— Нет, — отрезал Маркус.

— Что ж, хорошо, — прошептала Абигейл, и на лице ее отразилась великая печаль. — Я понимаю твои чувства. Тогда, милорд, не согласишься ли ты сделать хоть небольшое послабление? Ты войдешь в спальню вместе со своей женой, а твои люди пусть останутся снаружи. Излишний шум может повредить барону, а ты, я уверена, сумеешь защитить ее и сам, не так ли?

— Да, — отрешенно проговорила Авалон. — Сумеет.

Маркус удивленно глянул на жену, но она смотрела на дверь, словно уже догадывалась, что за ней скрывается.

Тогда Маркус коротко кивнул, зная, что Бальтазар и Хью будут поблизости и сумеют справиться с любой напастью. Да и в окрестностях замка довольно его людей.

— Тогда войдите — просто сказала Абигейл и распахнула перед ними дверь. Маркус вошел первым, за ним — Авалон.

Ей казалось, что все это происходит во сне; ноги отяжелели и едва слушались ее, руки бессильно повисли, голова была пуста. Странно, чем ближе подходила она к огромной, задернутой черными занавесями кровати в глубине спальни, тем острее становилось это чувство.

Она видела перед собой широкую спину Маркуса. Он настороженно озирался в почти пустой комнате, и меч в его руке тускло мерцал в полумраке.

В единственном канделябре, стоявшем около кровати, все свечи давно погасли и оплыли, превратясь в бесформенные комки воска. Спальню освещал только факел, горевший на дальней стене.

В детских воспоминаниях Авалон эта комната была не так велика, но, быть может, она ошибалась. Эту спальню всегда занимал барон де Фаруш, как бы его ни звали, Джеффри, Брайс или Уорнер. Возможно, во времена ее отца здесь было побольше мебели и не так бросалась в глаза зловещая пустота перед черной безмолвной кроватью.

До чего же отяжелели ее ноги, до чего же долго идти к кровати… Маркус был уже там. Он оглянулся на Авалон, в который раз испытующе осмотрел комнату, отыскивая возможные ловушки. Ну да это не важно. Самое важное сейчас — дойти до кровати. Надо поторопиться.

Как во сне, Авалон подняла руку и взялась за черную занавеску. Тяжелая ткань зашуршала, сдвинувшись с места. Шорох был сухой и отдаленный.

За черной занавеской тоже было черно. На кровати простерлось неподвижное тело, на подушках белели пряди блеклых, песочного цвета волос. И — запах. Приторный, тошнотворный, жуткий.

Кровь пролилась повсюду, пропитала шкуры и одежду, потемнела и засохла. Во мраке, который царил за черными занавесками, казалось, что и кровь черная, тускло отливающая в свете факелов. Отсюда исходил запах недавней смерти.

Авалон осознала все это в тот самый миг, когда что-то зловеще и резко свистнуло над самым ее ухом.

Маркус оттолкнул Авалон, приняв на себя этот смертоносный свист.

Они вместе упали на пол, покатились, путаясь в тяжелых складках черных занавесей; ткань оглушительно затрещала, обрываясь с кровати. Под собой Авалон ощутила обмякшее тело Маркуса; к запаху застарелой крови прибавился свежий. Черные плотные занавеси обмотали ее ноги.

Авалон с усилием приподнялась, торопливо сдирая с ног непослушную ткань, и тут же поняла, что опоздала.

— Не двигайся, дорогая кузина, — донесся от дверей хриплый голос Абигейл.

Авалон подняла глаза и увидела, что Абигейл уже успела перезарядить арбалет и теперь, приложив его к плечу, целится прямо в нее.

Дубовая дверь у нее за спиной была заперта на засов.

Маркус не шевелился. Авалон, чуть повернув голову, видела ярко-зеленое оперение стрелы, которая торчала из его плеча. Почему он лежит недвижно? Либо мертв…

«…нет, нет, суженый мой, только не это!..»

… либо при падении ударился головой о край кровати и потерял сознание. А может быть, только притворяется.

Ощущение, что все это происходит во сне, не исчезло — лишь изменилось. Теперь Авалон с убийственной ясностью видела Абигейл — рыжие растрепанные пряди, лихорадочный румянец на скулах, блестящее острие стрелы, нацеленной прямо в грудь Авалон.

— Хвала господу, что ты приехала, — в который раз повторила Абигейл, и голос ее опять прозвучал совершенно искренне. — Я знала, что господь сжалится надо мной, — и он сжалился. Он предал тебя в мои руки.

— Стало быть, ты тогда понапрасну истратила двадцать золотых шиллингов? — отозвалась Авалон. — Двенадцать лет назад ты заплатила впустую. Пикты меня не убили.

— Кто же знал? — легкомысленно отозвалась Абигейл, ухитрившись даже повести плечом, не меняя позы. — Кто бы мог подумать, что ты выживешь? Авалон медленно повернула голову. Абигейл постучала пальцем по гладкому ложу арбалета.

— Лучше так не делать, кузина. Я пока еще не готова убить тебя. Видишь ли, я кое-что слышала о твоих необычайных воинских талантах, впрочем, это скорее всего пустая болтовня либо колдовство. И тем не менее я ничуть не жажду это проверить.

От горящего факела на пол и стены ложились длинные тени, и Абигейл, окутанная ими, казалась зыбким неразличимым силуэтом. Видны били только лицо и руки, только смертоносный арбалет.

