Мила Бачурова - Страна цветущего шиповника

Ник качнул головой:

— Сейчас — нет. А в детстве чуть не каждый день бегал, я на это место случайно наткнулся. В свое время все скалы в округе излазил… Сидел вон там, — Ник кивком указал на край уступа, — и думал: вот сорвусь сейчас, и никто меня не найдет. Они ведь даже знать не будут, где искать! И жутко этим гордился.

— Я один раз тоже сбежала, — помолчав, призналась Тина, — но меня быстро нашли. Мы тогда в Париже жили, а поймали, когда пыталась сесть на поезд в Марсель.

— Почему в Марсель?

— А мы там до Парижа жили, на побережье. Я запомнила море и корабли. Дядька, который нашей кухарке рыбу привозил, моряк был. Усатый такой. И все кухарке рассказывал, что скоро в рейс уйдет. На три месяца — в море! И я все думала — офигеть, вот это работа. Три месяца — далеко-далеко… Хотела с ним попроситься. Дура была.

— Вот и я был дурак. — Ник вздохнул. — Думал, стану взрослым, и сразу все проблемы закончатся. Просто, сами собой исчезнут.

— Никуда они не исчезают.

— Знаю… Ладно, поехали.

— Уже? — расстроилась Тина.

— Пора. Обратно ехать — дольше, чем сюда, спускаться всегда опаснее.

«Пообещай, что еще приедем», — хотела попросить Тина. Но сдержалась.

Ник откачнулся от стены. Тина думала, что поднимется на ноги, но он вдруг оказался перед ней.

Он ничего не делал, просто ждал и серьезно смотрел на нее. Тина сама положила руки ему на плечи.

Они целовались взахлеб, до одурения. Отстранялись друг от друга, смотрели, бормотали что-то вроде «надо идти» — и снова начинали целоваться.

После тысячного «надо идти», спотыкаясь на камнях, пробрались к выходу из пещеры.

Дорогу до городка Тина не запомнила. Она прижималась щекой к спине Ника, чувствовала его тело под своими руками, слушала, как под курткой бьется его сердце. Она, кажется, всю жизнь могла бы провести вот так, прижимаясь к нему.

В саду поместья они быстро поцеловались, и Тина побежала к своему домику. До возвращения Брайана нужно было успеть переодеться и причесаться. Ник остался в саду, прятать мотоцикл.

Когда в балконную дверь осторожно постучали, сердце у Тины подпрыгнуло. Она бросилась к балкону, но это оказался Брайан.

— Выиграли! — сияя, объявил он.

Тина не сразу поняла, о чем речь. Так задумалась, что даже, зачем здесь Брайан, сообразила не сразу.

— Э-э-э… Да? Что ж, поздравляю.

— Правда? — Брайан заискивающе заглянул ей в глаза. — Не обижаешься? Это в первый и последний раз, клянусь!

— Правда, — совершенно искренне подтвердила Тина, — вообще не обижаюсь.

Ей казалось, что вокруг все еще пахнет шиповником.

— Ночью, когда банкирское семейство наконец-то выставили, а в доме прибрали, Ник пришел ко мне, — поднимая голову, рассказала Тина бармену. Кивнула на бокал, прося наполнить — в очередной раз удивилась тому, как быстро он опустел. — Я ждала, хотя мы не договаривались. Я знала, что он придет. И, знаешь? В ту ночь ничего не было. Мы не боялись, нет… Точнее, я не боялась того, что может случиться, а Ник не боялся, что может меня спугнуть. Но, просто — мы оба знали, что все обязательно будет. И будто оттягивали этот момент, понимаешь? Лежали рядом, целовались… Даже не разговаривали. И очень быстро заснули. Когда я проснулась, Ника рядом не было. Ушел, чтобы не застукала Роберта. — Тина улыбнулась. — А потом… О, да. Потом все было. Через ночь, или через две… Я не помню, испытала оргазм в первый раз, или нет… Нет, наверное — с первого раза это только в дурацких книжках бывает. Но это было как-то и неважно. Я знала, что все будет, и Ник тоже знал. Мы совпали, как два кусочка пазла. И, когда дорвались друг до друга по-настоящему — у-у-у, что началось! — Тина счастливо рассмеялась. — Мы занимались любовью везде. В ночном море, пляжной кабинке для переодевания, в бельевом чулане за прачечной. — Тина икнула. — По ночам я пробиралась к нему на чердак, утром возвращалась к себе. Мне нравилось дразнить Ника. Я выходила к завтраку в легком платье, не надевала под него белье. И садилась за стол так, чтобы солнечные лучи просвечивали платье насквозь. — Тина выпрямилась за барной стойкой, демонстрируя, как садилась. — А он, глядя на меня, скрипел зубами… Ух, как мне потом доставалось. — Тина рассмеялась счастливым смехом. — Знаешь, так любить можно лишь однажды, когда тебе восемнадцать. Потом… потом ты становишься старше. Расчетливее. Подлее. И рано или поздно осознаешь, что секс — это всего-навсего инструмент, которым можно пользоваться так же успешно, как компьютером, например. — Тина отхлебнула виски и грохнула стакан о стойку. — Ник все переживал, что я могу залететь. Даже отвез меня на консультацию — к их местной тетке, у которой обслуживались женщины и девушки, жившие в городке без регистрации. Тетка оказалась совсем не страшной. Поулыбалась мне, прописала противозачаточные таблетки. Очень правильно, потому что без них я бы непременно залетела. Знаешь… иногда я жалею, что это не случилось.

Тина сложила руки на столе, уткнулась подбородком в ладони.

