… Эндрю мешал Нику — во-первых. А во-вторых, Ник действительно его ненавидел. Всерьёз. И, будь я поумней, сообразила бы, что Ник — последний человек, которому стоит жаловаться на Эндрю.

Но я была молодой наивной дурой, жаждущей финансовой независимости. Кто мог знать, что она достанется мне такой ценой! Я всего лишь хотела вывести Эндрю на чистую воду, меня бесил этот сговор с Боровски. А Ник решил вопрос по-своему. Так, как привык их решать на улице, где вырос, в своей полууголовной среде. Тем более, что Эндрю терпеть не мог… А меня любил. На процессе Ник ни слова не сказал обо мне, ничем не выдал моей причастности к смерти Эндрю — хотя я спать не могла ночами, все ждала вызова на допрос. Тем более, что после гибели отчима внезапно оказалась единственной его наследницей.

Ни жены, ни собственных детей у Эндрю не было, отец умер, мать, полувыжившая из ума, находилась в доме престарелых. А меня Эндрю удочерил еще при жизни Маргариты. Завещания он не оставил, не планировал, видимо, так рано умирать. Судьба бывает непредсказуема. Капитал Эндрю, с таким старанием укрываемый от меня, мне же и достался! Когда я это поняла, со мной случилась истерика. Ведь, если бы хоть кто-то вздумал спросить у Ника обо мне… Тяжелее всего угнетало незнание. Я понятия не имела, что происходит на допросах, о чем следователь расспрашивает Ника, что ещё, помимо его показаний, копам удалось выяснить. Я боялась, что, пусть не напрямую, обходными путями — но в полиции узнают, что Ник убил Эндрю из-за меня. Он назвал девять лет своей жизни, которые провел в тюрьме, затоптанными в дерьмо… Что ж, если бы захотел слушать, узнал бы, как жила в эти годы я.

О, я многое могла бы рассказать — о том, что такое ежедневный, мучительный груз! Мысли, от которых нет спасения. Слова, которые некому сказать. Воспоминания, которые мучают постоянно, день за днем… Шаг за шагом ты прокручиваешь в голосе то, что было сделано когда-то, и думаешь: если бы я поступила не так, а иначе!

Не было ночи, когда я, ворочаясь без сна, не вспоминала слова, которые сказала Нику об Эндрю — те, после которых он решился на убийство. Ник страдал, сидя в тюрьме, но, видит бог, я страдала не меньше. В смерти Эндрю я винила не Ника, себя.

За то, что подарила надежду: у нас с ним все может быть. И я не обманывала, я действительно так думала! А Ник… он решил, что Эндрю — препятствие нашему счастью. А в его мире существует только один способ устранять препятствия…

Ник хотел сделать меня свободной, независимой от Эндрю. Не знаю, отчего сейчас вбил себе в голову, что мне нужны были деньги, и лишь поэтому я вспомнила о нем, через три года после расставания… Я уже ничего не знаю! И раньше-то понятия не имела, что у него на уме, Ник всегда был скрытным. А сейчас совсем потерялась… Я знаю лишь то, что Эндрю Ник терпеть не мог, а мои жалобы стали, видимо, последней каплей.

Тина поставила бокал на журнальный столик и потянулась к стоящей там же бутылке. Долила в стакан виски, принесла из холодильника лед.

Руки, вытряхивающие из формы кубики, дрожали. Три кубика, отскочив от поверхности стола, упали на пол.

Тина, пробормотав под нос ругательство, собрала с пола лед, отнесла то, что осталось в форме, обратно в холодильник.

Шагала она нетвердо, но долгожданный покой в мыслях, несмотря на выпитое, наступать отказывался. Вернувшись, Тина снова забралась в кресло и отхлебнула из бокала.

— Почему он так сделал? — с горечью спросила у дочери. — И почему сейчас меня шантажирует? Он… ведь Ник меня ненавидит, я поняла сегодня, по его глазам! Теперь — меня, вместо Эндрю! За что? За то, что вышла замуж за другого? Или за то, что боялась даже упоминать Ника в разговорах? Ни разу не навестила — ни во время следствия, ни потом, в тюрьме? Я… ну, струсила, да. Я до смерти боялась, что наша связь откроется. Что меня сочтут причастной к смерти Эндрю… А Ник презирал трусость. Он меня и полюбил когда-то за то, что ничего не боялась. И он не признает получувств. Он любит или ненавидит, середины нет! И сейчас я столкнулась со вторым. — Тина отхлебнула из бокала. — Знаешь, я ведь обманула Ника. Деньги готовы, вся сумма — я собирала их неделю, по частям вытаскивала из разных банков. И я бы отдала их сразу, если бы была уверена, что Ник на этом остановится. Но он не остановится, это я сегодня тоже поняла. Он так и будет надо мной издеваться, просто потому, что ему это нравится! Ему нравится мстить. За то, что бросила его тогда. Что купалась, как он думает, в роскоши, пока сам прозябал за решеткой… Я ведь пыталась поговорить с Ником, когда он заявился в отель. Но он не хотел разговаривать. Не хотел слушать моих оправданий, не отвечал на вопросы… Тогда я решила, что Ник просто сильно соскучился. Да я и сама соскучилась, что уж. Такого мужчины, как он, в моей жизни не было и вряд ли будет. И я просто наслаждалась тем, что он есть. Что Ник ласкает меня, что мне наконец не нужно притворяться, а можно просто получать удовольствие! У нас еще будет время поговорить, думала я. Вот же он — пришел, значит, простил! Значит, любит по-прежнему.

Не ожидала, что Ник может повести себя так подло. Кто угодно, только не он! Я… я верила ему. Никому в жизни не доверяла так, как ему! Но, видно, правду говорят, что время меняет людей. И что от любви до ненависти — один шаг.

Тина подобралась, выпрямилась в кресле. Посмотрела на бокал у себя в руке и решительно поставила его не стол.

— Ник уже сделал этот шаг, иначе не принес бы камеру ко мне в отель, — с горечью проговорила она. — А сейчас и я чувствую, что начинаю его ненавидеть. Я, конечно, попробую получить завтра обещание, что этот откуп — последний. Но почему-то кажется, что ничего из этого не выйдет. И тогда… — Тина вдруг икнула.

— Мама, — позвала дочь, оборачиваясь от телевизора и с осуждением глядя на Тину.

— Да, моя хорошая?

— Ты икаешь.

— И что? Это со всеми бывает. Не очень красиво, но…

— Значит, ты скоро вообще не будешь разговаривать, потому что будешь спать. — Сине-зеленые глаза девочки смотрели на мать осуждающе. Связи между виски в бокале Тины и «будешь спать» дочь пока, по малолетству, не прослеживала, но о чем-то, видимо, догадывалась.