— Я уверена, что Гвинт была ведьмой, — задумчиво продолжала Абигейл. — И вполне возможно, что ты унаследовала от нее этот дьявольский дар. От матери к дочери. Знаешь, когда она испустила дух, я устроила праздник. Я всегда ее терпеть не могла.

Авалон ощутила, как под тяжестью ее тела медленно и тяжко бьется сердце Маркуса. Значит, он жив. Значит, теперь у нее одна цель: ни за что на свете не допустить, чтобы он погиб.

«Я твой», — прозвучал в ее мыслях отдаленный, слабый, но все же смутно знакомый голос. Кто это? Не химера, наверняка не химера — но кто?

— Нет, но до чего же ты обязательная особа! — фыркнула Абигейл. — Я же знала, что ты приедешь. Уорнер говорил — нет, это слишком явная ловушка, но я-то знала твою очаровательную слабость очертя голову бросаться на помощь. Забавно. А Уорнеру так хотелось увидеть тебя, что он согласился бы на что угодно. И вот ты здесь, а я могу только радоваться твоей слепой преданности тем, кто желал твоей смерти.

Между Авалон и ее врагом была пустота — ни увернуться, ни спрятаться. Только Маркус, истекающий кровью, только мертвец на кровати, только черные занавеси, опутавшие ноги. И — последней надеждой — этот смутный голос в ее мыслях…

— Почему ты выстрелила мне в спину? — мед ленно спросила Авалон.

— Я и не стреляла в тебя. Я стреляла в твоего мужа. И попала. Я превосходный стрелок.

— И Брайс в этом убедился, — без тени удивления сказала Авалон.

Губы Абигейл сложились в знакомую самодовольную улыбку.

— Я решила, — сказала Абигейл, улыбаясь, — что перед смертью тебе надлежит пострадать. Это было бы справедливо, ведь ты принесла немало страданий мне. Я убью тебя медленно. Я прострелю тебе руки, потом ноги, одну за другой. А вот Брайс, мой дорогой глупый Брайс, всегда был для меня лишь не большим неудобством, и в него я стреляла наверняка. Он так и не понял, что случилось.

— Надо же, какая ты добрая.

— Вот именно, — согласилась Абигейл. — Все должно быть по справедливости.

Из-за запертой двери донесся шум, топот, все громче раздавались голоса. Абигейл стремительно и плавно отошла подальше от двери, ни на миг не упуская из виду Авалон.

— Я всегда горевала, что ты, дорогая кузина, не погибла в задуманном мной набеге. Я так часто твердила себе: «Ну почему, почему она осталась жива?!» Ты мешала мне, кузина, очень мешала. Само твое существование отравляло все мои великолепные замыслы.

Авалон ощутила, что сердце Маркуса бьется все уверенней и громче, должно быть, он пришел в себя и теперь слушает их разговор. Это лишь осложняло дело, теперь придется следить не только за Абигейл, но и за ним, а ей и так уже нелегко.

«Используй меня», — уже гораздо отчетливей прошептал новый голос.

— Что ж, по крайней мере, погиб твой отец. Это го я и добивалась. Брайс унаследовал замок, земли, поместья. Все было хорошо — пока не явилась ты!

Дверь содрогалась под градом ударов; если бы не прочный засов, ее бы давно уже снесли с петель.

— Но ты любила Уорнера, — громко сказала Авалон, отвлекая внимание Абигейл на себя.

— К чему было избавляться от Брайса, пока ты жива? — рассудительно отозвалась Абигейл. — Так, во всяком случае, я считала раньше. Брайса было легко обманывать, он же туп, как пробка. Уорнер часто гостил здесь. И потом, на Брайса так легко было сва-лить вину за набег пиктов! Нет, он был нужен мне живым, на случай, если бы вдруг начали дознание. Всякий без труда поверил бы, что виновен именно он! Даже деревенские глупцы его боялись.

Авалон вспомнила Эльфриду, которая съежилась от страха при одном имени барона. Эльфрида, мистрис Херндон — как же они все заблуждались! Улыбаясь, Абигейл заговорила быстрее, слова так и сыпались из нее. Авалон пришлось напрячь силы, чтобы ничего не упустить.

— Мы с Уорнером долго были любовниками. В тот год, когда стало ясно, что ты жива, я уже замышляла убить Брайса. Ты, ты все испортила. Потребовала назад земли, поместья, деньги. Этого я тебе никогда не прощу. Я хотела разделаться с тобой сразу, когда ты только прибыла в Англию, но Уорнер меня отговорил. Сказал, что твоя история у всех на слуху, а потому столь неожиданная смерть вызовет нехорошие толки. Он считал, что нам нужно выждать. Я согласилась, ведь он всегда был такой умный. Я посоветовала Брайсу отправить тебя в Гаттинг. Нельзя же было поселить тебя здесь, в Трэли. Это уже чересчур!

Улыбка сползла с ее кривящихся губ.

— И я, конечно, постаралась бы отправить тебя на тот свет прежде, чем ты обвенчаешься со своим шотландским дикарем. Но тут вдруг Брайс решил выдать тебя за Уорнера! Представляешь? После всего, что я для него сделала, он решил отнять у меня моего возлюбленного!

— Он же не знал, что ты любовница его брата, — негромко заметила Авалон.

— Разумеется, не знал! Только дело не в этом. Все, все, что я совершила, было ради Уорнера, ради того, чтобы мы с Уорнером когда-нибудь поженились и жили счастливо. А он оказался таким неблагодарным!