— Может быть, если бы я тогда залетела, мне бы удалось сохранить ребенка. Подольше не сознаваться, а на позднем сроке Эндрю сам не допустил бы аборта. Но я не залетела. И, когда мы с Ником в итоге попались, Эндрю его выгнал. Пообещал, что привлечет к суду за растление — мне ведь только-только исполнилось восемнадцать, а для суда имеет значение даже один день. Если бы Эндрю подал в суд, то поверили бы ему. Что все случилось раньше, до того, как мне исполнилось восемнадцать. И мы с Ником оба это поняли. Тогда… когда это произошло… Эндрю застукал нас в саду, в сарайчике для инвентаря… я думала, что он убьет Ника. И, знаешь — он бы его убил.

Тина выпрямилась.

— Я видела это по его бешеным глазам. На стене сарайчика висел топор, и Эндрю схватил его. Но Ник оказался ловчее. Когда Эндрю взялся за топор, Ник выдернул из кучи инвентаря заступ. И сказал:

«Если еще раз дернешься, я эту дрянь не удержу. Она прилетит прямо в твою поганую голову».

Эндрю поднял топор и зарычал. Правда, он зарычал, как зверь! А Ник захохотал. И это было еще страшнее, чем рык.

«Непривычно, да? — перехватывая заступ обеими руками, крикнул он. — Маленький беззащитный Ники больше не скулит и не бьется в истерике? Ники стал взрослым, и таким тебе уже не нравится?»

«Заткнись! — взревел Эндрю. — Проваливай отсюда!»

«Я уйду, — сказал Ник. — Но, если ты притронешься к ней хоть пальцем…» — Он посмотрел на меня.

«Он ничего мне не сделает, — сказала я, — не бойся».

В тот момент я не понимала, о чем они говорят. Я тогда вообще мало что понимала. Подошла к Нику и взяла его за руку — ту, в которой не было заступа.

«Я люблю этого парня, Эндрю».

«Господи, какая ты глупая», — сказал отчим.

Он стал вдруг очень-очень спокойным. Повесил на стену топор и отряхнул руки.

«Идем домой. — Повернулся к Нику. — А тебя через полчаса не должно здесь быть. И в твоих интересах сделать все для того, чтобы не попадаться мне на глаза».

Эндрю вышел из сарайчика и пошел к дому — не сомневаясь, что я пойду за ним. Он смотрел под ноги и аккуратно обходил лужи.

Тина заглянула в опустевший бокал. Подождала, пока бармен снова его наполнит.

— Я до сих пор помню наш разговор. Почти каждое слово. Я шла за Эндрю в полной уверенности, что дома скажу единственную фразу: спасибо за все, прощай. Но вышло совсем не так. Эндрю отвел меня в столовую и плотно закрыл двери.

«Я когда-нибудь давал повод усомниться в том, что желаю тебе только добра, Ти?» — спросил он.

Я покачала головой:

«Нет. Никогда».

«Что ж, надеюсь, ты и в этот раз мне поверишь. Ты, конечно, вольна поступать как вздумается, и я приму любое твое решение. За то, что погорячился, извини. Но, видишь ли… Этот парень — последний человек на земле, которому я соглашусь тебя доверить. — Эндрю волновался, но говорил твердо. Поднял руку, останавливая меня: — Подожди, не перебивай! Мне тоже когда-то было восемнадцать. Я помню это состояние: уверенности, что нынешняя любовь единственная, и она навсегда. Что в твоей жизни никогда не будет другого чувства — по той простой причине, что никто другой тебе не нужен. Я тоже был готов растоптать каждого, кто встанет на моем пути, и бежать за своей любимой без оглядки — туда, куда она позовет».

«Ну и что в этом плохого?»

Эндрю вздохнул.

«Ничего. Кроме того, о чем я уже сказал… Ты знакома с Ники всего месяц, а я наблюдаю этого парня семь лет. Он взрослел у меня на глазах. И, поверь, я знаю, о чем говорю. Он… крайне несдержанный человек. Ты этого, скорее всего, пока не почувствовала, но Ники опасен, Ти. Он агрессивный, легко впадает в ярость. Я… догадываюсь, что тебе уже доводилось видеть его раздетым».

Я вспыхнула, но с вызовом подтвердила:

«Да».

«Зная Ники, не сомневался в этом… Так вот. Думаю, ты не могла не заметить шрамы, вот тут. — Эндрю чиркнул себя растопыренными пальцами по боку. — Он рассказывал, откуда это?»

Я покачала головой:

«Нет».

Конечно, я видела шрамы, о которых говорил Эндрю. Разглядела еще тогда, когда Ник бежал от качелей, натягивая на ходу рубашку. И конечно, не могла не спросить, откуда это. Шрамов было четыре — длинных, глубоких, три на ребрах и один — поперек живота.

Ник скривился. «Ох, ну до чего ж вы, девки, любопытный народ! Ни одна мимо не прошла, всем расскажи, откуда… Кошка поцарапала».

Шрамы и правда походили бы на следы кошачьих когтей — если представить себе кошку размером с медведя. Я тогда надулась и больше ни о чем не спрашивала.

«Ники подрался с одним из местных парней, — сказал Эндрю. — Вспылил из-за сущего пустяка и едва не проломил этому парню череп. За парня вступились друзья, у кого-то из них была мотоциклетная цепь. Шрамы — следы от нее. Ники поправился быстро, а тот парень долго лежал в больнице. Мария буквально валялась у меня в ногах, уговаривала заплатить, чтобы родители парня не подали в суд. У Ники тогда не было гражданства, ему грозили тюрьма и высылка из страны».